Петр Суворов - Рассказы из далекого прошлого

Ксендзъ-хозяинъ любезно встрѣтилъ двухъ россійскихъ либераловъ.

— Голуби мои! Паны добродзеи! воскликнулъ онъ и горячо облобызалъ Льва Львовича и его друга профессора. Но голуби, очутившись въ пестрой и чуждой толпѣ, не особенно чувствовали себя пріятно. Точно ножами ихъ рѣзали пронзительные взгляды незнакомцевъ, составлявшихъ разноплеменную толпу. Тутъ были офицеры, штатскіе франты, студенты, простыя чуйки, солдаты-поляки унтеръ-офицерскаго званія и даже два татарина. Всѣ эти лица, несмотря на относительное многолюдство, вели себя сдержанно и деликатно. Они тихо разговаривали между собой и ждали, очевидно, что скажетъ ксендзъ Бонифацій.

Драницынъ и Уральцевъ стали въ сторонѣ. Къ нимъ незамѣтно подкрался Кочубовскій. Онъ тронулъ слегка за рукавъ Льва Львовича и шепотомъ произнесъ:

— Пройдемте въ другую комнату.

Нашъ либералъ съ недоумѣніемъ послѣдовалъ за человѣкомъ, почти ему незнакомымъ. Они остановились въ комнатѣ въ одно окно, въ которой находилась чья-то кровать, два стула и некрашеный столикъ, на коемъ возвышалась гипсовая статуетка Мадонны.

Адамъ Казиміровичъ заговорилъ по-французски:

— Извините меня, началъ онъ, что я позволилъ себѣ васъ обезпокоить. Много распространяться некогда, а спрошу прямо: зачѣмъ вы здѣсь? Я глубоко уважаю семью князя Опочиньева, съ которою вы состоите въ близкомъ родствѣ. Опочиньевы — истинно русскіе люди. Мы, поляки, боремся сѣ вашимъ отечествомъ, но отдаемъ должную дань чужому патріотизму. Что будетъ съ вашею благородною тетушкой, когда она узнаетъ, что вы очутились въ рядахъ враговъ ея родины? Она не переживетъ фамильнаго позора, а вы погибнете безславно на эшафотѣ! Слушайте: вы не приготовлены къ тому, что васъ ожидаетъ. Уходите отсюда! Я васъ незамѣтно проведу изъ дому.

Драницынъ оторопѣлъ отъ слышанныхъ словъ и не нашелъ въ себѣ мужества протестовать противъ нихъ. Онъ, молча, послѣдовалъ за Кочубовскимъ и черезъ кухню, въ которую были принесены его калоши и шляпа, вышелъ за пустынную ограду церкви. Было холодно въ воздухѣ. Голова его посвѣжѣла, а мысли бурлили, какъ кипятокъ.

«Кочубовскій правъ», раздумывалъ Левъ Львовичъ. Для чего я и Уральцевъ замѣшались въ польскія затѣи? Поляки, борясь съ Россіей, остаются поляками, а мы, братаясь съ ними, перестаемъ быть русскими! Гдѣ же тутъ логика? Или патріотизмъ есть выдумка людей? Однако, поляки, консерваторы или либералы, всѣ до одного готовы лечь за идею, отрицаемую лишь нами, русскими западниками! Гдѣ истина? Слѣдуетъ ли любить безразлично все человѣчество, или, прежде всего, свою родину, а потомъ человѣчество?

Драницынъ почти цѣлую ночь проходилъ по кабинету въ квартирѣ Уральцева, у котораго онъ остановился, и успокоился лишь тогда, когда заблаговѣстили къ ранней обѣднѣ.

Ксендзъ Бонифацій былъ высокаго роста, полный, румяный, гладко выбритый и съ животомъ, выдвинувшимся замѣтно впередъ. Волосы его коротко подстрижены, а остроконечный носъ, какъ будто, обнюхивалъ все окружающее. Голубые глаза ксендза улыбались даже тогда, когда онъ сердился. Голосъ его былъ сладокъ, какъ въ минуту спокойствія, такъ и въ минуту гнѣва. Что это? Есть ли такое состояніе организма продуктъ природы, или результатъ систематическаго воспитанія съ дѣтства?

Мы, русскіе, не знаемъ управленія своею волей. Поэтому, мы находимся въ увлеченіи разнообразными и часто другъ другу противоположными идеями. Не прочное творчество руководитъ нами, а «плѣнной мысли раздраженье». Понравились намъ слова: «свобода», «права человѣка», «равенство», «наука», мы и давай низвергать все, чему не только покланялись, но чѣмъ были живы дѣды и прадѣды. Мы осмѣяли свое родное, свое историческое, свою религіозную святость, а все новое, извнѣ принятое, не въ силахъ усвоить настолько, чтобы перестать быть русскими. Оттого нашъ либералъ не есть вполнѣ русскій, но онъ и не французъ, и не англичанинъ, и не нѣмецъ. Онъ европеецъ, или, если читатель позволитъ погрубѣе выразиться: «ни Богу свѣчка, ни чорту кочерга».

Ксендзъ Бонифацій зналъ, чего онъ хочетъ, что долженъ сказать и о чемъ обязанъ промолчать. Онъ и въ квартирѣ своей собралъ людей, которые понимали его духовный строй. Когда ксендзъ Бонифацій тихо сказалъ: «Дѣти мои!» многоголовая, шумливая толпа разомъ умолкла и собралась вокругъ своего пастыря. А онъ, среди воцарившейся тишины, простеръ крестообразно руки впередъ и пригнулъ къ нимъ свою голову.

Въ такой позѣ и остался надолго служитель алтаря.

Присутствующіе инстинктивно опустились на колѣни. Начался торжественный «отпустъ», то-есть отпущеніе не только содѣянныхъ, но и грядущихъ грѣховъ кающихся.

Плавная рѣчь, точно ѳиміамъ, разносилась въ воздухѣ.

— Какія времена настали, говорилъ по-польски патеръ, схизматики насъ поработили. Мы не смѣемъ свободно молиться въ своихъ церквахъ. Наша дорогая «ойчизна» лежитъ у ногъ еретическаго государства, надъ которымъ мы неоднократно торжествовали. Нынѣ наши братья, по волѣ Божіей и при сочувствіи всѣхъ просвѣщенныхъ народовъ, подняли знамя возстанія противъ своихъ притѣснителей. Мы, собравшіеся здѣсь, живя вдали отъ дорогихъ намъ повстанцевъ, не можемъ лично проливать свою кровь въ открытыхъ битвахъ со старымъ соперникомъ Рѣчи Посполитой. Но это не мѣшаетъ намъ помогать нашимъ братьямъ обезсиленіемъ нашего врага внутри его имперіи. Катихизисъ, одобренный святѣйшимъ папой, намъ разрѣшаетъ относительно русскихъ такія мѣры, которыя непростительны въ отношеніи къ нашимъ друзьямъ. Катихизисъ глаголетъ: «Памятуй всегда, что Россія есть главный твой врагъ. Русское правительство есть еретическое. Не стѣсняйся лицемѣрить предъ сильными русскими, увѣряй ихъ, что они твои кровные братья, а самъ старайся имъ мстить, ненавидѣть ихъ». Руководствуясь этимъ памятнымъ завѣтомъ, мы, при молитвахъ угодниковъ нашихъ Игнатія и Іосафата, [4] Игнатій Лойола — основатель іезуитскаго ордена въ XVI вѣкѣ. Іосафатъ Кунцевичъ — польскій епископъ, извѣстный мучитель православныхъ въ XVII столѣтіи. наложимъ руку на схизматическій городъ Приволжскъ. Именемъ Господа Іисуса и панны Маріи, прощаются грѣхи, какъ содѣянные въ прошедшемъ, такъ и тѣ, которые совершатся въ теченіе года отъ сей минуты, всѣмъ вамъ, поднявшимъ свой мечъ за возстановленіе нашей «ойчизны!» Боже, храни Польшу во вѣки вѣковъ!

— Аминь! — произнесли единогласно присутствующіе, и поднялись на ноги.

Капитанъ Кастальскій игралъ видную роль у собравшихся соотечественниковъ. Онъ мгновенно очутился среди толпы, вынулъ изъ ноженъ саблю, поднялъ ее надъ головой и воскликнулъ съ азартомъ:

— «Еще Польска не сгинѣла!!!»

Этотъ крикъ, точно призывная боевая труба, оживилъ заговорщиковъ. Глаза ихъ заблистали, щеки разгорѣлись. Въ скромномъ жилищѣ неизвѣстнаго ксендза разнесся возгласъ: