Владимир Богораз - Чукотскіе разсказы [Старая орфография]

Обычай требовалъ, чтобы женщины совершили на голову привезенной добычи возліяніе теплой воды, прежде чѣмъ подвезти ее къ дому.

— Съ медвѣдемъ! Йаго! — радостно крикнули Кайменъ и его жена, игравшіе на площадкѣ, и кубаремъ скатились съ угорья.

Кителькутъ бросилъ на снѣгъ полуопорожненные мѣшки и быстро сбѣжалъ внизъ, совершенно забывъ объ Яякѣ.

— Кто убилъ? — кричалъ онъ, подбѣгая къ нартѣ.

— Нуватъ, — сказалъ Коравія.

— А гдѣ Нуватъ? — поспѣшно спросилъ старикъ.

— Къ сѣтямъ ушелъ! — сказалъ Коравія.

— А съ нимъ ничего не случилось? — спросилъ подозрительно Кителькутъ.

Коравія поднялъ голову, удивляясь странности вопроса.

— Если бы случилось, развѣ я оставилъ бы сзади? — отвѣтилъ онъ. — Да вонъ онъ бѣжитъ! — прибавилъ онъ, указывая на движущуюся точку, показавшуюся на горизонтѣ.

Старикъ съ облегченіемъ вздохнулъ и принялся разсматривать и ощупывать добычу.

— Ну, шкура! — говорилъ онъ съ довольнымъ видомъ. — Кривой Федька пріѣдетъ, меньше, какъ за пятнадцать [55] Фунтовъ табаку. При счетѣ табаку, его обыкновенно даже не упоминаютъ. Кривой Федька — русскій торговецъ съ р. Колымы. , не отдамъ.

Они стали помогать собакамъ тащить медвѣжью тушу наверхъ, поддерживая и подтягивая нарту съ обѣихъ сторонъ. Кайменъ шелъ рядомъ съ нартой и тоже помогалъ тащить ее вверхъ своими маленькими ручками. Въ сущности, впрочемъ, онъ самъ тащился за нартой на особенно крутыхъ мѣстахъ, такъ какъ скользкія подошвы его сапогъ, сдѣланныя изъ оленьихъ щетокъ [56] Кусочки жесткой шкуры, снятые съ подошвы оленьей стопы между четырьмя копытами. , постоянно съѣзжали внизъ, и онъ то и дѣло падалъ носомъ на мягкую шерсть убитаго медвѣдя.

Яякъ сошелъ съ угорья вслѣдъ за старикомъ, чтобы посмотрѣть на великолѣпную добычу. У него тоже было сердце охотника. Теперь онъ шелъ сзади нарты.

Когда, на крутомъ подъемѣ, собаки подернули недружно, и нарта раскатилась назадъ, онъ снизошелъ даже до того, чтобы подхватить тяжелый задокъ и удержать его на вѣсу.

Очутившись наверху, онъ опять посмотрѣлъ на свои выпоротки, небрежно брошенные на снѣгу, и они вдругъ показались ему въ высшей степени жалкими.

— Возьми! — сказалъ онъ Кителькуту, который помогалъ Коравіи разгружать медвѣдя. — Убери обратно! А я возьму табакъ.

— Хорошо! — сказалъ торговецъ. — Только помни! Больше не мѣняй ума! Все равно не отдамъ назадъ.

Онъ убралъ шкуры въ шатеръ.

Чаунецъ собралъ желѣзо и табакъ и отнесъ къ своей нартѣ. У него теперь явился новый планъ, и онъ рѣшился отложить свой отъѣздъ еще на день. На завтра Кителькутъ долженъ былъ справлять тризну медвѣдю и вмѣстѣ съ тѣмъ принести благодарственную жертву за избавленіе отъ вьюги. По древнему обычаю, гость, присутствующій на такомъ праздникѣ, имѣетъ право просить у хозяина въ подарокъ любую вещь по своему желанію. Яякъ намѣревался заявить на праздникѣ притязаніе на недостающее ему количество табаку и надѣялся, что Кителькутъ не рѣшится отказать ему. Отказъ въ подобной просьбѣ считается у чукчей тяжкой обидой, влекущей полный разрывъ дружественныхъ сношеній. Чаунецъ довольно справедливо думалъ, что старикъ получаетъ отъ него черезчуръ много выгодъ, чтобы оттолкнуть его отъ себя безъ всякой уважительной причины. Обычай требуетъ также соотвѣтственныхъ даровъ и со стороны гостя; но для нихъ не назначается никакого опредѣленнаго срока, и Яякъ думалъ привезти отдарокъ въ будущій свой пріѣздъ. До будущаго года было далеко, и Яякъ мало думалъ объ этомъ. Онъ охотно взялъ бы у Кителькута табакъ въ видѣ долга, если бы между чукчами существовало обыкновеніе давать въ долгъ.

