Геннадий Васильев - В Афганистане, в «Черном тюльпане»

Добавил серьезно:

— А ведь зарежет всем наградные. Будем носить ордена из г…на.

Шульгин упрямо взмахнул головой:

— Ничего… Останутся воспоминания дороже орденов. На таких высотах становится понятно, настоящий ты человек или так — видимость одна.

Шульгин улыбнулся, и Орлов также легко заулыбался ему в ответ.

— Да уж, ордена, конечно, не светят. Зато совесть чистая, это точно… А руки чешутся, зубы чьи-то посчитать…

Орлов усмехнулся в смоляные усы:

— Приложился бы я не к одной физиономии. Все эти политотделы вот уже где сидят, — Орлов приложился ладонью к заросшей черной щетиной шее.

— Армейские чиновники, — Орлов раздраженно сжал крепкий кулак. — Кому нужна эта тьма трепачей? Армии нужны трепачи? Ладно, вот ты, мой заместитель, ты непосредственно работаешь с людьми, ты мне помогаешь по любому вопросу, я тебя за себя оставить могу. Я бы от тебя вообще эту приставку «по политической части» снял бы вообще, к едрени… Ты мой заместитель по всем вопросам. Тебе можно все поручить. А сколько над тобой начальников-политотдельцев. Если считать их от батальона и дальше по армии, округу и до самой Москвы. Целая армия наберется. Ведь они же с людьми не работают. Они же только контролируют, инспектируют, проверяют. Птицы высокого полета. Ладно, если бы они решали проблемы своего недюжинного масштаба… Но они же проблем наших не знают вообще, а если и знают, то ничего не собираются делать.

Шульгин горько улыбнулся:

— Время сейчас такое. Все мы у них под колпаком. Не только армия, вся страна увязла в этой трясине. И сделать с этим ничего нельзя. Может, когда-нибудь найдется кто-нибудь на самом верху — добрый человек…

Орлов усмехнулся:

— Да уж… Найдется… Дождешься… Дождешься, пока всех не передушат, таких, как ты…

— Это кого передушат? — неожиданно раздался за спиной раскатистый голос Булочки.

— Это нашего-то замполита придушат?

Старшина рассмеялся, откинул голову назад. Черная прядь волос с проседью взметнулась вверх.

— Руки у них уже устали душить. Их холеные пальчики к такой работе уже не привычные. Силы у них не те. Вырождается их большевистская порода. Проходит, кажется, их время. Одно могу сказать точно, быть тебе, Шульгин, пока что вечным лейтенантом. В нашей армии тебе хода нет…

Старшина хмыкнул невесело и горько.

Орлов тронул Шульгина за плечо.

— Слушай, Андрей, будь ты с этими чиновниками дипломатом. Сам сказал, что время сейчас такое. Ну, и нацепи маску с идиотской улыбкой. Всем доволен. Ничего плохого не замечаю. Все вокруг замечательно! Слушаюсь! Так точно! Будет сделано! Поверь моему опыту, — Орлов сплюнул, — начальство любит блаженных.

Булочка тоже хлопнул Шульгина по бронежилету, подмигнул:

— Это точно! Умников у нас не любят. А дуракам везде у нас дорога! У нас же страна дураков… Дурак дураком погоняет… Под дурака надо косить, замполит. В целях маскировки… Петухом кукарекать, как Суворов при царском дворе. Ты, замполит, не переживай…

Булочка хохотнул, топнул сапогом по тропе:

— Нас голыми руками не возьмешь! Мы же пионеры, дипломаты на веревочках…

Булочка боднул Шульгина головой в плечо. Шульгин улыбнулся, растаяла складка между бровей:

— Что-то я не пойму? Вы меня утешаете, что ли? Вы меня воспитываете?.. Кто кого должен воспитывать? Что я сам не знаю… Нужна эта идиотская маска и голова, как у китайского болванчика, чтобы согласно кивать всему. Прекрасно понимаю…

Шульгин скорчил нелепую преданную физиономию. Закивал подбородком. Вытянул шею из плеч.

— Как ваше здоровье, ше-еф? Эти цветы я вырастил собственными руками, ше-е-еф!..

Голос задрожал натянутой струной… Шульгин брезгливо скривил губы.

— У нашего времени нет лица. Одна только маска. А мне хочется сохранить лицо. А тому, кто блаженно кивает головой, мне хочется плевать в слащавую морду.

Всклокоченные рыжие шапки плыли впереди них. Тряслись жиденькие похудевшие вещмешки. Качались вороненые стволы. На провалившихся солдатских щеках пробилась щетина, стариковская, сизая. Солдаты покачивались. Выбрасывали в стороны руки. Роняли головы. С трудом выпрямляли ослабевшие колени. Сказывались голодные деньки.

Даже Шульгин изредка прикрывал глаза и минуту-другую скользил в сонной полудреме.

Орлов с тревогой поглядывал на свою притихшую «Метель».

После взятия «Зуба», после неудержимого порыва, на который ушли последние силы, двигались сейчас по козьей тропе истощенные тени с тяжелой ношей на худых плечах. Шли затылок в затылок неуверенными шагами. И каждый видел у другого выступающие голубые бугорки позвонков на шее. И тонкие посиневшие запястья, торчащие из широких рукавов. И дрожащие от напряжения колени. Нащупывали солдаты в карманах жалкие крошки от сухарей. Слизывали их с грязных ладоней. С досадой плевались тягучей слюной и с тоскою поглядывали на небо, ясное, искрящееся синевой.

Не верилось, что нельзя было сбросить с этого чистого безоблачного неба хоть по одному сухому пайку на десятерых. Не верилось. А небо оставалось безучастным к их мольбам.

Орлов несколько раз выходил на связь. Требовал продовольствия. Но каждый раз ему сухо и раздраженно отвечали, что рисковать больше «вертушками» нет возможности, что и так сбито две машины, что одна «вертушка» стоит около миллиона рублей, то есть дороже пайка для орловской роты в сотни тысяч раз. Словом, будет хлеб и будет песня тогда, когда они дойдут до нормальной посадочной площадки.

А до нормальной площадки были целые сутки перехода. Неимоверного по трудности перехода через то самое ущелье, по которому камень падает медленно, дробясь на куски, и лень смотреть вниз на его бесконечный полет.

Орлов опять поставил Шульгина в прикрытие. Подтягивать отстающих, выбивающихся из сил солдат. Рядом с Шульгиным по-прежнему держались неразлучные Матиевский и Богунов. Поругивались вполголоса.

— Знаю подходящую сказку, — Матиевский устало взмахнул рукой. — Поучительная сказка. Слушай, сержант. Летела как-то птица Симург с одним хлопцем на шее. А хлопец, хоть и из сказки, был очень хозяйственным. Вез он при себе пару корзин с мясом.

Богунов кивнул головой:

— Я теперь сильно люблю сказочки про жратву. Давай про жратву, Серега…

Матиевский скосил глазами.

— Жратва, конечно, натуральная. Большие такие куски мяса с кровью. Повернет птичка свою головенку, подмигнет, как условлено, хлопец ей в пасть чуть ли не с руками мясо заталкивает. Добросовестный парнишка…

— Вот это снабженец! Надежный тыл!

— В конце концов, мясо, конечно, кончилось. На то оно и мясо. Его всегда не хватает. А эта тварь порхающая все свою головенку поворачивает. Совести никакой…