Владимир Богораз - Чукотскіе разсказы [Старая орфография]

На другой день Коравія при брезжущемъ разсвѣтѣ уже войдалъ свою нарту, собираясь отправиться къ сѣтямъ. Яякъ тоже вышелъ изъ сосѣдняго шатра и сталъ возиться около своей нарты. Онъ, очевидно, готовился къ отъѣзду, выносилъ изъ шатра сумки и связки ремней, тюленьи шкуры и т. п. и раскладывалъ ихъ по нартѣ вдоль и поперекъ. Кителькутъ еще вчера распорядился, чтобы всѣ его вещи были перенесены къ Уквуну, и ему не было надобности заглядывать въ передній шатеръ. Яякъ, повидимому, и не думалъ объ этомъ и сосредоточилъ все вниманіе на томъ, чтобы уложить свое имущество такъ, чтобы оно занимало какъ можно меньше мѣста. Кителькутъ тоже вышелъ изъ своего шатра.

— А ты чего не запрягаешь? — довольно сурово сказалъ онъ Коравіи. Въ его принципы входило строго обращаться съ своимъ нареченнымъ зятемъ.

— Нуватъ говоритъ: подожди! — отвѣчалъ Коравія, кивая головой на своего товарища, который сидѣлъ на корточкахъ по другую сторону шатра, обхвативъ колѣни съ своимъ обыкновеннымъ задумчивымъ видомъ.

— Зачѣмъ ждать? — обернулся съ удивленіемъ Кителькутъ къ сыну.

— Пусть тотъ уѣдетъ сначала, — сказалъ молодой человѣкъ, — а мы потомъ.

Старикъ вдругъ разсердился.

— Я что, баба? — крикнулъ онъ. — Что ты меня караулишь? Развѣ мои руки слабы? Я ѣзжу по тундрѣ отъ одного конца до другого, — или тамъ тоже ты хочешь быть моимъ сторожемъ?

Онъ нарочно кричалъ такъ громко, что Яякъ не могъ не слышать его словъ.

— Мои руки берегутъ мое тѣло! — продолжалъ старикъ. — Вамъ же добываю и вожу, а вы сидите дома.

— Пусть тотъ уѣдетъ первый! — упрямо повторялъ Нуватъ.

— Я знаю! — кричалъ старикъ. — Ты лѣнишься рано загремѣть пешней. Теперь молодые люди стали лѣнивы.

Лицо Нувата окрасилось легкой краской. Для молодого человѣка нѣтъ ничего позорнѣе упрека въ лѣни, высказаннаго устами отца. Онъ не отвѣтилъ ни слова и, взявъ свое неизмѣнное копье, медленно направился къ спуску. Передъ тѣмъ, какъ спуститься, онъ, однако, оглянулся назадъ. Чаунецъ уже растягивалъ свой потягъ, собираясь запрягать собакъ. Молодой человѣкъ вдругъ быстро устремился внизъ и, сбѣжавъ съ угорья, помчался впередъ съ такой быстротой, какъ будто онъ хотѣлъ убѣжать отъ тревожныхъ мыслей, осаждавшихъ его душу.

Коравія уѣхалъ немедленно. Ему нужно было торопиться, чтобы догнать легконогаго товарища. Яякъ тоже запрягъ своихъ собакъ, но почему-то медлилъ. Передній конецъ его потяга былъ привязанъ крѣпкимъ ремнемъ къ короткому колу, врытому въ снѣгъ для того, чтобы собаки не могли неожиданно сдернуть нарту и умчаться въ путь безъ хозяина. Кителькутъ сидѣлъ у входа въ шатеръ и тесалъ копылъ отъ нарты, ожидая, чтобы его бывшій пріятель, а теперешній врагъ, наконецъ, уѣхалъ. Но какъ только нарта Коравіи превратилась въ маленькую точку, мелькающую на горизонтѣ, Яякъ оставилъ свою нарту и съ рѣшительнымъ видомъ подошелъ къ переднему шатру.

— Кителькутъ! — окликнулъ онъ старика, сдѣлавшаго видъ, что онъ такъ углубленъ въ свое занятіе, что не замѣчаетъ приближенія чаунца.

— Вуй! — отвѣтилъ торговецъ, не подымая головы.

— Ты вчера сказалъ мнѣ, чтобъ я уѣхалъ!

— Самъ знаешь! — сказалъ старикъ. — Впрочемъ, развѣ ты думаешь здѣсь жить вѣчно?

Онъ поглядѣлъ на чаунца. Яякъ былъ въ дорожной одеждѣ; на поясъ себѣ онъ повѣсилъ, кромѣ своего маленькаго стараго ножика, еще одинъ изъ большихъ ножей въ пестрыхъ ножнахъ, которые купилъ у старика.