На другой день жители поселка проснулись съ первымъ лучомъ разсвѣта. Женщины въ шатрѣ Кителькута чуть не съ полночи начали возиться, вытапливая сало изъ толченыхъ костей оленя и приготовляя жертвенную похлебку изъ тюленьей крови, смѣшанной съ кореньями и жиромъ. Рынтына наварила цѣлую гору самаго разнообразнаго мяса, какое только нашлось въ ея пищевыхъ мѣшкахъ. Яякъ провелъ ночь въ заднемъ шатрѣ; но немедленно по пробужденіи онъ явился къ Кителькуту вмѣстѣ съ Уквуномъ и его женами. Женщины расчистили снѣгъ сзади шатра и соединенными усиліями перетащили туда медвѣжью тушу. Янта вынесла идоловъ, представлявшихъ одновременно снарядъ для добыванія огня, и разставила ихъ въ рядъ. Рынтына извлекла изъ какого-то сокровеннаго тайника огромную связку наслѣдственныхъ амулетовъ, большею частью представлявшихъ невзрачные кусочки дерева, раздвоенные съ одного конца; были тутъ также черные камни странной формы, нѣсколько вороньихъ и песцовыхъ череповъ и даже одна человѣческая челюсть въ кожаномъ чехлѣ, почернѣвшемъ отъ времени. Все это было навязано на одну длинную веревку, въ видѣ чудовищныхъ четокъ, покрыто толстымъ слоемъ копоти и лоснилось отъ жира.

— Онъ просилъ пеструю собаку, — сказалъ Кителькутъ рѣшительнымъ тономъ, — приведите Пестряка!

Пестрякъ была лучшая собака той упряжки, на которой ѣздилъ Коравія. Коравія выстегнулъ собаку изъ своего потяга. Пестрякъ, думая, что его распрягаютъ, весело повиливалъ хвостомъ; онъ совсѣмъ не предчувствовалъ своей участи.

— Бѣдняжка! — сказалъ Нуватъ. — Хоть покормите его передъ смертью! — И онъ отрѣзалъ кусокъ отъ жертвеннаго мяса и бросилъ собакѣ. Потомъ надѣлъ ей на шею петлю и взялъ въ руки конецъ, Кителькутъ обвязалъ заднія ноги собаки другимъ ремнемъ и подалъ конецъ Янтѣ.

— Тяните! — сказалъ онъ, беря въ руки копье.

Коравія отвернулся — онъ не могъ видѣть смерти этой собаки, которую ежедневно кормилъ и ласкалъ. Пестрякъ, растянутый на двухъ веревкахъ, почувствовалъ себя неудобно и жалобно визгнулъ, какъ будто жалуясь на жестокое обращеніе съ собою.

Кителькутъ наставилъ копье подъ лѣвую лопатку и нанесъ ударъ. Собака пронзительно завизжала, рванулась въ сторону и стала биться, стараясь закусить ремень, стягивавшій ей горло. Черезъ минуту она уже лежала на снѣгу, подергиваясь въ послѣдней судорогѣ. Кителькутъ зачерпнулъ рукой нѣсколько капель крови изъ свѣжей раны и брызнулъ сначала вверхъ Богу Творцу, живущему на макушкѣ неба, на Звѣздѣ Воткнутаго Дерева, потомъ на востокъ — Разсвѣту, потомъ на сѣверъ — Вѣтру-Хозяину, главному владѣтелю этой холодной земли, потомъ внизъ — землѣ и подземнымъ духамъ. Жертву повернули головой къ востоку и подложили ей подъ голову и задъ по маленькой вѣткѣ тальника, еще сохранившей нѣсколько увядшихъ листьевъ.

Нуватъ зарѣзалъ ножемъ небольшого щенка на жертву духу убитаго медвѣдя. Женщины развели огонекъ надъ головой медвѣдя, потомъ совершили возліяніе кровяной похлебкой и стали разбрасывать во всѣ стороны мясо и сало, накрошенное мелкими кусочками. Рынтына вынула изъ котла свитокъ кишки, начиненной жиромъ, и, разрѣзавъ ее на кусочки, украсила ими уши и зубы медвѣдя; засунула также по кусочку въ пасть убитымъ собакамъ. Идолы и амулеты были вымазаны жиромъ и испятнаны свѣжей жертвенной кровью. Участвующіе взяли по куску жертвеннаго мяса и стали ѣсть. Первая часть церемоніи была окончена.