Владимир Богораз - Чукотскіе разсказы [Старая орфография]

По лицу Амрилькута расплылась широкая улыбка. Толинъ былъ женатъ на его племянницѣ и, пріѣзжая на Россомашью, жилъ у него на стойбищѣ.

Наддай, Толинъ! — крикнулъ онъ и, не надѣясь, что его слова будутъ услышаны, сдернулъ съ головы свой широкій лисій шлыкъ и азартно замахалъ имъ въ воздухѣ.

Толинъ бросилъ бѣглый взглядъ въ сторону зрителей и, привставъ на полозьяхъ, приподнялъ бичъ. Олени его рванулись впередъ и оставили Коколи-Ятиргина еще на нѣсколько саженей. Побѣда его была обезпечена. До конца бѣга оставалось не болѣе тридцати или сорока саженей. Вдругъ лѣвый олень неловко передернулъ въ воздухѣ передними ногами и неожиданно воткнулся носомъ въ снѣгъ. Толинъ взмахнулъ бичемъ и на этотъ этотъ разъ ударилъ оленя съ такою силой, что кровь брызнула изъ подъ наконечника. Олень сдѣлалъ было усиліе, чтобы рвануться впередъ, но вмѣсто того сталъ клониться на сторону и, наконецъ, повалился на снѣгъ, увлекая за собой другого оленя, соединеннаго съ нимъ общей короткой уздой.

Толинъ еще разъ передернулъ возжами, потомъ хотѣлъ было соскочить съ нарты и докончить состязаніе пѣшкомъ, но было уже поздно. Коколи-Ятиргинъ успѣлъ схватить главную ставку, а сзади, какъ буря, налетала безпорядочная вереница бѣговыхъ нартъ.

— Ухъ! — жалобно простоналъ онъ, ударивъ себя ручками по бедрамъ, и пошелъ въ сторону, не позаботившись даже распречь своихъ бѣгуновъ, запутавшихся въ упряжи и бившихся на снѣгу.

Впрочемъ, два или три подростка тотчасъ-же подскочили къ его нартѣ и, осторожно распутавъ упряжь, распрягли оленей и повели ихъ къ мѣсту привязи. Лѣвый олень поднялся на ноги, и теперь, какъ ни въ чемъ не бывало, ступалъ по снѣгу вслѣдъ за мальчикомъ, державшимъ въ рукѣ узду.

Амрилькутъ, стоявшій рядомъ со мной, нахмурился.

— Посмотри, — сказалъ онъ мнѣ таинственно, указывая на удалявшихся оленей. Непремѣнно напущено! Олени совсѣмъ не пристали. Безъ колдовства развѣ упадутъ олени передъ концомъ бѣга? Чье-то злоумышленіе; тайныя слова!..

Я слушалъ его безъ удивленія, ибо мнѣ было извѣстно, какое мѣсто занимаютъ всевозможные заговоры и чары въ чукотской жизни.

Вниманіе Амрикульта тотчасъ-же отвлеклось въ другую сторону. Участники бѣга продолжали пріѣзжать то группами, то по одиночкѣ до послѣдней минуты, стараясь блеснуть предъ зрителями быстротой своихъ упряжекъ. Ѣхавшіе вмѣстѣ такъ усердно стремились обогнать другъ друга, какъ будто ни одна ставка еще не была взята. Къ великому утѣшению всѣхъ зрителей, Каляи вернулась въ числѣ самыхъ первыхъ и, подлетѣвъ къ стойбищу, бойко соскочила съ нарты, круто осадивъ оленей. Ея некрасивое лицо разгорѣлось отъ холода и движенія и какъ будто преобразилось; она казалась теперь моложе и свѣжѣе; ея юркая фигура, въ одеждѣ изъ растрепаннаго рыжаго мѣха, замелькала по стойбищу, показываясь то въ одномъ, то въ другомъ мѣстѣ. Самые задніе вернулись шагомъ на обезсилѣвшихъ оленяхъ, еле передвигавшихъ ноги. Иные ѣхали на одномъ оленѣ, а другого вели сзади на привязи. Этынькэу, хвастливо намѣревавшійся захватить собственную ставку, пріѣхалъ двадцатымъ. Единственный ламутъ, дерзнувшій вступить въ состязаніе съ чукчами, пріѣхалъ въ самомъ хвостѣ ѣдущихъ и поспѣшилъ удалиться въ сторону, избѣгая насмѣшекъ.

