Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика

Почти столкнувшись съ Княземъ, молодая баба бойко составила ушатъ, потупилась, поклонилась, потомъ блестящими глазами изъ подлобья взглянула на Князя и, стараясь рукавомъ вышитой рубахи скрыть легкую улыбку, быстро, постукивая котами, взошла на сходцы и скрылась въ с ѣняхъ, какъ будто находя неприличнымъ оставаться съ Княземъ на улиц ѣ. Скромному герою моему очень не понравились и движенія эти и нарядъ молодой бабы, онъ строго посмотр ѣлъ ей всл ѣдъ, нахмурился и обратился къ старух ѣ, которая согнувъ еще бол ѣе свой и такъ л ѣтами черезъ чуръ согнутый станъ, поклонилась и хот ѣла сказать что-то, но, приложивъ руки ко рту, такъ закашлялась, что Николинька, не дождавшись ее, взошелъ въ избу. —

Юхванка, увидавъ Князя, бросился къ печи, какъ будто хот ѣлъ спрятаться отъ него, посп ѣшно сунулъ въ печурку какую-то вещь и съ улыбочкой провинившагося школьника остановился посередин ѣизбы. Юхванка былъ русый, курчавый парень л ѣтъ 30, худощавый, стройный, съ молодой остренькой бородкой и довольно красивый, ежели бы не б ѣгающіе каріе глазки, непріятно выглядывавшіе изъ подъ запухлыхъ векъ и недостатокъ 2-хъ переднихъ зубовъ весьма зам ѣтный, потому что губы были коротки и безпрестанно складывались въ улыбку. На немъ была праздничная, чистая рубаха, полосатые набойчатые портки и тяжелые сапоги съ сморщенными голенищами. Внутренній видъ избы былъ также б ѣденъ, но не такъ мраченъ, какъ той, въ которую мы заглядывали. Дв ѣвещи зд ѣсь останавливали вниманіе и какъ-то непріятно поражали зр ѣніе: небольшой, погнутый самоваръ, стоящій на полк ѣ, и портретъ какого то архимандрита съ кривымъ носомъ и шестью пальцами въ черной рамк ѣподъ остаткомъ стекла, около образовъ, изъ которыхъ одинъ былъ въ оклад ѣ.

Князь недружелюбно посмотр ѣлъ и на самоваръ, и на архимандрита, и въ печурку, въ которой изъ-подъ какой то ветошки торчалъ конецъ трубки въ м ѣдной оправ ѣ.

– Здраствуй, Епи ѳанъ, – сказалъ онъ, глядя ему въ глаза. Епи ѳанъ поклонился, пробормоталъ: «Здравія желаемъ, Ваше Сіятельство», особенно н ѣжно выговаривая посл ѣднее слово, и глаза его мгновенно об ѣгали всю фигуру Николиньки, избу, полъ и потолокъ, не останавливаясь ни на чемъ; потомъ онъ торопливо подошелъ къ полатямъ, стащилъ оттуда зипунъ и сталъ над ѣвать его.

– Зачемъ ты од ѣваешься? – сказалъ Князь, сядясь на лавку и сл ѣдя за нимъ глазами.

– Какже, помилуйте, Ваше Сіятельство, разв ѣможно? Мы кажется можемъ понимать…

– Поди-ка сюда, – сказалъ Николинька, – зам ѣчая, что онъ ни на минуту не остается на м ѣст ѣи указывая на середину избы, – я зашелъ къ теб ѣузнать, зач ѣмъ теб ѣнужно продать лошадь, и много-ли у тебя лошадей, и какую ты лошадь хочешь продать?

– Мы много довольны вашей ласкою, Ваше Сіятельство, что не побрезгали зайдти ко мн ѣкъ мужику, – отв ѣчалъ Юхванка, бросая быстрые взгляды на архимандрита съ кривымъ носомъ, на печку, на сапоги Князя и на вс ѣпредметы, исключая лица Князя, – мы всегда за васъ Богу молимся…

– Зач ѣмъ теб ѣнужно лошадь продать? – сказалъ Князь, возвышая голосъ.

Юхванка вздрогнулъ, встряхнулъ волосами, взглядъ его опять об ѣжалъ избу и, зам ѣтивъ кошку, которая спокойно мурлыкала на полатяхъ, онъ крикнулъ на нее: «Брысь, подлая», и торопливо оборотился къ Князю.

– Лошадь старая, Ваше Сіятельство, негодная… коли-бы животина добрая была, я бы продавать не сталъ…

– А сколько у тебя вс ѣхъ лошадей?

– 3 лошади, Ваше Сіятельство.

– А жеребятъ н ѣтъ?

– Какъ можно, и жеребенокъ есть.

– Пойдемъ, покажи мн ѣсвоихъ лошадей, он ѣу тебя на двор ѣ?

– Такъ точно-съ, Ваше Сіятельство. Какъ мн ѣприказано, такъ и сд ѣлано, разв ѣмы можемъ ослушаться. Мн ѣприказалъ Яковъ Ильичь, чтобъ, мылъ, лошадей завтра въ поле не пущать, мы и не пущаемъ. Ужъ мы не см ѣемъ ослушаться…

Покуда Николинька выходилъ въ двери, Юхванка вынулъ трубку изъ печурки и сунулъ ее на полати подъ полушубокъ. Худая сивая кобыленка перебирала старый навозъ подъ нав ѣсомъ, 2-хъ м ѣсячный длинноногій жеребенокъ какого то неопред ѣленнаго цв ѣта съ голубоватыми ногами и мордой не отходилъ отъ ея тощаго, засореннаго р ѣпьями желтоватаго хвоста. Посередин ѣдвора, зажмурившись и задумчиво опустивъ голову, стоялъ утробистый гн ѣдой меренокъ. —

– Такъ тутъ вс ѣтвои лошади?

– Никакъ н ѣтъ-съ, вотъ еще кобылка, да вотъ жеребенокъ, – отв ѣчалъ Юхванка, указывая подъ нав ѣсъ.

– Я вижу. Такъ какую-же ты хочешь продать?

– А вотъ евту-съ, – отв ѣчалъ онъ, махая полой зипуна на задремавшаго меренка. Меренокъ открылъ глаза и л ѣниво повернулся къ нему хвостомъ.

– Онъ не старъ на видъ и собой лошадка плотная, – сказалъ Князь, – поймай-ка его, да покажи мн ѣзубы.

– Никакъ не можно поймать-съ одному, вся скотина гроша не стоитъ, а норовистая и зубомъ, и передомъ, – отв ѣчалъ Юхванка, плутовски улыбаясь и пуская глаза въ разныя стороны.

– Что за вздоръ! поймай теб ѣговорятъ!

Юхванка долго улыбался, переминался и только тогда, когда Николинька сказалъ: «Ну!» бросился подъ нав ѣсъ, принесъ оброть и сталъ гоняться за меренкомъ, пугая его и подходя сзади, а не спереди.

Николиньк ѣнадо ѣло смотр ѣть на это.

– Дай сюда оброть, – сказалъ онъ.

– Помилуйте, Ваше Сіятельство… не извольте…

– Дай сюда.

Юхванка подалъ. Николинька прямо подошелъ къ меренку съ головы и вдругъ ухватилъ его за уши и пригнулъ къ земл ѣсъ такой силой, что несчастный меренокъ, который былъ самая смирная мужицкая лошадка въ мір ѣ– зашатался и захрип ѣлъ. Зам ѣтивъ, что совершенно напрасно было употреблять такія усилія, Николиньк ѣстало досадно, т ѣмъ бол ѣе, что Юхванка не переставалъ улыбаться; онъ покрасн ѣлъ, выпустилъ уши б ѣдной лошади, которая никакъ не понимала, чего отъ нее хотятъ, и безъ помощи оброти, преспокойно открылъ ей ротъ и посмотр ѣлъ зубы. Клыки были ц ѣлы, чашки полныя; стало быть, лошадь молодая.

Юхванка въ это время нашелъ, что борона лежитъ не на м ѣст ѣ, онъ поднялъ и поставилъ ее стоючи, прислонивъ къ плетню.

– Поди сюда, – крикнулъ Николинька. – Что эта лошадь старая?

– Помилуйте, Ваше Сіятельство, в ѣдь такой смоляной зубъ бываетъ, а ужъ я…

– Молчать! Ты лгунъ и негодяй, потому что честный мужикъ не станетъ лгать, ему не зач ѣмъ. Ну на чемъ ты вы ѣдешь пахать, когда продашь эту лошадь. Тебя нарочно посылаютъ на п ѣшія работы, чтобы ты поправлялся лошадьми къ пахот ѣ, а ты посл ѣднюю хочешь продать, в ѣдь другимъ обидно за тебя земляную работу работать, а главное зач ѣмъ ты лжешь?

Юхванка во время этой нотаціи опустилъ глаза внизъ, но и тамъ они ни на секунду не оставались спокойными.

– Мы, Ваше Сіятельство, – отв ѣчалъ онъ, – не хуже другихъ на работу вы ѣдемъ.

– Да на чемъ ты вы ѣдешь?

– Ужъ будьте покойны, Ваше Сіятельство, голышами не будемъ, – отв ѣчалъ онъ, безъ всякой надобности нукая на мерена и отгоняя его. – Коли-бы не нужда, то сталъ-бы разв ѣпродавать.