Виталий Захаров - Раскаты

— Ладно, ладно, Фрол Романыч! Не ершись, — успокоил его Демьянов. — Решено же: тебе строить, из дерева. А насчет цены, братцы, давайте и вправду подождем председателя, неудобно тут без него. Но наши голоса за тебя будут, это ты знай.

На том и порешили: строить музей Фролану и его ребятам, а сумму все же утвердить по приезде «самого».

Председатель приехал с областного семинара под вечер другого дня. Настроение у него было на редкость благодушное. И не столько потому, что его колхоз на семинаре лишь похваливали да ставили прочим в пример — Макаров терпеть не мог шумихи вокруг себя и своего колхоза, бывало, грубенько и выпроваживал наезжих газетчиков, — сколько потому, что на обратном пути он заехал в соседний долгополянский колхоз и с бригадиром тамошних плотников за сходную сумму договорился (надо ж было случиться такому совпадению!) о строительстве того же музея. Мало того, он и бригадира подхватил с собой для заключения договора. Так что пройдет месяц-другой, и музей, с которым ему вот уже второй год надоедают все от мальцов до партийного секретаря, будет наконец построен.

Когда же Степан Макарович узнал о решении правления, настроение у него заметно ухудшилось: во-первых, соседнему умельцу придется теперь отказать, а это всегда неприятно, ежели связан словом, не по-деловому; во-вторых, задело, что правленцы решили столь серьезный вопрос без него. Ну, да ничего — договор-то еще не подписан. А что Фролан решил-таки взяться за музей — к лучшему. Свой человек, с ним и поторговаться можно будет, подешевле обойдется. К тому же Фролан есть Фролан — равных ему мастеров, и то правда, поискать.

Но, думая так, председатель в глубине души понимал, что обольщается совершенно напрасно, что никаких «подешевле» не будет, коли уж связался с Фроланом, и что с музеем этим теперь не оберешься хлопот и нервов. Несносный он тип, Фролан… Если и опасался Степан Макарович кого-либо в Синявине, так мужичка этого, соседа своего. Было в нем что-то такое, чего не сломить ничем, хоть пали его, заразу, заживо. Упрется на своем, как дурная лошадь, и ни тпру ни ну. Степан Макарович понимал строптивость как недоразвитость человеческую, и только то было плохо, что многовато их становится на свете, Фроланов. Вот тех же плотников сельских взять: все Фролану Мишину в рот смотрят, пальцем не стукнул, пока вожачок ихний не соизволит высказать своего мнения. Словно он председатель колхоза, а не Степан Макарович Макаров. И не прикрикнешь на него, не прикажешь — самолюбив, разобидится. А обижать его не хочется, уж больно работник нужный: одна бондарная, которой заведует Фролан, приносит колхозу, считай, четверть из общего дохода, заготконтора опять вон сотню кадушек заказывает…

Проворачивая в голове такие мысли, председатель не сразу воспринял слова своего заместителя о цене, которую запросил Фролан за строительство музея. Уловив же, на минуту онемел.

— Да вы что, мудрецы… — выдохнул наконец, донельзя сузя и без того прорезные глаза. — Рехнулись?! Только через мой труп! Ясно, какая позиция? — И хлопнул дверью своего кабинета.

И сразу же, будто с порога дотянулся он до телефона, загремело по всей конторе:

— Алло, алло! Лида, а ну дай-ка мне Поляну. Алло… Что? Гарт? Алло, Лида, ты какого черта суешь мне Гарт, когда у тебя просят Поляну! Не надо дрыхать на работе — вот что, а о женихах дома будешь мечтать, в постели… Алло, Поляна? Макаров говорит. Дергунова мне, бригадира… А где он шляется? Вот что, дорогуша, разыщешь его и подашь мне через полчаса-час. Поняла? Давайте, ищите… Уф-ф ты!.. И какого черта навязали мне эту Поляну?

Петр Демьянов посидел-посидел, с усмешечкой переглядываясь с членами правления, и решительно шагнул в хозяйскую дверь. Вышел он обратно минут через десять — раскрасневшийся, вспотевший — и попросил уборщицу-посыльную тетю Аню сбегать в мастерскую за Фроланом, он еще там должен быть. Тот явился вскоре, все с тем же рулоном в руках, и осторожненько присел на излюбленное место — на скамью в уголке.

И тут началось то самое, что называют «нашла коса на камень».

Степан Макарович нервно отмеривал длину конторской прихожей циркульными ногами, и голос его, всегда непререкаемо ровный, не спускался ниже возмущенного гудения:

— Человек ты в конце-то концов аль нет? Пойми: не могут я столько дать. И не дам! Потому — прав на то не имею.

А Фрол Романыч — низенький, но кряжистый и основательный, как дубовый пень, — упрямо смотрел в пол и глухо отвечал:

— Так я что ж — не силком. Не навязывался. Сами, знач, все просили. Сколь уж раз… Нехорошо говоришь, председатель. Не о том говоришь… Ить не силком я…

— Но совесть-то, совесть надо знать! — набрасывался Степан Макарович и кивал на приезжего бригадира: — Ты же втридорога заломил, чем он!

— Тут правда твоя, председатель. Может статься, и дороже запросил, чем он. Тебе видней, ты человек деловой, — спокойно соглашался Фролан. — Да не с того боку смотришь. Не в том, знач, суть-то. А совесть мою ты хотя бы делом мерь, коль другого не понять тебе, деловому такому…

— Да слыхал, слыхал я про эту «суть»! Все уши прожужжали.

— Эх, как ты можешь эдак-то… Но все ж глянул бы сперва, что тут к чему. Вот они — чертежи… Я ведь что хотел: такой построить, какого нигде нет. Чтоб, знач, один он был на миру — синявинский! И чтоб люди к нему как в старину к церкви подходили — за версту шапку сымали… А для того струмент кой-какой нужен, которого нет у тебя. И матерьял, опять же, кой-какой особый. Мы ж его за свой счет отыщем… Потому, знач, и прошу больше.

Фрол Романыч начал было разворачивать свой сверток, но Степан Макарович только рукой махнул:

— И видеть, и слышать ничего не хочу, пока… пока не поймешь, что народные эти деньги, Фролан! Не имеем мы права сорить их туда-сюда, неужто не ясно это тебе? Вот ставил ты мне личный дом — я ж тебе без разговору отвалил, сколь ты сказал.

— Да не в том суть-то… И опять же, своим личным домом коришь. Знал бы — шагу к твоему дому не сделал.

— «Суть, суть»!.. Заладил одно и то же. Дело — прежде всего!

В конторе воцарилась тягостная тишина. И первым ее не выдержал сам же председатель, вздохнул с досадой:

— Это надо же — торгашество устроили на народном добре, а? Такие деньги — на музей!

Тяжело глянул на него Фрол Романыч. И поднялся из угла:

— Ну, знаешь что, председатель… — бормотнул совсем уже глухо. — В общем, пошел я. Спасибо, знач, на добром слове… Не виню я тебя — не такой лекарь, чтоб слепых зрячими делать… До сотни сельчан… только в последнюю войну… И Герои свои есть, а памяти о них нету. Выходит, ты уже списал их с артели? Не имешь права. И все мы не имем…

Степан Макарович, услышав эти слова, так порывисто шагнул к бригадиру плотников, что Петр Демьянов невольно привстал на всякий случай со стула. Через край горяч бывал иногда председатель «Зари», а сейчас, видно было, прямо взбешен… Но Макаров лишь склонился к низенькому Фролану и выдохнул, почти задевая его плоским раздвоенным подбородком: