Николай Кузьмин - Соседи

Андрей, соглашаясь со всем, что говорил ему Сиротинский, быстро записывал.

— И вот теперь мы подходим к главному, дружок. Ты, конечно, копнул там, но неглубоко копнул. Очень неглубоко. Это я тебе как на духу говорю. Куда, спрашивается, смотрит партийная организация рудоуправления? Ты разве не подумал об этом? А профсоюзная? А комсомольцы? Комсомольцы-то чего не поднимут шум?

Андрей бросил писать и с сомнением поднял голову:

— Яков Ильич, это же…

— Это большой труд, Андрей, — Сиротинский покивал бритой головой. Чуть припухшие усталые глаза его смотрели ясно и строго.

— Боюсь, что это мне не под силу, Яков Ильич, — признался Андрей.

— Под силу. Только не отчаивайся. Не отчаивайся и не торопись. Ты хотел взять Семашко голыми руками. Пришел, увидел, победил. Нет, Андрей, это враг умный. Очень умный.

— Враг? — переспросил Андрей.

— А ты думал кто? Конечно. Кстати, ты очень хорошо пишешь об этом в статье. Но учти еще вот что. Семашко не одинок. Он не может быть одиноким. Он, как раковая опухоль, начинает давать метастазы. Иными словами, у него рано или поздно находятся помощники. Одни из них, этих помощников, такие же прохвосты, которые прекрасно отдают себе во всем отчет и все-таки идут на преступление. А вот другие поступают по вере. Поскольку Семашко умен, он заставляет поверить в себя, в правильность своих поступков. Вернее сказать, лозунгов. Ведь лозунги-то у него в общем правильные. И находятся люди, которые верят в Семашко и слепо идут за ним. И вот тут, Андрей, нужно быть осторожным. Нельзя всех валить в одну кучу. И вообще заруби себе на носу, заруби это крепко, на всю жизнь: семь раз отмерь, один раз отрежь. Золотое наше правило. Печатное слово — тяжелое, им и убить недолго. В руках у нас огромной силы оружие, и твоя ошибка может стоить многого. Может быть, даже и человеческой жизни. Всякое бывает.

Сиротинский ласково посмотрел на молодого сотрудника.

— Ну, чего повесил голову? Расстроился?

— Да как вам сказать, Яков Ильич. Не то слово — расстроился…

— Работы испугался?

— Нет, не это!

— Так что же? Говори.

— Понимаете… Вот вы говорили о людях, которые всем сердцем верят в Семашко. Вернее, его лозунгам. Но значит, они верят во что-то большее, чем Семашко?

— Ну, ну, — подталкивал Сиротинский.

— Так не получится ли, что мы убьем в них эту веру? А?

Сиротинский рассмеялся:

— Ты сейчас рассуждаешь, как утешитель Лука. А если говорить серьезно, то разве обман когда-нибудь скроешь? Рано или поздно, а он все равно выплывает. Значит, наш долг — открыть людям глаза на обман. Прямо, честно. Потому что это в интересах будущего, в наших же общих интересах. Понимаешь? И читатели тебе только спасибо скажут. Вот, скажут, дал Чернявин! А, не думалось об этом? — улыбнулся секретарь.

— Да ну вас! — засмущался Андрей. — Скажете тоже.

— Ничего, все мы были молоды. Мне, брат, тоже мерещилось, что читатели по утрам будут искать в газете только мою фамилию. Страшного в этом нет. Скорее наоборот. Если человек взялся за перо с чистым сердцем, он не может писать без того, чтобы не знать, как к его работе относятся читатели. Он не сможет без этого жить, потому что его работа представляется ему смыслом всей его жизни. Только циник может относиться к этому чисто потребительски. Изломанный человек, у которого цинизм прикрывает душевную пустоту.

Андрей вспомнил о своем разговоре с Пискуном, когда предлагал серию критических заметок на городские темы, подумал — сказать или нет? — и промолчал.

— Статью мне забрать? — спросил он.

— Да, конечно. — Сиротинский протянул ему исписанные листки. — Возьми и поработай по-настоящему. Я считаю, что тебе страшно повезло. Ты здорово начинаешь. Это же великолепный экзамен.

Польщенный Андрей поднялся.

— Яков Ильич, а все же дело может так повернуться. Скажут: против чего же вы выступаете? И в какое время? Ведь рекорд задуман как показ трудового энтузиазма наших горняков.

— Ну, дорогой, на всех дураков богу не намолишься! Правильно, мне приходилось, а иногда и сейчас приходится выслушивать такие обвинения. Но важны же твои убеждения, твоя вера! Скажи, тебе не приходилось видеть человека с заштопанными, скажем, локтями, носками, в починенной рубашке? И что же? Правильно, все нормально. Так уж складывается у человека. Но ведь найдутся и такие, кто покосится, а то и хихикнет, пальцем ткнет. Так вот и в нашей работе. Я, например, ясно отдаю себе отчет, что на костюме Советской власти есть еще довольно заметные заплаты. Но не надо забывать, что заплаты эти на местах штыковых ран и пулевых пробоин, пороховых ожогов. Перед этими заплатами надо шапку снимать! Но в то же время на этом костюме есть, бывают еще такие, знаешь ли, пятнышки, которые прямо-таки необходимо вывести. Их не должно быть, понимаешь? И если костюм с заплатами нам еще порой не по средствам сменить на новый — у нас есть заботы, есть расходы поважнее, — то уж пятнышки мы просто обязаны вывести, как аккуратные, чистоплотные люди. И я не хихикаю над заплатами, как это порой еще делают некоторые. Но я указывал и буду указывать на досадные пятна, как указал бы на них другу, хорошему знакомому, а то и просто прохожему. Ты не согласен с этим?

— Что вы! — воскликнул Андрей.

— А раз так, то иди и работай. Работай и ничего не бойся.

— Да я не боюсь, Яков Ильич!

— Иди, я тебе сказал. Иди. Работнички, черт бы вас побрал! Что сегодня сдал ваш отдел? Крохи. А что мне завтра в номер ставить?

— На машинке есть материалы, Яков Ильич. Мы же не виноваты!

— Ладно, разговорился. Все вы не виноваты. Ступай! Мне тут еще надо посидеть, кое-что подготовить. А там, глядишь, и полосы на читку понесут.

— До свиданья Яков Ильич. Спасибо.

— Иди, иди. Будь здоров… Да, вот что! Если опять придется торчать на руднике — звони. Звони почаще. Стесняться тут нечего. Договорились?.. Ну, двигай!

Обшарив карманы, Андрей подсчитал остатки зарплаты, отложил на автобус и прикинул: обед получался скудный — или первое и котлеты, или те же котлеты и компот. Лучше взять борщ и котлеты, без компота можно обойтись. Андрей вошел в знакомую рудничную столовую и стал проталкиваться к кассе. Он угадал в обеденный перерыв. Народу в столовой было много — служащие рудоуправления и рабочие подсобных цехов. Андрей удивился, увидев, сколько у него здесь знакомых. Журналиста узнали и, как гостя, пропустили к стойке без очереди. С двумя дымящимися тарелками на подносе он стал выбираться к свободным столикам.

— Здравствуйте, — окликнул его чей-то голос. Андрей на мгновение оторвал от тарелок напряженный взгляд.

— О! — Он узнал Иванцова. — Здравствуйте! — Бережно опустил поднос на столик. — Тоже обедать?

— Наше время, — улыбнулся Иванцов.