Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ пятый. Американскіе разсказы [Старая орфография]

«И летающую и пита-ющую!» тянулъ лирникъ.

Разнообразіе масокъ увеличилось. Мимо меня прошли старьевщикъ съ узломъ подмышкой и тряпичникъ съ огромнымъ туго набитымъ мѣшкомъ, малолѣтній продавецъ газетъ съ улицы Гестеръ, оборванный, шустрый и быстрый на языкъ; каменщикъ съ ношей кирпичей, красильщикъ съ ведромъ и передвижной лѣсенкой, карикатурный тигръ, съ облѣзлой шкурой и лапами безъ когтей, представлявшій извѣстную демократическую организацію Таммани-Голлъ, недавно лишенную власти. Русскій каторжникъ въ халатѣ съ бубновымъ тузомъ несъ въ рукахъ ковригу чернаго хлѣба, гдѣ подъ выдолбленной коркой скрывалась маленькая синяя пилка. Виргинскій плантаторъ провезъ короткій плугъ, запряженный парою старыхъ сѣдоголовыхъ негровъ. Угольный трестъ въ одеждѣ изъ ассигнацій, съ собачьей мордой и угольнымъ ведромъ въ зубахъ встрѣтился съ американской Внутренней Политикой въ декольтированномъ платьѣ и съ длинными сухими крючковатыми руками, взялъ ее подъ-руку при громкомъ смѣхѣ зрителей и повелъ ее по своей дорогѣ. Цыганъ-поводырь вывелъ на середину залы огромнаго, великолѣпно загримированнаго медвѣдя и сталъ показывать его толпѣ съ самыми подлинными ухватками и прибаутками.

Медленно подвигаясь впередъ вмѣстѣ съ потокомъ зрителей, я натыкался на новыя и новыя группы. Каждая была оцѣплена огромнымъ живымъ кругомъ, и нужно было потратить много усилій, чтобы просунуть голову сквозь столько тѣсно сдвинутыхъ плечей. Бѣлорусская семья обѣдала, сидя на полу. Вся сцена была, очевидно, составлена по свѣжей памяти, прямо съ натуры. Глиняная миска была наполнена сѣрыми щами. Мать въ посконной рубахѣ крошила сѣрую корку, тщательно собирая крошки, а двое ребятишекъ, мальчикъ и дѣвочка, въ бѣлыхъ рубашечкахъ и безъ обуви, колотили другъ-друга по лбу толстыми деревянными ложками. Группа американскихъ солдатъ пронесла походныя носилки, на которыхъ лежало жестоко изувѣченное тѣло убитаго офицера. Компанія эмигрантовъ расположилась на узлахъ съ кладью въ ожиданіи осмотра.

Мало-по-малу я дошелъ до другого конца залы, гдѣ были сосредоточены маскарадныя постройки. Выше всѣхъ поднимались какія-то странныя козлы, увѣшанныя фестонами бумажныхъ лентъ и тонкой проволоки. Это была карикатура на новый Бруклинскій мостъ, который строился уже третій годъ и недавно горѣлъ ко всеобщему удивленію, — несмотря на свой стальной остовъ. По слухамъ, пожаръ былъ необходимъ, чтобы свести концы съ концами. Передъ мостомъ поднималась наполовину отстроенная каменная стѣна. Нѣсколько еврейскихъ каменщиковъ въ старозавѣтныхъ одеждахъ копошились на ея зубцахъ, укладывая кирпичи, а египетскій надсмотрщикъ съ коричневымъ лицомъ и золотыми серьгами въ ушахъ сердито подгонялъ ихъ плетью. На стѣнѣ внизу было написано: «Первое еврейское рабство на пирамидахъ въ Египтѣ, у царя Фараона».

За пирамидой слѣдовала другая стѣна, тоже кирпичная, изображавшая фасадъ нью-іоркскаго «дома для бѣдныхъ жильцовъ». Она была выкрашена въ грязно-коричневый цвѣтъ, освѣщена фонаремъ и украшена надписью: «№ 49, улица Эссексъ». Предъ домомъ, на тротуарѣ, стояла безпорядочная кучка мебели и лежалъ скарбъ бѣдной семьи, только что выселенной за невзносъ наемной платы. Семья съ убитымъ видомъ сидѣла на стульяхъ. Сосѣдка, пришедшая на подмогу, бранилась съ домовладѣльцемъ, высокимъ и рыжимъ, въ угловатомъ цилиндрѣ и съ угловатой бородой. Но вмѣсто всякаго отвѣта онъ многозначительно постукивалъ пальцами по ладони, требуя денегъ. Сцена была точной копіей дѣйствительности; рядомъ на землѣ стояло блюдечко, и зрители бросали на него мелкія деньги, какъ это обыкновенно бываетъ въ такихъ случаяхъ въ Нью-Іоркѣ. Даже имя улицы было указано въ центрѣ бѣднаго околотка, гдѣ такія выселенія происходятъ сплошь и рядомъ.

Въ непосредственномъ сосѣдствѣ съ улицей Эссексъ былъ устроенъ небольшой деревянный колодезь, на которомъ стояла надпись: «Ревекка и Елеазаръ». Двѣ библейскія фигуры стояли по сторонамъ, застывъ въ соотвѣтственныхъ позахъ, какъ восковыя статуи. Онѣ простояли въ этомъ положеніи дольше полуночи, пока комиссія наградъ не возвѣстила громкимъ трубнымъ сигналомъ, что пора начинать торжественное шествіе масокъ.

Еще тутъ была продажа русскаго чаю, гдѣ молодцеватый приказчикъ, остриженный въ скобку, усердно продавалъ небольшіе пакеты, завернутые въ серебряную бумагу. «Прамо изъ Кахты!» — увѣрялъ онъ покупателей. Рядомъ китайцы мыли бѣлье въ полуоткрытой прачечной, почти на улицѣ. Еще дальше былъ представленъ набѣгъ переодѣтыхъ сыщиковъ на тайный игорный домъ. На столѣ были разбросаны перемѣшанныя карты и смятыя бумажныя деньги. Сыщики и игроки цѣлились другъ въ друга изъ револьверовъ, кто-то удиралъ въ окно, опрокинувъ по дорогѣ другой столъ и нѣсколько стульевъ. Это тоже былъ самый модный сюжетъ, ибо въ послѣднее время, по мѣрѣ приближенія муниципальныхъ выборовъ, дѣятельность полиціи оживилась, и такія нападенія производятся почти каждую недѣлю.

Шумная веселость овладѣла толпой. Во всѣхъ углахъ залы скакали, пѣли, кривлялись, нападали другъ на друга съ игрушечными хлыстиками въ рукахъ. Маскарадные кавалеры и дамы раздѣлялись на партіи и вели правильную войну. Даже огромные городовые, стоявшіе, какъ каріатиды, во всѣхъ проходахъ, заразились общимъ настроеніемъ.

— Хватитъ имъ веселья на цѣлый мѣсяцъ! — сказалъ мнѣ одинъ монументальный стражъ, около котораго я остановился на минуту. У него было красное лицо и широкій шрамъ на лѣвой щекѣ; мнѣ почему-то показалось, что шрамъ этотъ произошелъ отъ ножки табурета.

Я однако усталъ отъ этого движенія и шума. Въ толпѣ я потерялъ своихъ пріятелей и только подъ конецъ нашелъ еще одного знакомаго человѣка. Это былъ слесарь изъ небольшой лавочки по-сосѣдству съ моимъ домомъ, гдѣ производилась продажа и починка домашней утвари. Онъ былъ одѣтъ Фаустомъ, но черный шелковый камзолъ не очень шелъ къ его корявой фигурѣ и огромнымъ рукамъ, какъ будто вырѣзаннымъ изъ сучковатаго дерева. Впрочемъ, мой Фаустъ, повидимому, тоже усталъ отъ треволненій вечера. Свою черную бархатную маску онъ несъ въ рукахъ, и жидкіе бѣлокурые локоны, выглядывавшіе изъ-подъ берета, совсѣмъ развились отъ жары и отъ пота. Мы прошли вверхъ, отыскивая себѣ мѣсто, и, наконецъ, усѣлись на самой задней скамейкѣ, откуда ничего не было видно.

— Каково поживаете? — спросилъ я Фауста.

— Воркуемъ понемножку! — отвѣтилъ онъ, оправляя свой камзолъ.

Слово это представляло импровизированную руссификацію англійскаго глагола «work» — работать.

Фаустъ жилъ въ Америкѣ уже четвертый годъ, и рѣчь его представляла смѣшеніе изъ четырехъ языковъ, понятное только для эмигранта.

— Но теперь мы не воркуемъ, мы играемся! — продолжалъ Фаустъ съ внезапнымъ приливомъ энергіи. — Видали вы такой машкарадъ? Я думаю, въ Миншкѣ, въ Дворянскомъ собраніи, такого и половины нѣтъ.