Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ пятый. Американскіе разсказы [Старая орфография]

— Что это крадется между камней? — подумалъ Агасферъ, — не шакалъ ли подбирается къ степнымъ прыгунцамъ, а тамъ вдали не газель ли промелькнула?

Ему показалось, что на горизонтѣ засеребрилась бѣлая полоса рѣки, и между холмовъ проступили очертанія города и сверкнулъ отблескъ одной, самой высокой, круглой и устланной золотомъ кровли.

А призракъ продолжалъ измѣняться все быстрѣе и быстрѣе. Онъ непрерывно пріобрѣталъ новыя черты и выраженія, облекался въ длинныя ризы жреца и въ желѣзные доспѣхи воина, въ княжескій пурпуръ и въ бѣлую тогу римлянъ. Все спуталось въ умѣ Агасфера, душа его двоилась. Призраки эти были внутри его, но онъ до такой степени забылъ это далекое прошлое, что они стали ему чужды и враждебны. Эти священники и воины были болѣе похожи на его враговъ и гонителей, чѣмъ на отпрыскъ его собственной жизни и плоти.

А призракъ продолжалъ измѣняться. Онъ сталъ молодъ и строенъ тѣломъ. Голова его была открыта. Русые волосы раздѣлялись на темени и, слегка завиваясь, спадали внизъ. Сѣрый вязаный хитонъ облекалъ его гибкія плечи. Лицо его было задумчиво и прекрасно, и глубокій взглядъ сіялъ важнымъ, кроткимъ, спокойнымъ и загадочнымъ свѣтомъ.

И вдругъ что-то дрогнуло въ груди Агасфера. Онъ сдѣлалъ глубокій вздохъ, и воздухъ ему показался чище и свѣжѣе. Пыльная дорога стала полосой зеленой травы, и гладкая степь взволновалась серебристою рябью, какъ бѣлое озеро.

Прошлое выросло въ душѣ Агасфера и стало настоящимъ.

Онъ ощутилъ себя рыбакомъ, простымъ и безхитростнымъ, съ наивнымъ умомъ и мозолистыми руками.

— Ты, Господи? — сказалъ Агасферъ тихо, и какъ будто задавая вопросъ.

Глаза его загорѣлись, и онъ сдѣлалъ шагъ впередъ по направленію къ призраку.

— Я — Сынъ Человѣческій! — сказалъ призракъ, не отводя отъ Агасфера своихъ глубокихъ мечтательныхъ глазъ. — Любишь ли ты меня, Петръ?

— Господи, Господи! — повторялъ Агасферъ съ восторгомъ въ голосѣ. — Плоть отъ моей плоти, огонь отъ моего духа! Мой сынъ, мой Господь!..

— Любишь ли ты меня, Петръ? — повторилъ Сынъ Человѣческій.

— Господи! — твердилъ Агасферъ. — Мнѣ ли не любить Тебя? Въ мукахъ моей души я родилъ Тебя! Ты кровь моихъ жилъ, лучшій трепетъ моего сердца, мой призывъ къ міру, мое Святое Слово!

Но внѣшній видъ призрака снова измѣнился. Лицо его стало блѣдно и безкровно. Тѣло какъ будто поднялось и вытянулось. Руки простерлись неподвижно надъ головой. Сзади его проступило зловѣщее черное дерево. Руки Сына Человѣческаго были прибиты къ дереву окровавленными гвоздями, и Его вытянутое тѣло повисло на нихъ, какъ на двухъ бѣлыхъ плетяхъ. Кровь и слезы медленно катились по Его щекамъ и каплями стекали внизъ.

И Агасферъ всплеснулъ руками и въ отчаяніи заломилъ пальцы.

— Сойди съ креста, Господи! — громко возопилъ онъ. — Кто распялъ Тебя, Утѣшитель слабыхъ? Сильные міра, первосвященники, святотатственные палачи!..

Дыханіе замерло въ груди Агасфера отъ великой жалости. Смутный сонъ его души исчезъ предъ этимъ страшнымъ зрѣлищемъ, и, вмѣсто оцѣпенѣлаго безразличія, въ груди его бушевала живая любовь и ненависть.

— Господи, сойди внизъ! — повторилъ онъ и, простирая руки, сдѣлалъ шагъ впередъ къ подножію креста.

И Сынъ Человѣческій выдернулъ Свои пронзенныя руки изъ-подъ колючихъ гвоздей, уже заржавленныхъ отъ крови, и сошелъ съ креста. Тѣло Его стало сухо и прозрачно. Онъ не шелъ, а скользилъ по землѣ. Глаза Его запали внутрь и пріобрѣли таинственный блескъ.