— Такъ дай мнѣ прибавку! — сказалъ чаунецъ. — Ты мнѣ мало далъ за шкуры.

— Я говорилъ тебѣ, чтобы ты не заговаривалъ больше о шкурахъ, — сказалъ торговецъ. — Я ихъ купилъ.

— Дай прибавку! — сказалъ Яякъ, повысивъ голосъ.

— Не дамъ! — коротко отвѣтилъ старикъ.

— Ну, такъ я самъ возьму! — крикнулъ чаунецъ, дѣлая шагъ впередъ.

Кителькутъ отбросилъ въ сторону тесло и поднялся на ноги.

— Попробуй! — сказалъ онъ выразительно, становясь поперекъ входа.

И шкуры, и товары были сзади него въ шатрѣ. Онъ ни капли не боялся Яяка и вмѣстѣ съ тѣмъ ощущалъ въ эту минуту такую страстную привязанность къ своимъ товарамъ, какъ будто бы они были частью его собственнаго тѣла. Если бы сзади него были жена или ребенокъ, онъ не заслонилъ бы ихъ грудью съ болѣе непоколебимой готовностью.

Яякъ стоялъ, не зная, что дѣлать. Кителькутъ смотрѣлъ ему прямо въ глаза, и этотъ спокойный взглядъ отнималъ у него рѣшимость.

— Зачѣмъ ты ожидалъ, чтобы мои молодые люди ушли? — сказалъ Кителькутъ. — Развѣ мы волки, чтобы нападать втроемъ на одного? Что же! Хочешь бороться, попробуемъ! Кто изъ насъ хуже! — Онъ думалъ, что Яякъ, считая себя обиженнымъ, по обычаю предложитъ ему единоборство. Кителькутъ славился своимъ искусствомъ въ борьбѣ и былъ вполнѣ увѣренъ, что совладаетъ съ чаунцомъ, несмотря на его массивную тушу. Онъ постоялъ немного, но, видя, что Яякъ не распоясывается, презрительно улыбнулся и повернулся для того, чтобы войти въ шатеръ, такъ и не поднявъ тесла, валявшагося у его ногъ. Онъ нимало не думалъ, что одинокій и лишенный друзей чаунецъ осмѣлится напасть на него въ его собственномъ жилищѣ, почти на глазахъ его сына и зятя. Но вдругъ онъ увидѣлъ прямо надъ своей головой обнаженный ножъ, сверкавшій въ огромной рукѣ Яяка. Быстрѣе кошки старикъ повернулся и поймалъ своими обѣими руками руку, державшую ножъ. Въ то же самое мгновеніе Рынтына, возившаяся у огнища, вскочила съ короткимъ воплемъ и, схвативъ чаунца за лѣвую руку, повисла на ней всѣмъ своимъ вѣсомъ. Соединенный двойной толчокъ былъ такъ силенъ, что богатырь упалъ на колѣни. Еще мгновеніе, и его бы повалили навзничь. Передъ нимъ мелькнуло видѣніе позорной казни, которой, конечно, предадутъ его побѣдоносные враги. Весь міръ вдругъ принялъ багровый оттѣнокъ въ его глазахъ. Шея его стала еще толще и короче отъ натуги. Отчаяннымъ нечеловѣческимъ усиліемъ онъ опять поднялся на ноги и такъ дернулъ лѣвой рукой, что Рынтына отлетѣла черезъ весь шатеръ и, ударившись съ размаху головой о шатровый столбъ, растянулась безъ движенія. Яякъ схватился лѣвой рукой за правую руку противника, стараясь отодрать ее прочь. Началась отчаянная борьба за ножъ. Противники топтались среди шатра, стараясь перетянуть и повалить другъ друга. Руки ихъ сплелись въ какой-то чудовищный узелъ, изъ средины котораго торчало лезвіе ножа. Яякъ имѣлъ преимущество въ вѣсѣ и, пользуясь имъ искуснѣе, чѣмъ можно было ожидать, успѣлъ оттащить старика къ самому входу. Всю свою бдительность онъ направлялъ теперь на длинныя ноги Кителькута, который умѣлъ сбивать съ ногъ самыхъ сильныхъ людей неожиданнымъ ударомъ носка. Къ его удивленію и гнѣву, руки старика оказались почти такъ же сильны, какъ и его собственныя. Онѣ застыли въ одномъ непрерывномъ напряженіи и какъ будто совсѣмъ потеряли способность гнуться. Желѣзные пальцы Кителькута впивались въ его кисти съ такой силой, что онъ чуть не кричалъ отъ боли.