Калюунъ, самый удалый изъ чаунщиковъ, олени котораго взяли не одинъ призъ на разныхъ бѣгахъ отъ Чауна до Колымы, вернулся послѣднимъ. Онъ велъ за собою на длинной привязи трехъ или четырехъ оленей. То были присталые, покинутые по дорогѣ различными ѣздоками, на попеченіе того, кто будетъ ѣхать сзади всѣхъ.

— О-о! — смѣялись чукчи, глядя на этотъ поѣздъ. — Предводитель кочевья ѣдетъ! Другъ, гдѣ твой кочевой караванъ?

Кочевой караванъ обыкновенно движется шагомъ.

— Близко! — отшучивался Калюунъ. — Да и стадо тутъ-же. Что, мохъ найдется-ли? Ваши копыта весь мохъ вытоптали!..

— Что дѣлать? Олени пристали, — объяснялъ онъ потомъ зрителямъ. — Только третьяго дня пріѣхалъ съ Чауна!..

Молодые парни, собиравшіеся состязаться въ пѣшемъ бѣгѣ, уже давно сгорали отъ нетерпѣнія. Маленькій и невзрачный Келеккакъ, бѣдный родственникъ Акомлюки, проживавшій въ качествѣ пастуха при его стадахъ, подбѣжалъ ко мнѣ съ озабоченнымъ видомъ.

— Хочешь ставить, такъ ставь! — заговорилъ онъ безъ обиняковъ. — Молодые люди хотятъ бѣжать.

Видишь, солнце перевалило черезъ макушку неба. До вечера еще много работы!..

Я велѣлъ одному изъ моихъ спутниковъ достать обѣщанную ставку.

— Только поставь побольше! — сказалъ Келеккакъ. — Далеко будемъ бѣжать! Жалко нашихъ ногъ при малой ставкѣ!..

— А тебѣ какая забота? — возразилъ я шутя. — Развѣ ты возьмешь? Твои ноги что-то коротки!..

— Пусть коротки! — возразилъ Келеккакъ увѣренно, — все равно возьму! Ставь ставку! Замедленіе ты!..

Ставка вызвала одобреніе всѣхъ присутствующихъ. Она состояла изъ полукирпича чаю и папуши листового табаку, что представляло по южно-сибирскимъ цѣнамъ стоимость немного болѣе полтинника, но мнѣ обошлось не менѣе двухъ рублей, а у окрестныхъ жителей представляло мѣновую цѣну двухъ молодыхъ оленей. Келеккакъ и его товарищи тотчасъ-же стали приготовляться къ бѣгу. Они снимали обувь и верхнее платье и оставляли на себѣ только нижнюю одежду, сдѣланную изъ тонкихъ и мягкихъ шкуръ, и тонкіе мѣховые чулки, надѣтые шерстью внутрь, запущенные подъ шаровары и плотно затянутые снурками вокругъ щиколотки. Въ рукахъ у каждаго былъ короткий и крѣпкій посохъ съ широкимъ роговымъ наконечникомъ, для того, чтобы подпираться во время бѣга. Всѣхъ участниковъ бѣга набралось человѣкъ двѣнадцать. Большая часть ихъ сгруппировалась около ставки, нисколько не заботясь о томъ, чтобы выровняться въ линію, и дожидаясь только, чтобы послѣдніе окончили переодѣваніе. Плотная фигура Акомлюки замѣтно выдавалась между другими.

Онъ не снялъ кукашки и только плотнѣе затянулъ поясъ вокругъ стана и неподвижно стоялъ, опираясь на посохъ, весь наклонявшись впередъ и готовый каждую минуту сорваться съ мѣста. Трое молодыхъ ламутскихъ парней, тоже пожелавшихъ принять участіе въ состязаніи, тощихъ и низкорослыхъ, съ ногами, похожими на спички, выглядѣли рядомъ съ нимъ просто пигмеями.

— Какъ весенніе телята возлѣ сохатаго! — самодовольно говорили чукчи, поглядывая на группу молодыхъ людей. Старые ламуты, стоявшіе въ толпѣ, только поддакивали. Они слишкомъ боялись чукчей и зависѣли отъ нихъ, чтобы защищать передъ ними свое національное достоинство. Даже степенный Пэлэпка — Павелъ (Павелъ Филипповъ), капралъ [130] Капралъ — одна изъ мелкихъ родовыхъ властей у ламутовъ. рода Балаганчиковъ, счелъ своимъ долгомъ замѣтить на ломанномъ чукотскомъ языкѣ:

— Ламуты слабѣе, ламуты мало ѣдятъ! Никогда ѣды нѣтъ — оттого!..