Онъ подвинулся впередъ и загородилъ дорогу Агасферу.

— Куда ты идешь, Агасферъ? — спросилъ Онъ, поднимая Свою правую руку, запечатлѣнную глубокой гвоздяной стигмой, и почти касаясь плеча странника.

Но когда Агасферъ воочію увидѣлъ чудо воскресенія, голова его затмилась, и сила зрѣнія внезапно исчезла изъ его напряженныхъ глазъ. Прошлое утонуло въ этой тьмѣ. Онъ забылъ о красѣ галилейскихъ холмовъ и почувствовалъ себя снова жалкимъ, гонимымъ, на половину затравленнымъ странникомъ.

Его незрячіе глаза превратились въ свѣжія раны, и, вмѣсто слезъ, изъ нихъ струились алыя капли крови, такъ же точно, какъ изъ крестныхъ ранъ Христа. Онѣ падали на его длинную сѣдую бороду и засыхали въ ней, превращая ее въ струпъ.

Тогда Агасферъ простеръ въ сторону свою длинную, сухую руку. Исчезло озеро и зеленая трава; земля стала широкой и плоской равниной. Небо было сѣро и туманно, и рѣдкій дождь падалъ сверху, какъ боязливыя слезы. Холодный, влажный вѣтеръ прилеталъ съ сѣвера, и въ свистѣ его слышалась щемящая тоска, навѣянная необозримымъ поприщемъ этой огромной, скучной, подавленной туманомъ равнины.

И Агасферъ снова повелъ рукой, и туманъ загорѣлся багровымъ блескомъ. На горизонтѣ занималось зарево и освѣщало длинный рядъ костровъ, приготовленныхъ для гигантскаго всесожженія. Задніе костры пылали, и вмѣстѣ съ ними пылало что-то жирное и смрадное, рождая густой дымъ и слоистую черную копоть. Передніе костры еще ожидали возжигающаго факела. На вершинѣ ихъ стояли призраки, прикованные цѣпями къ столбу. Ихъ бѣлые саваны были исписаны красными языками, но лица ихъ были бѣлѣе савановъ, и земная надежда потухла въ ихъ глазахъ. Огромная толпа тѣснилась передъ кострами и жадно слѣдила за каждой судорогой этихъ мертвыхъ лицъ. Слуги Святой Германдады пѣли погребальную пѣснь, умолявшую небо о прощеніи нераскаяннымъ грѣшникамъ, но дымное небо нависло надъ землей, какъ кровля смраднаго ада, и самый воздухъ былъ насыщенъ безумной и ненужной жестокостью.

И Агасферъ повелъ рукою, и туманъ разорвался какъ завѣса. Изъ тумана выступилъ городъ, стоявшій надъ быстрой рѣкой, какъ сторожъ на проѣзжей дорогѣ. Улицы города были узки и извилисты, и мрачные дома почти соприкасались вверху своими нахлобученными вышками.

По узкимъ улицамъ металась и бушевала такая же неисчислимая толпа. Во всѣхъ рукахъ было оружіе, копья и топоры, длинные луки, ножи и просто толстые колья. На плечѣ у каждаго былъ нашитъ широкій бѣлый крестъ.

Люди съ топорами и кольями занимались охотой на другихъ людей, безоружныхъ, которые тщетно убѣгали въ темные закоулки и прятались на чердакахъ. Порой раздавался пронзительный крикъ дѣвушки или послѣднее хрипѣнье старика, о бороду котораго убійца уже вытиралъ свой окровавленный ножъ. А по большой дорогѣ шли босые братья и пѣли крестоносный гимнъ во славу Того, Кто больше всѣхъ страдалъ и былъ поруганъ на землѣ:

И Агасферъ повелъ рукою, и городъ растаялъ и исчезъ.

Сквозь туманъ проступило мѣсто, огражденное рѣшеткой и уставленное памятниками. Это было кладбище. Дѣло убійства кончилось и смѣнилось угрюмой тишиной. У подножія памятниковъ лежали рядами трупы. Тутъ были женщины, младенцы, старики. Они были истерзаны съ жестокостью, достойной Ирода. Чрево одной женщины было распорото и набито пухомъ, глаза одного старика были пробиты гвоздями; на лохмотьяхъ ихъ одежды алѣла еще не потемнѣвшая кровь.