Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ пятый. Американскіе разсказы [Старая орфография]

Видное мѣсто во время преній принадлежало новоизобрѣтенному термину Amerind, который предлагается частью американскихъ этнографовъ какъ сокращеніе двухъ словъ: Американскій индіецъ, подобно тому, какъ были введены въ употребленіе термины Evrafrican и Evrasian, вмѣсто европо-африканецъ и европо-азіатецъ, для опредѣленія помѣсей между европейцами и туземными племенами кавказской расы въ Африки и Азіи, каковы мавры, арабы, индусы. Терминъ Amerind былъ изобрѣтенъ еще извѣстнымъ американскимъ этнографомъ Powell’емъ, умершимъ въ прошломъ году въ Вашингтонѣ, но на конгрессѣ онъ былъ пущенъ въ ходъ съ особенной силой и вызвалъ горячіе дебаты. Образовались двѣ партіи америндовъ и анти-америндовъ. Наконецъ, кто-то изъ послѣднихъ предложилъ сдѣлать новый терминъ болѣе подробнымъ и называть дикихъ (savage) индійцевъ Samerind, мирныхъ (tame) индійцевъ Tamerind, а вымершихъ (dead) индійцевъ Damerind, и это положило конецъ спору.

Я опускаю докладъ перувіанца Гонзалеса де ла Роза о томъ, что Колумбъ будто бы поддѣлалъ извѣстныя письма Тосканелли, и еще нѣсколько подобныхъ курьезовъ.

Послѣ конгресса музей организовалъ учено-увеселительную прогулку знатныхъ иностранцевъ по большимъ городамъ восточныхъ штатовъ. Участниковъ набралось до тридцати человѣкъ, хотя собственно иностранцевъ было около половины, а остальные были все различные «чиновники ученаго департамента», ихъ жены и дочери.

Поѣздка была организована съ неподражаемымъ искусствомъ и роскошью, на которую американцы такъ щедры, когда требуется показать лицомъ иностранцамъ свою родину и убѣдить ихъ во-очію, что Соединенные Штаты есть дѣйствительно «первая страна въ мірѣ, сударь!», какъ поетъ американская уличная пѣсенка. Намъ были отведены два большіе спальные вагона, устроенные съ большимъ удобствомъ и составлявшіе все это время нашу главную квартиру. Мы путешествовали по ночамъ большей частью со спеціальнымъ экстреннымъ поѣздомъ, и все дневное время оставалось въ нашемъ распоряженіи. Такимъ образомъ мы посѣтили Филадельфію, Вашингтонъ, Питтсбургъ, Цинциннати, Колумбусъ, такъ называемый Древній Фортъ, представляющій остатки старинной индійской крѣпости довольно загадочнаго происхожденія, и наконецъ Чикаго. Въ каждомъ городѣ насъ встрѣчали особые комитеты съ каретами или автомобилями, представляли намъ печатную программу дня и принимались дѣятельно осуществлять ее. Въ теченіе шести дней мы имѣли одиннадцать званыхъ обѣдовъ. Шампанское лилось такимъ потокомъ, что одинъ изъ нѣмцевъ немедленно захворалъ несвареніемъ желудка. Остальные европейцы были болѣе осторожны. Только испанцы оказались на высотѣ положенія: они пили вино, курили даровыя гаванскія сигары и молчали. Американцы и ихъ дамы раздѣлились на двѣ партіи. Одни рѣшались брать цыплячье крылышко просто пальцами, другіе дѣйствовали только вилкой и смотрѣли на первыхъ не безъ примѣси снисходительнаго презрѣнія.

Мы осмотрѣли всѣ историческія достопримѣчательности Америки; видѣли въ Филадельфіи колоколъ независимости, къ слову сказать, давшій большую трещину, не хуже, чѣмъ Царь-колоколъ въ Москвѣ; старые эполеты Лафайета, табакерку Вашингтона и парадный мундиръ генерала Гранта. Въ Вашингтонѣ мы осмотрѣли Капитолій и посѣтили залы обѣихъ палатъ. По случаю осеннихъ вакацій залы были пусты.

— Жаль, что ихъ нѣтъ здѣсь, этихъ бойкихъ парней, — безцеремонно сказалъ сопровождавшій насъ профессоръ **, — не то бы вы услышали нѣсколько новыхъ «ласкательныхъ именъ».

Дѣйствительно, только три мѣсяца тому назадъ, по поводу плюхи, которую генеральный атторней Ноксъ (нѣчто въ родѣ нашего министра юстиціи) получилъ отъ одного виднаго столичнаго милліонера и дѣльца, вашингтонскіе рестораны даже ввели въ моду новый напитокъ, назвавъ его съ непереводимой игрой словъ Knox Punch. Послѣднее слово одновременно значитъ: пуншъ и плюха.

Послѣ Капитолія мы отправились въ Бѣлый Домъ, чтобы представиться президенту. Представленіе сопровождается традиціоннымъ пожатіемъ руки и составляетъ одинъ изъ національныхъ обрядовъ. Кто-то вычислилъ, что за послѣднія двадцать пять лѣтъ президенту Соединенныхъ Штатовъ въ среднемъ приходилось ежегодно пожать восемнадцать съ половиною тысячъ рукъ. При этомъ надо принять во вниманіе, что населеніе Соединенныхъ Штатовъ быстро возрастаетъ. Есть отъ чего натереть мозоли на ладони.

Рузвельтъ только что оправился отъ послѣдствій ушиба, полученнаго во время недавняго столкновенія съ вагономъ электрической дороги. Онъ вышелъ намъ навстрѣчу, нѣсколько прихрамывая, и потомъ, пока стоялъ, опирался одною рукою объ столъ. Насъ подводили къ нему по одиночкѣ, безъ всякаго особаго этикета, даже безъ опредѣленнаго порядка. Онъ не только пожалъ всѣ руки, но и сказалъ каждому нѣсколько привѣтственныхъ словъ. Мнѣ онъ сказалъ, что удивляется огромнымъ этническимъ успѣхамъ, которые Россія сдѣлала въ Восточной Сибири за послѣднюю четверть вѣка. Я не могу въ точности сказать, что нужно понимать подъ этническими успѣхами, вѣроятно что-нибудь имѣющее отношеніе къ этнографической наукѣ.

Одинъ изъ спутниковъ президента выразилъ очень любезно надежду, что черезъ нѣсколько сотъ лѣтъ и Россія будетъ устраивать подобные съѣзды. Мнѣ оставалось только поклониться и пройти мимо.

Въ Питтсбургѣ мы осмотрѣли знаменитые стальные заводы, принадлежащіе Андрею Карнеги.

Насъ заставили вооружиться темными очками, чтобы защитить глаза отъ нестерпимаго блеска стали, кипящей ключемъ въ утробѣ огромнаго тигля, и показали намъ, какъ въ теченіе получаса груда безформенныхъ глыбъ желѣза превращается въ красиво уложенный рядъ круговъ стальной проволоки, выкованной, прокатанной и вытянутой по сотнѣ различныхъ нумеровъ.

Заводъ былъ наполненъ копотью, дымомъ и грохотомъ; въ десяткахъ огромныхъ печей тяжко клокотала раскаленная желѣзная струя. Крупныя искры безконечными снопами вылетали изъ каждаго устья, взлетали въ вышину, какъ живыя осы, и сыпались намъ на голову, угасая въ воздухѣ, какъ тающій снѣгъ. Электрическіе молоты мощно и плавно плющили стальные брусья, какіе-то огромные крючья, похожіе на механическіе пальцы, подхватывали, передвигали и переворачивали широкіе стальные листы; автоматическіе ножи рѣзали толстые желѣзные прутья какъ мягкій воскъ, станки визжали, приводные ремни и цѣпи шипѣли, жужжали и скрипѣли подъ высокой стеклянной кровлей.

Я впрочемъ больше всего смотрѣлъ на рабочихъ, которые управляли этими механическими чудесами. Это была какъ будто особая раса. Они выдавались ростомъ и крѣпостью даже изъ крупной англосаксонской породы. Лица ихъ были суровы и запачканы сажей; они молча и неторопливо переходили отъ клапана къ клапану и отъ одного колеса къ другому. Движенія ихъ были такъ увѣренны и плавны, что все напряженіе работы какъ-то скрадывалось, и казалось, будто здѣсь работаютъ только машины, а люди лишь наблюдаютъ и регулируютъ ихъ ходъ, какъ искусные инженеры. А между тѣмъ здѣшняя работа считается одной изъ самыхъ тяжелыхъ.