Петр Суворов - Рассказы из далекого прошлого

Когда князь приложился ко кресту, Адамъ Казиміровичъ подошелъ къ нему и почтительно поздравилъ его съ праздникомъ. Генералъ благосклонно протянулъ указательный палецъ правой руки офицеру и проговорилъ:

— Ну, фендрикъ, какъ поживаешь? А мы къ тебѣ отъ обѣдни думаемъ заѣхать чаю напиться. Радъ будешь гостямъ, а?

Кочубовскій растерялся отъ такой неожиданной благосклонности и пробормоталъ:

— Я никакъ не могъ ожидать такого счастья.

Прасковья Яковлевна, у которой офицеръ успѣлъ поцѣловать ручку, сказала:

— Я съ дочерью давно собиралась посмотрѣть арестантскія помѣщенія на этапѣ; надѣюсь, что вы будете любезны и покажете намъ ихъ.

Наташа вмѣшалась въ разговоръ.

— Ахъ, мамочка, мы, можетъ-быть, стѣснимъ мосье Кочубовскаго. Арестанты? это такъ страшно! Скажите, они всѣ закованы? Вы ихъ не боитесь?

Вопросы княжны были наивны, но она задавала ихъ такъ мило, что офицеръ не могъ не улыбнуться, и успокоилъ ее словами:

— Нѣтъ, арестанты такіе же люди, какъ и мы. Вчера только что пришла партія. Вы увидите, княжна, что среди нея есть люди, сдѣлавшіеся случайно преступниками и не потерявшіе еще совѣсть. Повѣрьте, княжна, людей дѣлаетъ преступниками больше случай, чѣмъ ихъ испорченность. Никто не родится преступникомъ.

Кочубовскій раскланялся съ княжескою семьей и отправился впередъ на этапъ, чтобы приготовить его къ пріему дорогихъ гостей.

Выходя изъ церкви и направляясь къ фамильному склепу, Прасковья Яковлена не могла не замѣтить своему мужу:

— Какимъ образомъ такой хорошо воспитанный человѣкъ, какъ Кочубовскій, могъ попасть въ гарнизонъ?

— Очень просто, матушка, отвѣтилъ добродушно генералъ. Онъ изъ кадетъ. Ну, нагрубилъ какому-нибудь учителю-нѣмцу, или обругалъ громко сгоряча дежурнаго офицера, и кончено. Его высѣкли и выпустили въ гарнизонъ.

— Но это жестоко!

Фамильный склепъ князей Опочиньевыхъ состоялъ снаружи изъ мраморной часовни безупречной бѣлизны. У входа въ нее, по обѣимъ сторонамъ, на особыхъ пьедесталахъ стояли двѣ колѣнопреклоненныя темно-бронзовыя фигуры, изображающія плачущихъ женщинъ. Памятникъ былъ оцѣпленъ массивною мѣдною оградой, съ металлическими фамильными гербами, занимающими ея средину. Внутри ограды были роскошные цвѣты.

Князь склонился къ травѣ головой и сказалъ:

— Вотъ и мы у себя дома. Умирать не страшно, когда съ вѣрой умираешь. Здѣсь лежатъ двадцать моихъ предковъ. Всѣ они были царскими слугами. У меня нѣтъ сына, но я буду просить Государя передать мою фамилію твоему мужу, Наташа. Выбирай только добраго, а главное благороднаго и храбраго. Трусовъ и подлецовъ въ моей фамиліи не было.

Княгиня прервала краснорѣчивый потокъ мужа.

— Что ты кричишь, Викторъ Никитичъ! Посмотри, кругомъ тебя люди слушаютъ.

— А что же? Пускай слушаютъ. Я говорю все вразумительное и никого не обижаю.

Къ церковнымъ воротамъ была подана запряженная сѣрою четверней старинная коляска, на круглыхъ рессорахъ. Пожилой, внушительной наружности лакей въ военной ливреѣ, съ тремя красными басонами на капюшонѣ и съ каской на головѣ, ожидалъ у экипажа своихъ господъ.

Генералъ выразительно произнесъ:

— На этапъ!

При приближеніи генеральскаго экипажа чегулинскій этапъ представлялъ военную картину. У открытыхъ воротъ, съ правой стороны, были выстроены на коняхъ конные конвоиры, а съ лѣвой — пѣхота въ двѣ шеренги. Панъ Кочубовскій гарцовалъ верхомъ на гнѣдомъ конѣ, съ рапортомъ въ правой рукѣ, и училъ солдатъ, какъ привѣтствовать генерала. Завидѣвъ коляску, свернувшую съ большой дороги къ этапу, подпоручикъ выхватилъ саблю изъ ноженъ и скомандовалъ:

— На-ка-ра-улъ!

Барабанъ забилъ встрѣчную дробь, а офицеръ подъѣхалъ къ остановившемуся экипажу и передалъ генералу почетный рапортъ.

Старикъ Опочиньевъ былъ польщенъ оказанною ему честью. Привыкшій издавна приказывать, онъ съ подобающею важностью спустился съ колясочной лѣсенки, и, сбросивъ съ плечъ пальто, поздоровался съ людьми. Въ воздухѣ отчетливо раздалось:

— Здравія желаемъ, ваше сі-я-тель-ство!

Обошедши команду, Опочиньевъ уже забылъ, что онъ находится въ отставкѣ, и молодецки скомандовалъ:

— Стройся къ церемоніальному маршу!

Подпоручикъ Кочубовскій на-лету подхватилъ генеральскія слова и мигомъ перестроилъ пѣшій и конный фронтъ. Подъ бой барабана, люди безукоризненно прошли мимо заслуженнаго воина.

— Молодцы! не удержался онъ, и правый глазъ его моргнулъ слезой. Воспоминанія о своемъ прошломъ военномъ величіи цѣлымъ роемъ пронеслись въ головѣ князя.

Опочиньевъ вошелъ въ квартиру этапнаго начальника въ отличномъ расположеніи духа.

Помѣщеніе состояло изъ четырехъ просторныхъ комнатъ съ блестѣвшимъ, какъ зеркало, поломъ и со стѣнами, выкрашенными синеватою краской. Кругомъ безукоризненная чистота. Въ залѣ висѣли двѣ клѣтки съ канарейками, посрединѣ стояли круглый столъ, стулья съ короткими спинками, а на окнахъ горшки съ цвѣтами. Вторая комната играла роль гостиной, съ мебелью въ чехлахъ, бѣлыхъ, какъ снѣгъ. Кабинетъ Кочубовскаго служилъ также библіотекой. Книги находились въ шкафу липоваго дерева. На письменномъ столѣ, между бумагами, стояли два большихъ дагерротипа, изображавшихъ пожилую даму съ симпатичнымъ лицомъ и старика-мужчину, одѣтаго въ штатскій сюртукъ съ высокимъ чернымъ галстукомъ. Изъ-подъ него выглядывалъ аннинскій крестъ, осыпанный брилліантами. То были отецъ и мать молодого Кочубовскаго.

Генералъ, осмотрѣвъ все помѣщеніе Адама Казиміровича, не удержался, чтобы его не похвалить.

— Ты, фендрикъ, нынче превзошелъ мои ожиданія. Твоя команда — одна прелесть, и тебѣ надобно быть бы, по крайней мѣрѣ, гвардейскимъ прапорщикомъ.

Генералъ попросилъ позвать фельдфебеля.

Явился высокій, сѣдоусый солдатъ съ золотымъ шеврономъ на лѣвой рукѣ и со знакомъ военнаго ордена на груди. Онъ не всталъ у дверей зала, а замеръ у ней. Опочиньевъ смѣрилъ его съ головы до ногъ, покачалъ головой и обратился къ Кочубовскому:

— У нашего Царя нѣтъ негоднаго войска. У него и гарнизонъ въ случаѣ нужды можетъ замѣнить гвардію.

Генералъ спросилъ фельдфебеля:

— Гдѣ получилъ Георгія?

— Подъ Карсомъ съ Муравьевымъ бился, ваше сіятельство!

Опочиньевъ задумался.

— Карсъ взяли и Карсъ отдали. При Николаѣ Павловичѣ этого не случалось. У него что забрано, то на вѣкъ становилось русскимъ.

— Такъ точно! неожиданно отозвался фельдфебель.

Опочиньевъ любовно взглянулъ на стараго служиваго и вручилъ ему красненькую бумажку.

— Это для команды, сказалъ онъ, а это вотъ тебѣ!

И золотая монета изъ рукъ князя перешла въ руки воина.

Фельдфебель поблагодарилъ, повернулся красиво налѣво кругомъ и счастливый вышелъ изъ командирской квартиры.