Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ пятый. Американскіе разсказы [Старая орфография]

Пьеса еще не начиналась, тѣмъ не менѣе занавѣсъ былъ уже поднятъ и на сценѣ была разставлена скромная домашняя обстановка, которая должна была остаться неизмѣнной до послѣдняго акта. Вечеръ этотъ былъ воскресный, когда нью-іоркскіе законы запрещаютъ всякія публичныя «оказательства веселости». Запрещеніе было проведено деревенскими представителями, и въ самомъ городѣ противъ него существуетъ сильная оппозиція. Чтобы обойти ею, многіе театры называютъ свои воскресныя представленія духовными концертами или другимъ столь же невиннымъ именемъ, но не опускаютъ занавѣса и не мѣняютъ декорацій, чтобы не вводить въ соблазнъ полицію. Полицейскій капитанъ околотка получаетъ опредѣленную мзду за каждое представленіе и старается, сколько возможно, смотрѣть сквозь пальцы на нарушеніе воскреснаго закона. Между тѣмъ еврейскій театръ имѣетъ только три дѣятельныхъ дня въ недѣлю, — пятницу, субботу и воскресенье, — когда рабочая масса получаетъ жалованье и имѣетъ больше досуга. Въ другое время представленія бываютъ не ежедневно, и публика для нихъ набирается довольно оригинальнымъ способомъ. За нѣсколько дней до спектакля вся сумма театральныхъ билетовъ дѣлится на восемь или на десять частей и каждая продается оптомъ по удешевленной цѣнѣ. Покупателями чаще всего являются рабочіе юніоны или всякія другія общества и землячества, которыхъ въ Нью-Іоркѣ великое множество, ибо переселенцы изъ каждаго мѣстечка или маленькаго городка обыкновенно составляютъ особый кружокъ, имѣющій отдѣльный молитвенный домъ, кассу взаимопомощи и погребальное братство. Купивъ дешевые билеты, землячество отправляется въ театръ гуртомъ съ женами и дѣтьми и располагается все въ одной кучѣ. Часто въ театрѣ нѣтъ никого, кромѣ этихъ оптовыхъ зрителей. Пьесы въ такіе дни даются тоже соотвѣтственныя, больше всего историческія, съ пѣніемъ, похожія на знаменитаго «Императора Максимиліана» изъ русскаго солдатскаго репертуара. Въ бойкіе дни недѣли даются пьесы бытовыя, дѣйствіе которыхъ часто начинается въ Россіи и оканчивается въ Америкѣ согласно дѣйствительному ходу вещей.

На верхней галлереѣ раздался шумъ и нетерпѣливые крики. Въ этотъ вечеръ давали «Крейцерову сонату», конечно, не толстовскую, а особую, еврейскую, сочиненіе Якова Гордина, которая является одною изъ самыхъ любимыхъ пьесъ бытового репертуара, и публика не хотѣла больше ждать.

Гордина называютъ въ Нью-Іоркѣ создателемъ еврейскаго театра и даже еврейскимъ Шекспиромъ. Это — одна изъ самыхъ популярныхъ и оригинальныхъ фигуръ еврейскаго квартала. Даже внѣшность его подкупаетъ толпу. Это — человѣкъ крупнаго роста, съ рѣзкими чертами лица и широкой черной бородой, слегка подернутой просѣдью. Когда въ какой-нибудь особенно удачный вечеръ расходившаяся публика требуетъ автора и Гординъ выходитъ на сцену рука объ руку съ такимъ же крупнымъ и сильнымъ Адлеромъ, и оба принимаются неторопливо раскланиваться на всѣ стороны, даже непочтительное молодое поколѣніе, — мальчишки на верхней галлереѣ, — приходитъ въ неистовый восторгъ и начинаетъ кричать и хлопать.

