Владимир Дягилев - Солдаты без оружия

— Очевидно, вы не главное делали. Даже наверное не главное. И вообще, товарищ капитан, слово «сам» вы не так понимаете. Сами вы, бригадный врач Филиппов,- — единица, у вас две руки, две ноги, пара глаз, но вы — начальник, руководитель. У вас есть подчиненные, это — десятки рук, десятки ног, десятки глаз, это — живые люди, наши славные советские труженики. И вы должны научиться так руководить ими, чтобы они беспрекословно и точно выполняли ваши замыслы. Вот тогда работа пойдет. Вот тогда вы — «сам».

Хлопнула калитка. Безусый солдат-автоматчик нес полный котелок воды, держа его обеими руками перед собой.

— Это куда? — спросил Загреков.

— Завтрак запить, товарищ гвардии подполковник.

— Ну, ну… Ешьте плотнее, чтобы пули отскакивали.

— Слушаюсь.

Солдат понял шутку — задорно улыбнулся в ответ. Загреков проводил его теплым взглядом, пожал Филиппову руку повыше локтя, посоветовал:

— Вы с товарищами поговорите. Они вам во многом помогут. Не стесняйтесь своей неопытности. И так всем известно, что вы неопытный. Если будет туго, обращайтесь ко мне. Я всегда готов вам помочь.

В тоне Загрекова было столько участия, такое желание ободрить, что Филиппову захотелось ответить ему чем-нибудь хорошим, сыновним, чтобы замполит почувствовал, как дороги и своевременны его слова.

— Спасибо, товарищ гвардии подполковник. За все спасибо. Я, честное слово…

— Вы меньше обещайте, — мягко, но строго перебил Загреков. — Никому ваши обязательства не нужны. Вы делайте. Сделали — доложите. Помощь нужна — попросите. Не оказывают помощь — докажите, что она необходима, требуйте, как советовал комбриг. — Он остановился, повернулся к Филиппову вполоборота и, видя, что капитан несколько смущен, добавил: — Я верю — из вас получится начальник.

— Правда?

— Получится.

Филиппов прикусил губы, помедлил и высказал то, что было у него на душе:

— Я очень хочу… Стараюсь быстрее освоиться, да вот… как-то все не получается.

— Получится, — убедительно подтвердил Загреков и впервые улыбнулся, да так заразительно, что и Филиппову захотелось улыбаться. Но он сдержался: побоялся, что сочтут несерьезным.

Где-то прогудел броневик, удаляясь и затихая. Командиры машин все так же поглядывали на небо.

— Вам прямо через площадь, — сказал Загреков и протянул руку.

Филиппов крепко пожал ее, козырнул и пошел по своему маршруту.

Загреков остановил Годованца:

— Как дела, танкист?

— Отлично, товарищ гвардии подполковник.

— У меня для тебя особое задание.

Годованец выпятил грудь, огляделся по сторонам и очень пожалел, что никого нет поблизости, никто не слышит, как ему сам Загреков поручает особое задание.

— Смотри за доктором в оба, чтобы цел был.

— Есть, товарищ гвардии подполковник, не сомневайтесь.

В небе появилась красная ракета. Взревели моторы. Штурм начался.

Танк, укрытый за ближайшим от дороги сараем, неожиданно бахнул, выплюнув рыжий сноп огня. С крыши посыпался снег. В сарае заржала лошадь, застучала копытами по цементному полу.

Филиппов успел отскочить с дороги, прижаться спиной к стене крайнего домика.

Танк загудел, затрясся и, скрежеща гусеницами по мостовой, пронесся мимо него.

Филиппов увидел красную звезду на башне и номер машины — «сто». Он ощутил, как задрожало все: домик, земля, сердце у него в груди.

Танк выскочил на площадь, с ходу ударил по видневшейся из-за ветвистых дубов усадьбе. Там из окон вырвался столб огня и дыма. И тотчас из-за домиков и сараев, со всех сторон стали вылетать на площадь машины. В воздухе словно лопнуло что-то, загудело, засвистело, загрохотало. На площади начали рваться вражеские снаряды и мины — на белом снегу появились свежие черные воронки.

