Геннадий Васильев - В Афганистане, в «Черном тюльпане»

«… Не смей забывать, родной мой, тебя ждут, тебя любят больше самой жизни. Тебя любят и ждут со всей силой этой отчаянной любви…»

В душе Шульгина, встревоженно звенели печальные слова несчастной Елены, которая не могла привыкнуть к частым и страшным разлукам. Шульгин вспомнил последние минуты прощанья на взлетной полосе файзабадского аэропорта, вспомнил оседающую под колесами медсанбатовского уазика белую пыль, горькие морщины в уголках ее потемневших глаз и обескровленные ее губы, которые своим цветом когда-то напоминали ему спелую вишню. Шульгин опять вздохнул и нахмурился, вспомнив последние странные вести. Неужели кто-то мог встать между ними? Неужели вообще это возможно? Неужели все, что таким удивительным цветом расцветало в их душах, так быстро ушло? Шульгин устало откинулся назад. Задрожали занемевшие кончики пальцев. Странно, конечно, было читать ее письмо и думать об их отношениях здесь, на вершине легендарного «Зуба», посреди горячих стреляных гильз, каждая из которых могла оставить в нем свое смертельное свинцовое жало.

В наушниках послышались шорохи, скрипы. Шульгин прислушался, подобрал рукой тангенту радиостанции.

— Метель-один. Метель-один, как слышно… Я, Основа, прием. Метель-один…

— Первая Метель на связи, прием, — Шульгин сразу узнал голос начальника политотдела. Низкий, глухой, монотонный голос вечно недовольного человека. Давно уже не слышен был этот голос в эфире за эти долгие дни. Шульгин невольно поежился.

— Метель-один. Приказываю немедленно объяснить… Без кривотолков… Без всяких выкрутасов… Что у вас там происходит? Как вы оказались на высоте 2.700? Кто вам приказывал? Кто вам уже не указ, товарищ лейтенант? Может быть, командир полка?.. Политотдел?.. Может, я вам не угодил?… Что вы себе позволяете? Что у вас в голове вообще? Есть что-то или как?.. Просто шапку носить…

Сердитый голос перебивал шорохи эфира и резал по нервам.

— Хватит, чувствую, с вами лояльничать. Первый строго спросит с Метели, а я спрошу с вас. Строго спрошу за самовольство… Дикорастущие какие-то лейтенанты… Несет вас куда-то… Без руля и ветрил… — голос зазвенел натянутой струной. — Вы замполит или где?.. У вас звание есть, или вам совсем нечего делать?.. Удивляюсь я вам… Форму носите, а кое-где пусто… Очень удивляюсь…

Голос захлебнулся от гнева. Грозная пауза повисла в эфире и снова прокатились по оперативной волне начальственные ноты.

— Мы с вами полностью разберемся, товарищ лейтенант, в Большом хозяйстве. По косточкам вас разложим… вдоль и поперек по-партийному. Кому вы служите и зачем? Не позволим вам уклоняться. Члену партии… А сейчас приказываю, — голос наполнился металлом, — приказываю оставить на высоте агитационные листовки. Рассыпать их в окопах. В укреплениях. На тропах. Контрпропаганда сейчас важнее всего. Это и есть партийно-политическая работа, если некоторые не понимают! Что неясно?.. Повторить вам или как? Прием…

Шульгин невольно усмехнулся. Он ожидал от начальника политотдела любые вопросы, вопросы о раненых, о настроении людей, о подробностях взятия «Зуба», но эта забота о бумажных листовках, совершенно не нужных ни душманам, неграмотным большей частью, ни мирным озабоченным неизбывной нуждой дехканам, ни его измотанным и голодным солдатам, неожиданно разозлила его.

— Очень сожалею, Основа, но у меня нет агитационных листовок, — с досадой ответил Шульгин.

— Как это нет? — захрипел сердитый голос в эфире. — Я же выдал вам лично на инструктаже целую пачку… Лично выдал, понимаешь… Больше тысячи штук. Чем вы там вообще занимаетесь? Замполит роты…

Шульгин взорвался:

— Если вам до сих пор не ясно, чем мы занимаемся, очень сожалею, Основа. У меня люди уже третьи сутки без сухих пайков. Это вас волнует? Третьи сутки люди на одной воде из талого снега. Это вам интересно? Что вы можете предложить на завтрак моим солдатам? Может, нам пришлось съесть эти листовки, товарищ подполковник…

Начальник политотдела захлебнулся от бешенства.

— Шульгин, вы мне запомните эти слова. Запомните и не забудете на всю жизнь. Вы у меня съедите кучу взысканий в приказе. Я вам лично скормлю партийные выговора вплоть до исключения из партии! Накушаетесь выговорами…

— Кормите прямо сейчас, Основа. Я поделюсь с личным составом. Думаю, каждому хватит досыта.

Эфир наполнился треском, клокотанием, шипением.

— Основа, я, Метель, — послышался хмурый голос Орлова, — прошу накормить и меня лично. Я отвечаю за своего офицера и все ваши «подарки» хочу принять первым по старшинству.

— Основа, я, Подкова, — к связи подключилась соседняя рота, — у нас тоже плоховато с питанием. Просим выдать и нам того же добра полным пайком.

— Основа, я, Береза, — ворвались в разговор разведчики, — у нас тоже вышли листовочки, очень большой дефицит в бумаге…

— Что вы себе позволяете? Хулиганы! — голос начальника политотдела взрывался сухими колючими осколками. — Мальчишки!.. Я с вами со всеми разберусь в полку. И разговор будет короткий. Из трех понятных вам слов. Я вам… Развели демагогию. Работать надо, заниматься делом… А вы, Шульгин, за эту провокацию ответите в первую очередь.

Подполковник Старковский вышел из связи.

Поставил точку.

Шульгина окружили взволнованные солдаты. Смущенно и сочувственно заулыбались ему.

— Товарищ лейтенант, опять неприятности?

— Опять вы им не угодили?

— Да нет, ребята, — лейтенант проглотил в горле комок, — все в порядке.

— Какое в порядке! — Матиевский возмущенно замахал руками, — вас тут взысканиями кормят — это, что ли, в порядке? Да мы все пойдем в политотдел…

— Да… Поломаете стулья, разнесете столы, — Шульгин улыбнулся. — Ладно. Мне не привыкать. А вы, ребята, под этот пресс головы не суйте. Иначе и вам такие ярлыки наклеят — не отмоетесь.

Орловская рота уходила с «Зуба». Уходила, не спеша, гордо подняв головы. Солдаты оглядывались на черный камень. Махали ему рукой.

— Прощай, старик. — Матиевский кивнул камню с сожалением. — Жаль, что мы с тобой чаю на брудершафт не попили. Нету чая. А так бы погрели твои бока дымком.

— Пламенный привет «духам», — Богунов подмигнул «Зубу». — Оставлены для них подарочки. Спасибо, правда, от этих ребят не дождешься.

— Не шатайся, старик, — крикнул кто-то из отходящей цепи.

— Смотри, бока не простуди, — махнул рукой еще один солдат. — Не жарко тут у тебя. Сквозит…

— И не скалься больше, «Зуб» ты наш ненаглядный. А то опять тебе придется свинцовые «пломбы» ставить.

Орлов шагал рядом с Шульгиным. Широкий бронзовый лоб блестел на солнце. Глаза скрылись в прищуре, тонкие морщинки пробежали к вискам.

— Слышал, слышал… Крепко достал тебя начальник. Демагогами обозвал, — Орлов коротко рассмеялся, язвительно продекламировал, -