Біографія Гордина весьма характерна. Онъ пріѣхалъ въ Америку двѣнадцать лѣтъ тому назадъ, какъ представитель товарищества, желавшаго основать земледѣльческую колонію. Ему было уже 39 лѣтъ, и онъ оставилъ въ Россіи жену и восемь человѣкъ дѣтей. До того времени онъ жилъ по преимуществу въ Одессѣ и существовалъ литературнымъ трудомъ. Конечно, оказалось, что для устройства колоніи нужны большія деньги, которыхъ не было, и въ концѣ-концовъ Гординъ застрялъ въ Нью-Іоркѣ. Года два онъ сильно бѣдствовалъ, потомъ сталъ писать драмы, которыя сразу привлекли вниманіе публики и оттѣснили историческія пьесы съ музыкой на задній планъ. Теперь семья Гордина перевезена въ Нью-Іоркъ, и дѣтей у него одиннадцать, не считая внуковъ. Они живутъ въ Бронксѣ, далеко отъ еврейскаго квартала, занимаютъ домъ-особнякъ, обставленный довольно зажиточно. Главное украшеніе этого жилища составляютъ фотографическіе альбомы и театральные вѣнки, въ разное время поднесенные хозяину дома его многочисленными почитателями. Прислуги, конечно, нѣтъ, но такая сильная семья могла бы составлять самостоятельную экономическую единицу и, конечно; не нуждается въ служанкахъ. Разумѣется, Гордину приходится постоянно хлопотать о средствахъ прокормленія для своего многочисленнаго потомства. До сихъ поръ онъ продаетъ свои пьесы на корню и кромѣ покупной цѣны не получаетъ никакихъ процентовъ или поспектакльныхъ сборовъ. Въ годъ ему приходится проѣдать три или четыре пьесы, и онъ можетъ продолжать свое существованіе, только сочиняя все новыя и новыя вещи. Нѣсколько антрепренеровъ и директоровъ, какъ водится, нажили хорошія деньги на театральномъ дѣлѣ.

Гординъ одаренъ безспорнымъ драматическимъ талантомъ, но еще больше у него драматической дерзости. Онъ беретъ драму Гёте, трагедію Шекспира или повѣсть Толстого, перекладываетъ ихъ на еврейскіе нравы, пересыпаетъ острыми словечками и библейскими изреченіями, и въ концѣ-концовъ получается совсѣмъ новая пьеса, и если бы авторъ мѣстами нарочно не подчеркивалъ своихъ заимствованій, о первоначальномъ оригиналѣ нельзя было бы догадаться. Еврейскій «Фаустъ» Гордина называется «Богъ, дьяволъ и человѣкъ». Эта пьеса наполовину библейская и глубоко трагическая. Богъ разрѣшаетъ сатанѣ искусить бѣднаго и благочестиваго Штама, переписчика священныхъ книгъ въ городѣ Дубровнѣ. Сатана заявляетъ, что еврея легче всего соблазнить золотомъ, и успѣваетъ навязать новому Іову лотерейный билетъ, который выигрываетъ 50,000 рублей. Штамъ быстро богатѣетъ, ссорится со своими сосѣдями, бѣдными ткачами, потомъ разводится со старой женой и женится на ея молоденькой племянницѣ. Ткачи пытаются основать товарищество для производства молитвенныхъ полотенъ, но Штамъ устраиваетъ большую фабрику, разоряетъ конкуррентовъ и заставляетъ всѣхъ ткачей поступить къ нему въ рабочіе. Машины на фабрикѣ Штама не ограждены, какъ слѣдуетъ. Въ послѣднемъ актѣ молодой рабочій, сынъ бывшаго друга Штама, который былъ также организаторомъ разоренной артели, попадаетъ рукой въ колесо, и кровь брызгаетъ Штаму въ лицо. Раненаго уносятъ завернутымъ въ одно изъ новыхъ молитвенныхъ покрывалъ, а черезъ часъ онъ умираетъ подъ ножемъ врача во время мучительной операціи. Старикъ-отецъ является съ окровавленнымъ покрываломъ въ рукахъ и бросаетъ его къ ногамъ Штама. «Возьми свое покрывало! — говоритъ онъ. — Раньше ты обмывалъ свое тѣло, прежде чѣмъ написать имя Всевышняго, а теперь ты моешься въ человѣческой крови. Вычти убытокъ за порчу покрывала изъ недоданной платы моего убитаго сына!»… Потрясенный Штамъ читаетъ мрачную покаянную молитву изъ еврейской службы въ судный день, потомъ скручиваетъ изъ покрывала веревку, привязываетъ ее къ своему несгораемому шкафу, гдѣ хранится 70 тысячъ рублей. Окровавленную часть онъ укрѣпляетъ вокругъ шеи и вѣшается, доказывая этимъ, что власть золота имѣетъ свои предѣлы. Пьеса кончается отдаленнымъ пѣніемъ ангеловъ, воспѣвающихъ творческую силу и безсмертіе жизни.