Виталий Захаров - Раскаты

Лес встречает утренним раздольем воздуха, тишины и света. Справа — густая стена сосен. Стена высоты такой — аж от земли до неба, глазам даже слезно, когда начинаешь высматривать вершинки сосен. Стена светлая, вся облитая солнцем, но невольно тянешься на тропинку, которая ведет левее, к березняку. Стена-то сосновая только снаружи такая светлая, а войди в бор чуть глубже — там темным-темно, в сказках всегда в таком лесу волки прячутся. По березнику же бежишь — со всех сторон свет: сверху — от солнца, сбоку — от белых березок, снизу — от росинок-бусинок с каждой-каждой травинки.

Бежишь, догоняя тропинку вертлявую, которая огибает, увертывается от каждого кустика и каждой кочечки, и вдруг теряешь ее за крутым поворотом: тут поперек тропинки проходит дорога, что вдоль всей Кири петляет с дальних лесов от самой станции Киря аж до широкой Суры. Нырк тропинка на дорогу — и нет ее. А шагов за десять от этой дороги — Киря. Киря на этом месте очень пахнет брусникой. Потому что и березник, и бор выходят здесь прямо к берегу, а в бору всегда полным-полно брусники. Всю не соберешь, хоть кадки здоровенные припаси. Это уж точно. Ягодки брусники переспевают и лопаются, и, когда идет сильный дождь, в Кирю стекают аж красные от сока ручейки. Во как! Это Митька сам видел.

Ныряешь в ивняк, куда прутиками вкустил вчера свои удочки, и вприпрыжку на Светлый омут. Ого, Светлый омут — это местечко! Тут вся деревня рыбалит. И щук в нем полно, и ершей, и окуней. Даже лещи, говорят, попадались. Не-е, не Митьке — другим… Больше и богаче омута, чем Светлый, на всей Кире не сыщешь. Есть тут и глубокие темные заводи под склонившимися попить деревьями — там обычно взрослые удят, мужики. Есть и просвеченные солнцем до самого дна заливчики — около них обычно и пристраивается Митя, у него свой секрет в рыбалке. Много здесь и заросших осокой отмелей, где прячутся, выжидая мелочь, зубастые пучеглазые щуки. Выбирай место по вкусу и уменью!

Разматываешь удочки, вытягиваешь из коробки с землей вертлявых червячков, насаживаешь на крючки — и бульк-бульк в воду. Затем воткнул обе удочки поглубже в песок и сиди теперь, упершись глазами в поплавки. А чтоб не было скучно, думай о чем захочется. О том, что скоро в школу (Митька уже знает, что учительницей у него будет Елизавета Ивановна Шлямина — ура!). О том, как вкусно пахнет брусникой Киря. Или о том, почему облака в омуте кажутся белее, чем на небе…

Ага, вот и еще рыбаки подходят. Сони. Опередил их сегодня Митя. Ну, ничего, места на Светлом — в два гнутых берега. Это взрослые пришли — проходят на тенистую заводь. Как понимает Митя, ничего тут обидного нету, что взрослым попадается крупная рыба: кто рослее — тому и покрупнее… Но кто же там сегодня пришел? Вчера вот никого не было — сенокос начался. Митя, конечно, тоже не торчал бы в сенокос здесь, да пока не убирают сено, а косят только, нечего ему там делать… А про этих отец сказал бы: «Сачки!» Да и то: на рыбалку в такую-то пору. Это уж точно, что «сачки». Хотя, может, не колхозники заявились, а леспромхозовские кто. У них там с дисциплиной, слышь, свободно: захотел — поработал, захотел — удрал на рыбалку.

За кустами заговорили. Митя недовольно морщится: тоже нашлись рыбаки — галдят на реке, как на гулянке. Но вдруг вытягивает шею, прислушиваясь.

— Да смелей давай, чего там! — басит один из рыбаков. — Никого тут нет, на сенокосе все.

— А не утечет рыба-то? — спрашивает второй потише.

