Николай Лейкин - В гостях у турок

— Чего-жъ мы здѣсь сидимъ-то? Надо идти на палубу виды смотрѣть.

Армянинъ встрепенулся.

— Идемъ, идемъ, эфендимъ. Здѣсь, дюша мой, на берегъ картины первый сортъ, проговорилъ онъ и повелъ супруговъ на верхнюю палубу, находившуюся надъ рубкой каюты.

Плыли по Золотому Рогу. Налѣво и направо, на Стамбулъ и на Перу и Галату открывались великолѣпные виды. Причудливыя постройки всѣхъ архитектуръ стояли террасами по берегамъ и пестрѣли то тамъ, то сямъ темною зеленью кипарисовъ. Сады въ Константинополѣ хоть и маленькіе, ничтожные, чередуются съ постройками. Пароходъ шелъ близъ стамбульскаго берега. Видно было, что цвѣлъ миндаль розовымъ цвѣтомъ, облѣпились, какъ ватой, своимъ обильнымъ цвѣтомъ вишневыя деревья. На горѣ красовалась Ая-Софія среди своихъ минаретовъ. Погода стояла прелестная. Свѣтило яркое вешнее солнце. Продувалъ легкій вѣтерокъ.

— Глубоко здѣсь? — спросилъ Николай Ивановичъ Карапета.

— Дна не достать. Тысяча футъ, дюша мой. Пароходъ пойдетъ ко дну — прощай, не достать. Провалился тутъ разъ чрезъ мостъ наша одинъ съ каретой. Ѣхалъ домой ночью съ хорошенькая француженка. А мостъ былъ разведенъ. Паша былъ пьянъ, кучеръ былъ пьянъ, французская дама была пьяная. Имъ кричатъ: «стой», а паша не слушаетъ, кричитъ: «пошелъ». И провалились въ воду. Три недѣли англичане искали — ни паша, ни карета, ни французская дама, ни кучеръ, ни лошади — ничего, дюша мой, не нашли.

Глафира Семеновна слушала и пожимала плечами.

— Да это совсѣмъ пьяный городъ! сказала она. — Ну, мусульмане! Стало быть, здѣсь и свинину продавать позволяютъ, если на счетъ вина такая распущенность?

— Самый лучшій, самый первый свинья есть, отвѣчалъ Карапетъ. — Хочешь, дюша мой, мадамъ, сегодня тебѣ къ обѣдъ Карапетъ самый лучшій котлеты отъ свиньи подастъ?

Пароходъ вышелъ изъ Золотаго Рога, вошелъ въ Босфоръ и сталъ перерѣзать его по направленію къ берегу Малой Азіи. Показалась знаменитая средневѣковая башня Леандра, стоящая посреди пролива на скалѣ.

— Это что за штука изъ моря выростаетъ? — задалъ вопросъ Николай Ивановичъ, указывая на башню.

— А это, дюша мой, Кисъ-Кулеси, отвѣчалъ Карапетъ.

— Это что-же обозначаетъ?

— Такаго турецкаго названіе. Кисъ-Кулеси — это дѣвочкова башня. Тутъ дѣвочка одна жила, а потомъ выросла и большая дѣвицъ стала. О, это цѣлый исторія! Слушай, дюша мой, слушай, мадамъ, барыня-сударыня. Жила одна дѣвочка отъ султанъ… Нѣтъ… Жилъ султанъ и у него была дочь, дѣвочка, которую султанъ такъ любилъ, такъ любилъ — ну, какъ своя сердце любилъ. И прочитали по звѣздамъ ученые люди, мадамъ, что эту дѣвочку укуситъ змѣя и она помретъ. Султанъ испугался и пересталъ и пить, и ѣсть, и спать. Сталъ онъ думать, какъ ему своя дѣвочка отъ змѣя спрятать — и выдумалъ онъ, дюша мой, эфендимъ, построить вотъ на этого скала вотъ эта башня Кисъ-Кулеси.

— Однако, Карапетъ Аветычъ, ты хорошій сказочникъ, замѣтилъ Николай Ивановичъ. — Не правда-ли, Глаша?

— Слушай, слушай, дюша мой… Зачѣмъ ты минѣ мѣшаешь? — тронулъ его за руку Карапетъ и продолжалъ:- Выстроилъ султанъ этого башню, посадилъ туда дѣвочку и сказалъ: «Ну, ужъ теперь никакой змѣя ее не укуситъ». Годъ одинъ живетъ дѣвочка въ башня, еще годъ живетъ въ башня, третья годъ живетъ въ башня — и стала она ужъ не дѣвочка, а самая лучшая, самая красивая дѣвицъ вотъ съ такіе большіе глазы. Живетъ. Выходитъ на балконъ башни и гуляетъ. А тутъ по Босфоръ ѣхалъ на своемъ корабля персидскій принцъ, увидалъ эту дѣвушку и влюбился, дюша мой, влюбился самымъ страшнымъ манеромъ съ своего сердца. Хочетъ говорить съ дѣвушка сладкія, миндальныя слова, а къ дѣвушка его не пускаютъ. И сталъ онъ говорить съ ней черезъ цвѣты. Знаешь, дюша мой, мадамъ, что значитъ разговоръ черезъ цвѣты? — спросилъ Карапетъ Глафиру Семеновну.

— Нѣтъ, не знаю. А что? — спросила та, заинтересовавшись разсказомъ и переставъ дуться на Каранета.

— Одинъ цвѣтокъ значитъ одно слово, другой цвѣтокъ другое слово… — пояснилъ Карапетъ. — И послалъ онъ корзинку цвѣтовъ ей, дюша мой, мадамъ, а въ корзинкѣ такіе цвѣты, которые значутъ такія слова: «дѣвушка мой милый, я тебя люблю, мое сердце»…

— Ахъ, теперь я понимаю! Это языкъ цвѣтовъ! — воскликнула Глафира Семеновна…

— Вотъ, вотъ, дюша мой. Языкъ цвѣтовъ… Стала дѣвушка, султанскаго дочь, читать по этимъ цвѣтамъ — и вдругъ, дюша мой, изъ корзинки выскочила змѣя и укусила дѣвушку за щека.

— Боже мой! Откуда-же змѣя взялась? — быстро спросила Глафира Семеновна.

— Судьба, мадамъ, барыня-сударыня, судьба. На небѣ было написано, что змѣя укуситъ — змѣя и укусила. Судьба.

Карапетъ указалъ пальцемъ на небо.

— Ну, и что-же дѣвушка? Умерла? — задалъ вопросъ Николай Ивановичъ.

— Какъ змѣя укусила, такъ сейчасъ дѣвушка умерла.

— А принцъ?

— Узналъ принцъ персидскій, что дѣвушка умерла, взялъ ятаганъ и хотѣлъ убить себя, дюша мой. Взялъ ятаганъ и думаетъ:- «попрошу я у султана, чтобъ мнѣ съ его дѣвушка проститься»? Подалъ прошеніе, и султанъ позволилъ ему съ дѣвушка проститься. Сейчасъ принцъ подъѣхалъ въ своего корабль къ башнѣ, вошелъ въ комната и видитъ, что лежитъ на постели дѣвушка, а сама какъ живой лежитъ и только на щека маленькій пятнышко отъ змѣя. Принцъ подошелъ, хотѣлъ поцѣловать дѣвушка и думаетъ: «возьму я этотъ ядъ отъ змѣя изъ щека дѣвушка себѣ въ ротъ и тоже умру отъ змѣя». Поцѣловалъ дѣвушка въ щека, въ самаго пятнышко, и сталъ сосать со щека ядъ отъ змѣи. Ядъ пососалъ и вдругъ видитъ, что дѣвушка жива. Встаетъ эта дѣвушка и говоритъ ему: «спасибо, дюша мой, спасибо тебѣ, принцъ, сердце мое, ты спасъ меня отъ смерть. Ахъ, гдѣ мой папенька-султанъ? Пусть онъ придетъ и скажетъ ему самъ отъ своего души спасибо».

— Ну, и кончилось все свадьбой? — перебила Карапета Глафира Семеновна.

— Да, свадьбой. А ты почемъ знаешь, мадамъ, дюша мой? — удивился Карапетъ.

— Такъ всегда сказки кончаются.

— Вѣрно, свадьбой. Ну, султанъ отдалъ своя дѣвочка замужъ за принцъ персидскій, а башня такъ и осталась называться «Дѣвочкова башня». Вотъ и все. Теперь въ ней морской заптій живутъ и чиновники отъ турецки таможня.

Пароходъ миновалъ Кисъ-Кулеси или Леандрову башню и приближался къ Малоазіатскому берегу. Дома Скутари, расположенные по нагорью, очень ясно уже вырисовывались среди зелени кипарисовъ. Николаю Ивановичу сильно хотѣлось юркнуть съ Карапетомъ въ буфетъ и выпить коньяку, чтобы поправить больную голову, но онъ не могъ этого сдѣлать при женѣ, такъ какъ она его не отпустила-бы, поэтому онъ прибѣгнулъ къ хитрости, чтобы удалить ее, и сказалъ:

— А любопытно-бы знать, какъ здѣсь на турецкихъ пароходахъ дамскія каюты выглядятъ и какъ ведутъ себя тамъ турчанки.

— Выдумай еще что-нибудь! — огрызнулась на него жена. — Вотъ человѣкъ-то! Только о женщинахъ и мечтаетъ. И не стыдится при женѣ говорить!