Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ пятый. Американскіе разсказы [Старая орфография]

— Я тоже приду, — сказалъ онъ. — А пиво на чьи? — предложилъ онъ вопросъ съ грубой наивностью воспитавшей его трущобы…

— А кто пьетъ, тотъ и платитъ, — сдержанно сказалъ Усольцевъ. — Мы съ женой пьемъ только лимонадъ!

— Ну все равно, я приду, — сказалъ Игнаць.

Вагоны электрической дороги одинъ за другимъ подходили и останавливались на перекресткѣ.

— Всѣ на бортъ! — выкликали кондуктора обычную команду, какъ на кораблѣ, готовомъ къ отплытію. Толпа набивалась въ переднія двери и занимала мѣста почти съ бою.

Одинокіе американцы, сидѣвшіе въ вагонахъ, съ удивленіемъ прислушивались къ звукамъ незнакомаго языка и присматривались къ лицамъ этого новаго ручья переселенцевъ, который еще не успѣлъ проторить себѣ постоянное русло. Кондукторъ дважды дернулъ звонокъ, подавая условленный сигналъ. Вагоны тронулись впередъ, вынося насъ изъ сѣти русскихъ впечатлѣній и русской духовной обстановки на шумную средину великаго международнаго торжища.

Нью-Іоркъ, 1903.

Я стоялъ въ центрѣ густой толпы, напиравшей на боковыя ворота гигантскаго цирка на Мадисонской площади въ Нью-Іоркѣ. Передъ главнымъ входомъ была такая масса людей, что она запрудила улицу и почти остановила движеніе конокъ, но и здѣсь было немногимъ лучше. Длинная колонна ожидающей публики стѣснилась подъ аркадой и протянулась почти до самаго перекрестка. Передній конецъ ея упирался въ каменное крыльцо, и вся она колыхалась, какъ волна, то отступая назадъ, то опять приливая впередъ къ полуоткрытому входу. Цѣпь полицейскихъ, огромныхъ и свирѣпыхъ, отгородила одинъ край толпы, чтобы очистить мѣсто подъѣзжающимъ экипажамъ. Они казались существами другой породы и съ угрожающимъ видомъ помахивали своими толстыми палками надъ головами первыхъ рядовъ, повторяя одинъ и тотъ же хриплый крикъ: «назадъ!» Толпа была настроена такъ смирно и добродушно, что не слышно было даже обычныхъ шутокъ надъ «мѣдяками», какъ называютъ въ Нью-Іоркѣ полицейскихъ за ихъ мѣдныя бляхи. Она состояла почти наполовину изъ женщинъ и подростковъ, и каждый держалъ подмышкой таинственный узелъ или шляпную коробку, заботливо обвязанную ленточкой. Все это были евреи. Газета «Forward», о которой я какъ-то упоминалъ въ одномъ изъ своихъ очерковъ, устроила маскарадный балъ, и ея многочисленные подписчики и друзья сошлись со всѣхъ сторонъ, чтобы повеселиться вмѣстѣ. Большая часть явилась съ 6-ти часовъ, ибо каждый опасался, что ему не хватитъ мѣста. Правда, циркъ на Мадисонской площади такъ великъ, что въ немъ устраиваются гонки на автомобиляхъ. Онъ имѣетъ 13 1/ 2тысячъ мѣстъ для сидѣнья и можетъ вмѣстить около 30-ти тысячъ человѣкъ. Всѣ однако помнили, что три мѣсяца тому назадъ во время благотворительнаго базара въ пользу еврейскихъ госпиталей въ циркѣ была такая давка, что полицейскіе уносили женщинъ замертво и нѣсколько тысячъ человѣкъ такъ и не могли пробраться внутрь, несмотря на билеты. Тотъ праздникъ былъ устроенъ капиталистами, лавочниками и другими разжившимися людьми. Теперь собрались рабочіе, бѣдные элементы еврейскаго квартала, — бѣдные, конечно, на американскую мѣрку, ибо билетъ на право входа стоилъ 75 центовъ, т. е. на наши деньги 1 1/ 3рубля, и каждый предполагалъ истратить четвертакъ или два внутри зданія на пиво и бутерброды.

Итакъ, я стоялъ вмѣстѣ съ другими и ожидалъ своей очереди попасть внутрь. Вокругъ меня спереди, сзади, съ боковъ были человѣческія тѣла, тѣсно прижатыя другъ къ другу. Вездѣ раздавалась еврейская, русская, нѣмецкая, англійская рѣчь. Дѣвушки визжали, слышались смѣхъ, шутки. Совсѣмъ маленькіе ребята коварно и безстрашно протискивались гдѣ-то внизу между ногъ стоящей публики. За моимъ плечомъ раздался тонкій и слезливый голосокъ: «Ой, Табеле, раздавили мою маску!» Иногда я бросалъ взглядъ на широкое каменное крыльцо, покрытое волнообразно поднимавшейся толпой и освѣщенное электрическими огнями, и мнѣ казалось, что я вижу сонъ. Три четверти всего этого множества были русскіе или, если хотите, «русскіе Моисеева закона», какъ говорилъ покойный Леванда. Я чувствовалъ все-таки, что это мои соотечественники и что они пріѣхали сюда изъ-за той же великой изгороди, которая отдѣляетъ Восточную Европу отъ Западной и за которой каждому сверчку указанъ свой шестокъ и своя надлежащая черта осѣдлости. Здѣсь они нашли совсѣмъ другія условія, приспособились къ нимъ и приспособили ихъ къ себѣ, и теперь мнѣ пришлось наблюдать ихъ въ свѣтлую минуту ихъ общественной жизни, въ полнотѣ обладанія однимъ изъ новопріобрѣтенныхъ правъ.

Веселый аккордъ венгерскаго вальса вырвался изъ полуоткрытой двери. Толпа всколыхнулась, сжалась, какъ резина, и взбѣжала на крыльцо, какъ вода на высокій берегъ. «Назадъ!» — кричали полицейскіе, но человѣческая волна была слишкомъ велика, чтобы обращать много вниманія на эту узкую плотину.

Черезъ четверть часа я уже стоялъ за рогатками на верхней ступени внутренней лѣстницы, собираясь спуститься внизъ и осматривая оригинальное, ни съ чѣмъ не сравнимое зрѣлище. Огромный овалъ цирка былъ окруженъ пятью ярусами ложъ и амфитеатромъ деревянныхъ креселъ. Всѣ они были сверху донизу наполнены сидящими. Широкій куполъ былъ унизанъ многочисленными рядами маленькихъ электрическихъ рожковъ, мерцавшихъ, какъ звѣзды, сквозь облака дыма и всяческихъ испареній, скопившихся вверху, несмотря на сотни вентиляторовъ, открытыхъ и жужжавшихъ во всѣхъ выступахъ и карнизахъ.

Бѣглому взгляду куполъ цирка казался звѣзднымъ небомъ, тихо мерцающимъ сквозь легкую туманную дымку. Вся площадь цирка была наполнена людьми. Ихъ было такъ много, что они почти не могли двигаться. На срединѣ залы во многихъ мѣстахъ человѣческія толпы сбивались вмѣстѣ, какъ льдины во время ледохода. У стѣнъ образовались два круговыхъ потока движущихся тѣлъ, гдѣ давка была такъ же сильна, какъ и на улицѣ.

Музыка опять заиграла вальсъ. Нѣсколько тысячъ паръ составились въ одно мгновеніе и, не имѣя возможности двинуться впередъ, принялись прыгать и кружиться на одномъ и томъ же мѣстѣ, какъ пляшущіе дервиши, поминутно натыкаясь другъ на друга и отскакивая въ сторону, какъ встрѣтившіеся волчки. Вся толпа пестрѣла яркими цвѣтами ситцевыхъ, шелковыхъ и парчевьіхъ одеждъ. Вездѣ виднѣлись уродливыя рожи и несообразныя фигуры, и въ дымномъ освѣщеніи залы все вмѣстѣ походило скорѣе на скопище гномовъ, чѣмъ на собраніе смертныхъ людей.

Высокій и тощій Дядя Самъ [12] Uncle Sam — United States. , представлявшій Соединенные Штаты, въ традиціонномъ ситцевомъ фракѣ, усѣянномъ звѣздами и полосами, и съ несоразмѣрно длинными ногами въ такихъ же ситцевыхъ штанахъ, на три сажени возвышался надъ толпой. «Мѣста! — поминутно кричалъ онъ. Мѣста!» и дерзко брыкался во всѣ стороны своими, длинными ногами-ходулями, рискуя упасть и заставляя толпу разступаться. Навстрѣчу ему шла Смерть съ косой въ рукѣ, въ бѣломъ саванѣ и на такихъ же высокихъ ходуляхъ. Ея провалившійся ротъ, наполненный крупными деревянными зубами, поблескивалъ зловѣщимъ огнемъ вспыхивавшей и погасавшей электрической лампочки.