— Не-ет, вон там, на водовороте, вся соберется. До одной подберем. Бабахнет раз — вот те и ведро…

— Во-первых, здесь есть я, — громко говорит Митя. — Хо-оп, попался, ершик!.. А во-вторых, за браконьерство штрафуют.

За кустами целую минуту стоит мертвая тишина. Потом ветви раздвигаются и оттуда выглядывает — Митя сразу признает его — колхозный мельник дядя Ваня Горшков, а другой — по голосу рассудил Митя — пьянчужка Васягин. Увидев одного лишь Митю, мельник шагает на песок и запоздало-угрожающе говорит:

— Что-о? Штраф. Эка нашелся мне… штрафующий!

— Я-то не буду, — отвечает Митя, старательно не спуская глаз с поплавков, хотя сердце у самого отчего-то хочет прямо-таки выскочить из груди. — Я правов таких не имею. А вот дядя Семен оштрафует.

Услышав имя егеря, Горшков испуганно зыркает глазами по сторонам. Поняв, что того здесь нет, и совсем злится:

— Значит, ты ему скажешь? Да я тебе… отверну башку и кину в омут. Никто и знать не будет… Сиди-ка лучше да помалкивай, щенок!..

Мельник поворачивается и топает обратно к кустам. Но Митя — человек взрослый, обстоятельный. Он привык доводить дело до конца. Сначала он и вправду немножко испугался, но, услышав последние слова Горшкова, почему-то сразу успокоился и даже заулыбался.

— Ничего вы со мной, дядя Ваня, не сделаете, — говорит он. — Вы же знаете моего папу. Он-то как раз и отвернет вам башку одной рукой. А еще лучше — я бабке о вас расскажу. Вот уж будет вам тогда…

— Ну чего ты хочешь? Чего хочешь? — круто повернувшись к нему, в бессильной злобе трясет перед ним руками Горшков. — Пойми, ко мне гости из города приехали, а мне некогда тут рассиживаться с удочками. Тоже на сенокос наряжен…

На это Митя ничего не отвечает. Вытаскивает из воды крючок с обглоданным червяком и, сопя, начинает насаживать новый. Мельник, топтавшийся около него, вдруг что-то надумав, решительно присаживается рядом:

— Ну вот послушай-ка ты, р-рыбак… А не все равно, как ловить рыбу? Что ты убиваешь и ешь ее, ловя на крючок, что мы… Ну, после этого…

— А… мальки? — теряется Митя от такого оборота дела. — Вы же мальков побьете!

— А ты хочешь сказать, что не берешь мальков? А это что? — Он тычет в единственного ершика, вытащенного сегодня Митей. — Хочешь сказать, что это — рыба?

— Ну… — Митя, убитый доводом мельника, не находит, что ответить. Ерш-то ему и вправду попался молоденький. Да что уж там — малек и есть… И все же твердо отвечает: — Но все равно скажу дяде Семену, если будете взрывать. Это уж точно…

Горшков лишь всплескивает руками в отчаянье и остервенело шагает в кусты. Пошушукавшись там о чем-то — кто-то из них ругнулся вслух, — двое гулко топают вверх по откосу, к дороге по-над Кирей.

А Митя остается сидеть на месте, у омута, пахнущего брусникой. Над ним все выше поднимается яркое солнце. Перед ним по зеркальной глади воды проплывают белые-белые, непохожие на настоящие облака… Митя сидит и мучительно раздумывает: в чем же отличие его ловли от той, которой хотели заняться те двое — дяди Ваня и Вася? Сначала он вроде бы и находит его, это отличие. Он, Митя, потому всегда ловит в светлом мелком заливчике, чтобы своими глазами видеть, как к крючку с червячком подплывает рыба и начинает поедать красненький комочек. Тут он ее и вытаскивает. Конечно, понимал он, что нарочно так думает, но верилось где-то, хотелось верить, что ловит только тех рыбок, которые сами хотят пойти к нему. Но вот дядя Ваня окончательно разогнал его веру: выходит, что и он точно так же убивает их, как эти двое, пришедшие со взрывчаткой…