Танк номер «сто» подскочил к высокой каменной стене, преграждающей прямой путь к усадьбе, и, почти не сбавляя скорости, сделав легкое усилие, нажал стальной грудью на камень — стена рассыпалась перед ним, будто была сооружена из песка. Несколько машин устремились в пролом, другие расползались в разные стороны. Круша и кромсая все на своем пути, они без устали стреляли. В усадьбе ежесекундно поднимались фонтаны дыма. Срезанные снарядами, падали столетние дубы, точно тоненькие камышинки. Вражеский снаряд угодил в крышу высокого дома — в крыше образовалась дыра, через нее виднелся кусочек серого неба. Лошадь в сарае металась и продолжала испуганно ржать.

«И выпустить некому. Жаль — изобьется», — посочувствовал Филиппов. Он стоял, все так же прижавшись спиной к стене, не зная, что делать. Свист, грохот, гудение, столбы огня и дыма, срезанные дубы, воронки на площади — все это ошеломило его.

Первый батальон был совсем рядом, через площадь. Но как туда пройти? Каждый метр площади простреливался прицельным огнем. Филиппов попробовал выглянуть из-за угла — мгновенно над головой засвистели пули; они ударили в стенку и, угрожающе взвыв, отлетели рикошетом. На рукав Филиппову посыпалась каменная пыльца.

— Што ли, себя не жалко? — услышал он знакомый голос. Рядом с ним стоял Годованец.

— Что делать будем? — спросил Филиппов.

— Ждать, — сказал Годованец, поправляя сумку.

Филиппов хотел объяснить Годованцу, что раненые не могут ждать, им нужна врачебная помощь, нужна машина, чтобы доставить их в медсанвзвод. Но промолчал: «Подождем, может, к лучшему, а то еще машину накроет».

Стрельба участилась. Рев моторов усилился. Откуда-то сбоку, с фланга, раздалось многоголосое «ура». Оно началось не дружно, издали казалось, будто несколько голосов стараются перекричать друг дружку. Но сразу же к ним присоединилась, быть может, сотня голосов — и уже понеслось протяжное, все нарастающее, увлекающее за собой громовое «ура-а-а-а».

Филиппов не выдержал, оттолкнулся от стены, сделал несколько шагов вперед. Годованец рванул его к себе и строго сказал:

— Вы постойте. Я погляжу, что там делается.

Он куда-то скрылся. Через некоторое время Филиппов услышал голос его сверху, с крыши:

— Наши к самой усадьбе подступили. На прямую выскочили. Меж дубов маневрируют.

— Слезайте оттуда. Вас подстрелят! — закричал Филиппов.

— Што ли, я дурак? Я за трубу спрятался.

Годованец замолчал. Филиппов забеспокоился:

— Годованец?

— Ну?

— Чего ты молчишь?

— Нашу машину подбили. Задымила, родимая… Так их, в рот-пароход. Огневые точки накрылись…

«Машину подбили? Это значит — наверняка есть раненые. Хорошо бы их сейчас на полуторку и прямо в медсанвзвод, — рассудил Филиппов. — Но как проскочить через площадь? Может, послать Годованца? Чем за трубой сидеть, пусть идет дело делать…»

Раздался нарастающий вой. Филиппов присел. Снаряд пролетел над головой и ударил в сарай. Угол сарая отвалился. Из дыма и кирпичной пыли с диким ржанием вырвалась белая лошадь. Она пронеслась мимо Филиппова, распустив по ветру гриву и косясь на него испуганным, налитым кровью глазом. Лошадь выскочила на площадь и тотчас рухнула наземь, прошитая пулеметной очередью. Она упал ана бок, точно ее подрезали, и больше не встала; на животе и груди появились красные расплывчатые пятна.