Петр Суворов - Рассказы из далекого прошлого

Кочубовскій не удержался.

— Вы, ваше сіятельство, балуете солдатъ.

— Это не баловство. Нашъ солдатъ проводитъ лучшіе свои годы въ службѣ. Для него гривенникъ — крупныя деньги. Не поощрить его при случаѣ — грѣшно.

На накрытый въ залѣ столъ денщикъ подалъ какъ золото вычищенный самоваръ. Чашки, стаканы, сдобныя булки, густыя сливки выглядывали такъ заманчиво, такъ аппетитно, что Прасковья Яковлевна невольно замѣтила:

— Адамъ Казиміровичъ! Да вы совсѣмъ по семейному живете! Извините за нескромность, кто у васъ хозяйничаетъ?

— Моя старая няня. Она полька. А вы знаете, княгиня, что особенность польки — это хозяйство.

Опочиньева улыбнулась.

— Не одно хозяйство. Каждая полька отъявленная патріотка.

— Что же это, по вашему мнѣнію, дурно или хорошо? — спросилъ Кочубовскій, и глаза его заблистали зловѣщимъ огонькомъ.

— Какъ для кого, отвѣтила сухо Прасковья Яковлевна. Исторія противопоставила вашъ патріотизмъ нашему патріотизму. А пора бы уже имъ слиться въ одно чувство любви къ общему отечеству.

— Этому никогда не бывать! запальчиво воскликнулъ офицеръ. Польша не будетъ Россіей! Развѣ вамъ, княгиня, неизвѣстно изъ газетъ, что переживаетъ моя родина?

Присутствующимъ сдѣлалось неловко. Опочиньева машинально играла чайною ложечкой. Наташа съ испугомъ смотрѣла на мать, на Кочубовскаго и отца. Послѣдній нахмурилъ брови.

— Кто такъ говоритъ? спросилъ онъ. Кажется, мы находимся на русскомъ этапѣ и въ гостяхъ у русскаго офицера?

Адамъ Казиміровичъ поблѣднѣлъ. Онъ дрожащимъ голосомъ проговорилъ:

— Да, генералъ, у русскаго офицера. И я, бывши полякомъ, не измѣню принятой мною присягѣ.

У всѣхъ лица просіяли. Князь, вздохнувши, замѣтилъ:

— Фу! Отлегло отъ сердца!

Гости усердно принялись за чай.

Длинные, широкіе корридоры. По сторонамъ ихъ видны громоздкія двери, ведущія въ большія камеры. Камеры мрачны, какъ и корридоры. Тусклыя, никогда не моющіяся окна, окованы желѣзными рѣшотками. На просторныхъ подоконникахъ, на голыхъ нарахъ, тянущихся вдоль комнатъ, и даже между проходами, валяются арестантскія вещи, въ узлахъ, мѣшкахъ или въ деревянныхъ сундукахъ. Въ камерахъ, несмотря на растворенныя рамы, царитъ удушающій запахъ. Въ воздухѣ стоитъ не-то шумъ, не-то стонъ, а сами люди кажутся какими-то привидѣніями. Нѣкоторые изъ нихъ лежатъ и читаютъ, другіе спятъ, третьи пьютъ чай, заваренный въ металлическихъ чайникахъ. Часть арестантовъ сидитъ группами, озирается по сторонамъ и играетъ въ такія засаленныя карты, которыя при другой обстановкѣ и въ руки противно взять. Женщины, никѣмъ не стѣсняясь, кормятъ грудью дѣтей. Молодые парни или старики, осужденные на каторгу, гремятъ кандалами, присосѣдиваются для бесѣдъ къ привилегированнымъ арестантамъ. Къ послѣднимъ относятся бывшіе дворяне, чиновники и купцы, ссылаемые на житье въ Сибирь. Имъ головъ не брѣютъ, ихъ не заковываютъ на походѣ ручною соединительною цѣпью и позволяютъ ходить въ партикулярной одеждѣ.

Непривѣтливо глядятъ отверженцы общества. Испитые, желтые, съ землянаго цвѣта лицами, они несутъ въ себѣ длинный рядъ непрерывныхъ страданій. Съ ними арестанты свыкаются, никому не жалуются и отъ постороннихъ не требуютъ себѣ сочувствія. Непрерывныя муки, какъ и частыя радости, вырабатываютъ въ людяхъ апатичное отношеніе къ жизни.

Съ удивленіемъ арестанты услышали команду: смирно!

Зашевелилась камера, словно пчелы въ ульѣ, и стала присматриваться къ тому, что происходило у входныхъ дверей. Семья генерала въ сопровожденіи начальника этапа и конвойныхъ солдатъ вошла въ арестантскія помѣщенія. Княгиня и ея дочь не ожидали того, что ихъ встрѣтило. Промозглый воздухъ, пахнувшій имъ въ лица, одурманилъ ихъ. Дамы отшатнулись назадъ, въ корридоръ, и попросили здѣсь представить имъ нѣкоторыхъ женщинъ, слѣдовавшихъ со своими дѣтьми. Прасковья Яковлевна сѣла на поданный стулъ и участливо разговаривала съ будущими сибирячками. Она нашла для нихъ слова утѣшенія и говорила:

— Безъ раскаянія нѣтъ искупленія. А раскаяніе и искренняя молитва смягчаютъ самыя тяжелыя страданія. Ваша доля не такъ мрачна, какъ вамъ кажется. У васъ есть дѣти, которыхъ вы обязаны охранять и сдѣлать добрыми. Черезъ нихъ вы узнаете сладость ласки, забытую вами; Богъ милостивъ для всѣхъ. Онъ не осудилъ раскаявшуюся грѣшницу, а простилъ ее, и сказалъ: «Ступай, и впредь не грѣши». Васъ покаралъ законъ, безъ котораго не существуетъ ни одного государства, но тотъ же законъ можетъ и помиловать васъ, если вы съ христіанскимъ терпѣніемъ перенесете свое заслуженное наказаніе. Будьте добры, и молитесь. Истинно несчастенъ только тотъ, кто лишенъ благодати молитвы.

Княгиня растрогалась, ея голосъ нѣсколько дрожалъ, растрогались и нѣкоторыя арестантки. Ихъ разсказы, правдивые и лживые, носили на себѣ печать драматизма, разладъ съ общественными и экономическими условіями дореформенной Руси. Одна молодая женщина, съ красивыми чертами лица, изможденными муками и болѣзнями, чистосердечно призналась княгинѣ, что она изъ ревности отравила свою госпожу, мужъ которой жилъ съ преступницей. Виновную наказали плетьми и сослали въ каторгу.

Наказали плетьми! Эти слова какъ-то странно звучатъ теперь въ нашихъ ушахъ. Почти съ четверть вѣка прошло съ той эпохи, какъ отмѣнены у насъ тѣлесныя наказанія за уголовныя преступленія, отмѣнена и торговая казнь, отдававшая на народный позоръ человѣческую личность. Но что же? Улучшился ли человѣкъ, вообще, оттого, что его не мучаютъ физически? Положительный отвѣтъ на поставленный вопросъ невозможенъ. Въ русскую жизнь вошли новые факторы, невѣдомые старымъ поколѣніямъ, творившимъ преступленія, въ большинствѣ случаевъ, подъ непосредственнымъ вліяніемъ грубыхъ страстей. Нынѣ владѣютъ нами тѣ же страсти, но онѣ маскируются какими-то высшими побужденіями, не существовавшими прежде желаніями. Мы совершаемъ гадости гораздо худшія, чѣмъ въ старину, а отвергаемъ наказанія, практиковавшіяся въ ту же старину. Справедливо ли это? То, что мы именуемъ цивилизаціей, еще не перевоспитало человѣка. Все нравственно-драгоцѣнное осталось лишь въ Евангеліи. Заповѣдь о любви къ ближнему молчитъ въ современныхъ людяхъ, въ ихъ положительной наукѣ, стремящейся самостоятельно, безъ помощи религіи, довести насъ до совершенства. Мы продолжаемъ блуждать въ душевной тьмѣ. Человѣкъ образованъ, и не стыдится быть подлецомъ. Его слѣдовало бы карать за злыя дѣянія, а мы стараемся увѣрить себя, что далеко отошли отъ варварскихъ эпохъ, что ненужно насилія даже относительно завѣдомыхъ негодяевъ. А въ итогѣ человѣчество духовно не прогрессируетъ.

Генералъ, не привыкшій отступать ни предъ какими препятствіями, хотя поморщился отъ арестантскаго воздуха, но бодро продолжалъ свой путь. На немъ съ любопытствомъ остановились сотни бритыхъ головъ, въ грубыхъ сѣрыхъ халатахъ и курточкахъ съ желтыми тузами на спинахъ. Опочиньевъ нѣкоторыхъ разспрашивалъ, за что они подверглись наказанію. Онъ услышалъ отвѣты, напоминавшіе анекдотъ о Николаѣ первомъ. Послѣдній посѣтилъ какъ-то провинціальный тюремный замокъ и на свой вопросъ арестантамъ: за что они сидятъ? получилъ отвѣты: «за напраслину», «по наговору», или «не могу знать». Только старый отставной солдатъ упалъ къ ногамъ Государя и со слезами на глазахъ произнесъ: