Елена Ржевская - Февраль — кривые дороги

Она посмотрела по сторонам, не слышал ли нас кто. Агашин спал.

— Ладно, — сказала, мотнув мальчишеской головой. Тягостные настроения долго у нее не держались. — Вот слушай:

Это Толя сочинял, когда мы в роте связи были.

— А ты связистка?

— Я? И сандружинница, и связистка, и радистка, и вот теперь разведчица, — уже с оживлением сказала она.

— Ладно, иди спи.

— Я-то пойду. А тебе на всю ночь?

— Угу.

— Ну пока.

Одним ухом я слышала, как шуршала солома под Машей, как дышали здесь в избе спящие. Другим — будто что-то скреблось в наушнике, а больше ничего путного.

Я облокотилась о стол и не заметила, как уснула.

…Костя шебуршит тряпкой по полу, заползает под лавки, грязь выгребает. «Чего, Костя, хлопочешь?» — спрашиваю. «Может, наша Шурочка быстрее расти будет». — «И впрямь», — простодушно, щербато улыбается Лукерья Ниловна. Долговязая сношельница елозит по зыбке своим обвислым носом: «Да от нее же землей пахнет»… От страшных ее слов у меня в груди зашлось. У Кости рот в ужасе раскрыт — кричит, но не слышно. Я плачу долго, неотвязно по Шурочке и по кому-то еще из близких…

«Капитан Тью-тью-ников… нэ культурни диктор».

Сперва я услышала вдалеке, словно по другой программе, голос нашего радиста, хриплый, истошный, прерываемый грохотом снарядов:

— Даю настройку!.. Раз-два-три-четыре-пять… Пять-четыре-три… Перехожу на прием…

Треск. Ожидание.

— Ответьте, черт вас дери! — И надсадный мат.

Кто-то подышал мне в ухо, чувствую — притаился. И вдруг вот это самое: «Капитан Тью-тью-ников… нэ культурни диктор».

Может, ради такой вот минуты и катится на фронте череда твоих дней, когда ты втолкнут в общий поток, и подчиняешься его движению, и лежишь под бомбами, и изнурен холодом, бессонницей.

Ведь можно было, не дождавшись, уже находиться в пути и не услышать этого «Тью-тью-ников» — немецкого коверканья фамилии начальника связи полка Тютюникова. Он вечно лазит под огнем, налаживает связь. Он известен всей дивизии генерала Муранова. И немецким радистам в частях, что стабильно стояли на прежнем рубеже против дивизии Муранова, вполне возможно, известны были его имя и голос.

Но это на том, прежнем рубеже. А теперь, когда дивизия Муранова снялась оттуда и переместилась по фронту не менее чем на 22 километра, думать, что известность Тютюникова так далеко распространилась, не приходится. Правильней предположить, что те самые части, что стояли там, появились здесь против дивизии Муранова. И может быть, они переброшены сюда лишь сегодня, потому что других сведений об этой перегруппировке и подкреплении противника здесь, на нашем участке прорыва, до сих пор не было.

Я все так и доложила поспешно Агашину, разбудив его.

Слушая, он ловко, не глядя, обмотал ногу портянкой, сунул в валенок, взялся за другую, а сам исподлобья поглядывал на меня, испытывая, так ли это, как говорю.

С нестянутым ремнем и сползшей с плеча портупеей, он отмерил несколько быстрых шагов по избе, круто срезая углы, не вынимая из карманов руки, забывчиво непроизвольным жестом подтягивая на себе галифе. А то брался за лист, на который я еще не успела нанести новые данные, и, не находя подтверждения, упирался в слово «кашель» и в зачеркнутые мною слова, написанные в уголке листа Кондратьевым: «За месяц до войны. Сам».

Он сел у моего стола. Теперь лампа освещала его, и было видно, что гимнастерка его вся в соломенной трухе. «Митя, Митя…» Недоверчивость всегда при нем, хоть на втором плане, но где-то неподалеку, уж с этим ничего не поделаешь.

Однако в голове у него, в свете новых данных, одни соображения шустро цеплялись за другие, выстраиваясь в некую цепочку. Он велел мне записать все услышанное, потом — разбудить машинистку Лизу и наконец отпустил поспать.

Я очнулась на соломе, на топчане, где спали раньше немцы, потом Лиза, а теперь и мне выпало немного поспать, так что наше с ихним перемешалось. Было брезгливое чувство.

В избе появились капитан Москалев и бородатый мужик в рваном ватном пиджаке — Белобанов, удравший от немцев. Они побывали на правом фланге армии, где наши части пока что стоят в обороне, не стронулись с места. Москалев расспросил меня и сказал: «Молодчина ты», словно я сама так ловко изобрела это: «Тью-тью-ников». Он намерзся, устал.

— Лиз, а Лиз, — позвал он, — помнишь, как ты в военторговской столовой, когда мы в Крестах стояли, манную кашу горчицей заправляла? — Ему хотелось передохнуть на чем-то таком. — Так сытней, говоришь, — он сморщился и всхлипнул, его смешило это воспоминание.

Агашин еще не вернулся от комиссара Бачурина, которому отправился доложить насчет «Тью-тью-никова». Отпечатавшая под его диктовку донесение Лиза теперь продолжала сидеть в накинутой шинели — избу давно выстудило, — смахивала пепел и сплевывала себе под ноги. Обута она была в валенки на босу ногу, и колени высовывались из-под натянувшейся юбки. Чулок она почему-то не терпела и, где только могла, хоть на время снимала их.

Она кивнула Москалеву, не вступая в разговор. Кудельки ее волос, прежде легкие, теперь очерствели без мытья или от переживаний и прилегали к щекам, нагоняя сумрак на ее белую, немного запухшую физиономию.

— Здравствуй, Тося, — сказал Москалев, переключаясь. — Вся дивизия по тебе плачет.

Тося вспыхнула, перестала пришивать подворотничок, широкой ладошкой прикрыла расползшийся в улыбке рот.

— Ой, товарищ капитан.

— Вот те и ой.

Белобанов ел всухомятку хлеб, шумно ерзал.

— Ты чего? — поинтересовался Москалев.

— Вша на меня, верно, наклюнулась. — Он бурно потерся спиной о бревна.

Тося не усидела, в волнении прошлась по избе.

— Ой, товарищ капитан, вы уж постарайтесь — отправьте на чем-нибудь меня.

— Гляди-ка, мы к ней тут как отец с матерью. А волка, сколько ни корми…

— Так то же м о я дивизия. Там все свои.

— А мы, значит, чужие? Мы тут, милмоя, немцев гоним, а твоя дивизия на правом фланге стоит, как стояла, не шелохнется. А мы ж ее выручай, чтоб не отрезали ее немцы. И такую деваху им подавай. А нам самим что же, не надо?

— Ты кончай с куревом, — негромко сказала Маша, подойдя к Лизе.

— С чего бы? — нехотя отозвалась Лиза и сплюнула себе под ноги.

— А то не знаешь с чего? Время уже тебе бросать. Отвыкай курить.

Москалев, поглядывая на них, слушал кое-как, вполуха. Лизина фигура может кого хочешь озадачить. Чепе в коллективе. А как быть — никаких указаний по такому поводу, и лучше не уточнять досконально. Может, еще и пронесет как-нибудь.