Василий Ажаев - Предисловие к жизни

Сферическая поверхность была гладкой и ощутимо горячей, Лена скользила коленками и ругалась. Схватившись за шкив, она стала приспосабливаться к натужливым движениям измучившегося аппаратчика. Он глянул на нее по-птичьи, одним глазом в стекло противогаза, и благодарно поморгал. Лена закричала:

— Пойдите отдохните! — Воздух вышел из маски возле ушей: — Прдрте!

— На одну минуту, — сказал Антон, и до Лены дошло: — Наднуту.

Аспиринщик сполз с аппарата, Лена осталась одна, сразу почувствовав — сил у нее хватит ненадолго. Сердце колотилось чудовищно, дышать было нечем. Совсем чуть-чуть, на какие-нибудь пол-оборота ей удавалось сдвинуть шестеренку мешалки. Горячий алюминий жег коленки, и девушка никак не могла найти более удобное положение. Она обрадованно вздохнула, увидев взбирающегося на аппарат Антона. Он велел ей спуститься, бежать на улицу.

Содрав противогаз и со всхлипом вдохнув небывало сладкого воздуха, Лена сказала Марине и девушке из конторы: «Достаньте противогазы и вернитесь к сушильным полкам, надо же теребить и ворошить аспирин, готовить его к сдаче». А сама Лена понеслась в заветный салол. У Бориса в цехе тоже было полно едкого тумана. Ее дружок, не обращая на этот туман никакого внимания, выгребал медообразную массу салола из плоского аппарата. Женя в противогазе ссыпал в ящики сухой салол.

— Борис, если можешь, помоги, у нас катастрофа, пропадает аспирин, целая загрузка! — выкрикнула залпом и задохнулась девушка.

Крикнув Жене: «Пошуруй один!» — Борис схватил свой противогаз и помчался за Леной. Они вдвоем влетели в цех аспирина.

— Назад, сумасшедшие! — кричал им вслед Львов, снова вернувшийся сюда. — Я запрещаю вам находиться в цехе!

Борис сменил Антона на аппарате, и Лена с гордостью увидела, как ходко пошла крутиться мешалка в руках ее Бориса. Пригодилась его любимая игра пудовыми гирьками. Зато Антон, видно, совсем выбился из сил, лицо у него посерело и глаза налились кровью.

Тем не менее через несколько минут аспиринщик сменил Бориса, который понесся в свой цех, крикнув Лене: «Сейчас вернусь!» Так он и бегал из своего цеха в цех Лены, пока Могэс не дал ток.

Львов мобилизовал для возни на аппарате еще двух человек, да и Борис крепко помог, однако заслугу спасения аспирина и нескольких долей процента плана присвоили целиком Антону и Лене. Никто, правда, не обиделся, особенно Борис. Он-то получил такое, с чем не могла сравниться самая горячая благодарность администрации: неожиданный и самый отчаянный поцелуй среди едких паров уксусной кислоты.

Марина бежала, и люди оглядывались, дивясь необычному ее виду в запачканном халате. Она догнала друзей уже на трамвайной остановке. Встревоженные ее окриком, они дожидались, пока девушка отдышится и сможет говорить. Смуглые щеки ее полыхали, в глазищах слегка монгольского прищура блестели слезы.

— Ну, говори, — поторопила Лена. Только что сдав подруге смену, она боялась: не случилось ли какой беды? — В цехе что-нибудь?

— Нет, не волнуйся. Аркадий и Яшка уходят с завода. Аркадий мне сказал.

— Разве так можно? — удивился Борис. — Давно ли был разговор у Курдюмова и Яшка мотал своей башкой: мол, никто не собирается уходить? Недели не прошло!

— Верь ты им! — презрительно сказал Ваня. — Э, да пес с ними! Скатертью дорога!

— Нет, не скатертью! — запротестовала Лена. — Аркадий сходит с ума. Из-за своей музыки. А Яшка его подкручивает. Баламут несчастный! Им надо вправить мозги. Пошли обратно.

Пошли обратно. Морозный ветер дул им встречь, нес снежную жесткую крупку, сек лица.

— Стыдно перед заводскими, — волновался Борис. — Мы же порядочных людей на соревнование вызвали, и вдруг двое дезертируют. Позор!

— Яшка-то в цехе, в смену с Костей заступил. А вот Аркашка давным-давно дома. Зря идем, — ворчал Ваня.

— Он был у меня в аспирине. И не уйдет, пока я не вернусь, — конфузясь, призналась Марина.

— Дежурит, сукин сын, ухаживает, а не слушается, — ухмыльнулся Ваня.

— Тебя тоже не больно-то слушаются, — огрызнулась Марина, имея в виду Галю.

Аркадий оказался в салоле у Яшки. По решительному виду, с каким ребята зашли в цех, Яшка сообразил: сейчас будет буря. Хитрый Макарьев этого и ждал: напугаем уходом с завода, и тогда они не будут возражать против нашей работы в лаборатории. Хорлин предупреждал: «Не тяните, форсируйте, вакансии долго не могу держать открытыми».

— Твоя невеста целую компанию притащила, держись, — прошептал Яшка Аркадию, стоявшему с безразличным видом у окна.

В пальто с меховым воротником и в меховой шапке у Аркадия был элегантный и чуждый цеху вид. Костя, с кепочкой на буйных волосах барашком, ожесточенно кидал куски фенола в автоклав. Сердитый на нерадивого Яшку, Костя отвернулся, когда тот подбежал: «Давай я покидаю». Будто помочь хочет, а самому надо поближе к пришедшим, чтобы слышать, о чем будут говорить. Ловчило окаянный!

Борис с ходу атаковал Фиалковского:

— Вы что затеяли, Аркадий? Совесть у тебя есть?

— Что ты от меня хочешь? — со злостью спросил Аркадий.

— Позор для всех нас, для школы, если вы сбежите. Я хочу, чтобы ты это понял.

— Почему позор? Я больше не могу — и ухожу. Вы-то здесь при чем? Каждый отвечает за себя.

— Ну что ты говоришь, Ара? — с отчаянием восклицает Марина.

Костя подходит с мрачным видом. Яшка — весь внимание, удивительно, как он попадает в люк автоклава совком.

— Что это значит: каждый за себя? — спрашивает Костя. — А ты забыл, как мы третьего дня все шестеро подписали договор на соревнование с метиловым эфиром?

— Вот именно. А сегодня проповедуешь капиталистический принцип: каждый сам за себя. Хорош ты будешь, если товарищи тебе откажутся помогать.

— Я тебе, Аркашка, впрямую скажу. — Ваня с неприязнью смотрит на Фиалковского. — Пусть тебе стыдно будет перед Мариной. Знаешь, ты кто? Ты трус. Ты всегда прятался за Борькину и Костину спину. Они всегда за тебя дрались. Думаешь, мы не помним: ты стоишь, а они отдуваются, принимают плюхи и синяки? Твои плюхи и твои синяки. Ты, видишь ли, их не любишь. Я уж не вспоминаю твои знаменитые обломовские прогулки.

— При чем тут синяки и плюхи? — не без смущения возражает Аркадий и бросает взгляды на Марину, стоящую с опущенной головой.

— Иван прав. Ты боишься завода, боишься работы. — Лена кипит от возмущения и гнева.

Костя хочет тоже что-то сказать, машет рукой и возвращается к автоклаву: пора устанавливать бутыли с трех-хлористым фосфором.

— Неверно это, неверно! Ты слышишь, Марина? Разве я боюсь? Вы же знаете, ребята, я музыкант, я должен беречь руки, иначе не смогу играть. Посмотрите, на что они похожи!

Аркадий протягивает одному, другому свои руки. Он их бережет, но разве их здесь уберечь?