Владимир Дягилев - Солдаты без оружия

— Оцэ? Бачу.

— Здесь установите указку. Да, да, новую. Такую указку, чтобы ни один раненый не проехал мимо. Экстравагантную, ясно?

— Слухаюсь.

Хихля уехал.

Началась операция: Рыбин ассистировал, Гулиновский давал наркоз, Зоя, как всегда, не отходила от стерильного стола.

Операция прошла благополучно.

— Десять минут отдохнуть — и свертываться, — сказал Рыбин, садясь в стороне и вынимая из кармана новую тетрадку.

Но медсанвзводу не суждено было свернуться. Части соседней пехотной дивизии, узнав дислокацию медсанвзвода, эвакуировали своих раненых на него. Отказать им Рыбин не имел права. Да и язык у него не повернулся бы сказать: не принимаю.

Работали весь день.

К вечеру Трофимов приготовил обед. Поели на ходу. Рыбин сменил Анну Ивановну.

— Ну-ка, Зоенька, отдохни, — сказала Анна Ивановна, вставая к стерильному столу.

— Давайте, лейтенант, я за вас попишу, — сказала Зоя Гулиновскому.

— Спасибо. Но я совсем не устал.

— Ничего. Отдохните часик.

— Спасибо.

Гулиновский, как был в халате, так, не раздеваясь, свалился на матрац и тотчас захрапел, смешно вытягивая губы.

— Храпит, понимаешь, как чушка, — проходя мимо него, сказал Саидов.

Зоя расхохоталась. Несмотря на сердитые взгляды командира, она не могла остановиться и все фыркала, пряча лицо в рукав.

На днях ей исполнилось девятнадцать лет. Ее можно было бы назвать хорошенькой, если бы не веснушки, обильно рассыпанные по лицу. Еще совсем недавно, до фронта, она считала веснушки самым большим несчастьем в своей жизни. А теперь и думать о них забыла.

…Наступила вторая ночь. Поток раненых не прекращался.

— Откуда вы, уважаемые товарищи? — спрашивал Рыбин.

— Мы — на огонек, — отвечали раненые.

Как выяснилось, Хихля среди трофеев отыскал фонарь, зажег его и повесил на воткнутую в землю указку.

Только к исходу вторых суток медсанвзвод сумел закончить работу. Переутомленные люди, как только влезли в машины, сразу улеглись, где пришлось, и заснули мертвым сном.

Фашисты засели на северо-западной окраине Старо-Място, в старинной помещичьей усадьбе.

Отступать им было некуда. Сопротивлялись они с диким отчаянием…

Комбриг, находящийся на НП, потребовал к себе Филиппова. У Филиппова екнуло сердце — встреча не сулила ничего приятного. Медсанвзвод отстал. Машин для эвакуации раненых по-прежнему нет.

«Как я посмотрю в глаза комбригу? Что скажу? — думал Филиппов. — А что я должен говорить? Разве он вызывает меня для разговоров? Конечно, нет. Он человек деловой, не то что я — размазня. Он или поможет, или снимет меня с должности». От этой мысли Филиппову еще больше стало не по себе. «Не повернуть ли назад? — пришло ему в голову. — Быть может, оттянуть время и придумать что-нибудь спасающее?»

Он огляделся по сторонам. Справа и слева лежало снежное поле — все в воронках и рытвинах. Через переднее стекло кабины виднелась дорога. Она шла в гору и доходила до шоссе. Самого шоссе не было видно, однако о нем легко было догадаться по строгой шеренге деревьев, идущей до города. Город лежал справа от дороги. В утренней дымке тумана все дома казались серыми и плоскими.

«А что я могу придумать? — продолжал размышлять Филиппов. — Переложить руководство на Осипова, а самому отправиться разыскивать медсанвзвод? Но как поедешь, когда мне лично сам начальник штаба передал приказ явиться на НП? Надо выполнять. А вот если все обойдется, если я не слечу с должности, тогда немедля поеду за медсанвзводом. Я разыщу Рыбина. Я его больше ни на один шаг от себя не отпущу…»

«Санитарка» выскочила на шоссе. И сразу же по ней открыли огонь вражеские минометы. По обе стороны от шоссе рвались мины, оставляя на снегу черные следы.

Филиппов покосился на взрывы. «Неужели снимет, отстранит от должности? Это будет позор. Все узнают. В медсанбате узнают. Наташа узнает. — Он на мгновение представил, как Наташа удивленно поднимет брови, как у нее выступит румянец во всю щеку. Ей будет стыдно за него! — Нет, что угодно — пусть ругает, как хочет, пусть накажет, — только бы не снял. Я ему докажу. Я этот медсанвзвод и эти машины вот где буду держать». Филиппов с силой сжал кулаки. Но недоброе предчувствие не проходило. Мысль — как бы не ехать на НП, как бы избежать опасного разговора — вновь завладела им…

Осколки со свистом проносились над машиной. Было слышно, как осколок задел кузов — там что-то загрохотало. Филиппов невольно вздрогнул.

Годованец будто и не слышал взрывов. Он вел машину спокойно и уверенно. «Санитарка» шла зигзагами, меняла скорость. В машину нелегко было попасть.

Мины рвались кучнее, ближе. Осколок пробил кабину и просвистел над головами. Филиппов пригнулся, вопросительно поглядел на шофера. Годованец только ниже склонился над рулем, сдвинул шапку на затылок и засвистел мотив своего любимого «Осеннего вальса». Его спокойствие передалось Филиппову.

— Проскочим? — спросил Филиппов, держась руками за сиденье.

— Угу.

Годованец схватился за ручной тормоз. Филиппова дернуло. Он не успел ничего сказать, машина вновь рванулась вперед.

— Давай! Жми! — крикнул Филиппов, весь наполняясь новым для него, боевым азартом.

Ему почему-то вспомнились студенческие годы. Он любил ходить на лыжах. Отлично ходил — имел второй разряд. Часто на соревнованиях слышал он эти слова: «Коля, давай! Жми-и!» От этих воспоминаний Филиппову стало легко на душе. Он задорно кивнул Годованцу и негромко подтянул его любимую песню:

«Санитарка» точно летела по воздуху. Ветер свистел в ушах. В кузове что-то дребезжало и постукивало. На лице Годованца было написано презрение к смерти, он покосился на Филиппова и, точно принимая вызов, яростно подхватил:

Мелькали проносившиеся мимо деревья, разбитые машины, верстовые столбы. «Ру-у-у-у…» — изо всех сил гудел мотор.

— Давай, жми, дорогуша! — кричал Филиппов.

Ему нравилась эта борьба с опасностью. Он всецело поддался ей, в азарте позабыв, кто он, зачем едет, какие его ждут дела.

Вдруг «санитарка» подпрыгнула на месте, как вздыбленный конь, взвыла и остановилась, пробитая осколками.

— Бросай, уходим! — крикнул Филиппов шоферу, выскакивая из кабины, боясь, что их накроют.

Годованец уже возился у мотора.

— Слышишь? Бросай!

— Чтоб я машину бросил?! — хмыкнув, сказал Годованец. — А вот — не хотят?

Он со злостью показал кукиш в сторону врага. Его спокойствие заставило Филиппова вернуться в кабину. Он сел, поднял воротник шинели и стал наблюдать за шофером. Годованец, отвернув какую-то гайку, прищурив один глаз, смотрел в дырочку на свет; продул ее, постучал ключом по мотору.