Василий Ажаев - Предисловие к жизни

«Не ищите для меня книгу, — было написано в требовании, — я хочу с вами познакомиться. Можно мне проводить вас, когда закроется читальня? Ваня».

Борис рассчитывал, что листок с неделовой надписью попадет в руки молоденькой и хорошенькой девушке, новенькой за прилавком. Судьба судила иначе: не подозревавший об интриге Ваня вручил листок в руки пожилой и очень строгой библиотекарше, которую побаивались все посетители читальни. Строгая женщина привычным жестом поднесла к глазам Ванино требование, помрачнела и поморщилась, взглянула на Ваню и подозвала заведующего. Заведующий, в свою очередь, принялся изучать листок и самого Ваню, после чего вышел из-за прилавка и попросил удивленного Ваню следовать за ним.

Выскочивший за ними озорник, взволнованный неожиданным поворотом своей шутки, услышал, как заведующий отчитывал товарища:

— Вы лишаетесь права посещать читальню на три месяца. Возьмите ваш нелепый мадригал и подумайте над ним на свободе.

Обалдевший Ваня прочел записку и кинулся на Ларичева с кулаками. С трудом ему удалось сдержаться, только сказал Ваня что-то невнятное и неласковое. Довольно долго, недели две, друзья не разговаривали.

Сейчас Борис написал на листке-требовании:

«За эту историю извиняюсь. Все-таки хорошее, однако, было время! Слушай, Иван, я предлагаю сегодня начать наши занятия хотя бы и без программы. С чего начнем?»

Ваня своими большими квадратными буквами начертил:

«Это почему же без программы? Именно с программы и начнем. Только уж давай воспоминания и всякие телячьи нежности побоку. Идет?»

И он с довольной ухмылкой вынул из-под газет и поднес к носу товарища книжечку — «Программы по подготовке в вузы и втузы».

Внушительный красивый алюминиевый барабан, как предсказывал Антон, похожий на пушку с чуть вздернутым могучим дулом, опоясанный широкими трансмиссионными ремнями, стоял готовый в мастерской. Его собирались перетаскивать в цех, и шел спор: ломать ли уже уродливую деревянную старушку сушилку или не торопиться, может быть, подстраховаться — не случилось бы осечки с алюминиевым красавцем.

Пряхин и Львов, участники этого спора, поглядели на взволнованную и раскрасневшуюся Лену и храбро взяли риск на себя. За час от старой сушилки не осталось в цехе и дощечки. Лена так радовалась и хлопотала, что Львов не сводил с нее глаз и широко улыбался. Вдруг девушка с изумлением увидела: ее непосредственный начальник соавтор и друг не выказывает по поводу ликвидации «гардеробов» никакой радости.

Только сейчас она огорченно заметила: Антон странный какой-то, не похожий на себя. Разумеется, он помогал крушить уроды-гардеробы, втаскивать пушку и пристраивать ее на место. Однако делал он это без обычного жара. Когда барабан завертелся и засыпанный внутрь аспирин почти музыкально зашуршал, когда дождались, что струйка порошка, пройдя положенный путь встречь горячему воздуху, потекла с противоположной стороны в подставленный Леной ящик и Львов, внимательно разглядев щепотку теплого аспирина, помяв его между пальцами и понюхав, сказал «отлично», — все захлопали в ладоши, и с особенным пылом молодые соавторы. Главный же именинник даже не улыбнулся. Его не обрадовало решение Львова поставить такую же сушилку в салоле и торжественное, подкрепленное энергичным киванием бризовской лохматой головы обещание Пряхина выдать авторам подходящую премию.

Инертность, равнодушие Антона настолько не шли ему, что Лена ужаснулась. Не заболел ли он, не тронулся ли? Она не могла поверить собственным ушам, услыхав обращение аспиринщика к Пряхину тут же, в цехе: Антон просил перевести его из аспирина в другой цех. Что такое? Пряхин отшутился. Аппаратчик тихо ему сказал нечто заставившее главного химика торопливо согласиться.

— Что с вами, Антон Сидорович? — спросила Лена, оставшись с аппаратчиком наедине. — Вы не захворали?

— Не захворал, не беспокойся, доченька. Плюнь, не обращай внимания. Тебе не след знать противные пакости.

Не знать пакости? О чем он говорит? Девушка не могла догадаться. Он рассеянно стоял, отведя глаза в сторону, ей пришлось напомнить: пора выгружать второй аппарат. Антон механически занялся выгрузкой. И она чуть не упала от страха, когда вдруг, грозя кулаками аппарату, Антон громко, во весь бас заорал:

— Убью тебя, убью! И его убью! И себя убью!

Поймав ее испуганный взгляд, он вздохнул и опять сказал:

— Не обращай внимания.

Улучив минуту, Лена побежала к Львову. Начальник не удивился, он, оказывается, все знал об Антоне и посоветовал не волноваться. Как же не волноваться? Человеку плохо!

— Человеку плохо, — согласился Львов и пожал толстыми плечами. — Помочь ему не в наших силах.

Нехотя он поведал девушке: у Антона горе, жена после шестнадцати лет совместной жизни взбесилась. Приехал дальний родственник, однодеревенец, молодой парень, остановился у них. Антон уходил на работу, дочки ходили в школу, потом Антон уезжал на три дня — родственник ухаживал за дурехой, и она влюбилась. Теперь гонит Антона, говорит, от него пахнет и он вообще противный («Шестнадцать лет не замечала», — усмехнулся Львов). Антон просит перевести его в расфасовочную: мол, меньше будет пахнуть. Разве теперь поправишь дело?

— Что же будет?! — закричала потрясенная услышанным Лена.

— Не знаю, — честно сказал начальник цеха.

Лена вернулась в цех. Антон стоял безучастно, а работа не двигалась. Едва не плача от жалости, девушка сама занялась выгрузкой аппарата. Антон зашевелился, махнул ей: «Отойди», — и, наполнив центрифуги, запустил их.

Старшая доченька, как ее звал аспиринщик, не могла примириться с бездеятельностью, старалась чем-нибудь ему помочь. Она, разумеется, побежала в салол. Рассказав Борису о горе Антона, девушка залилась слезами. Приятель ее растерялся и готов был сам заплакать. Посоветовать он ничего не умел. Может, вздуть ухажера? Не поможет, дело-то в ней, не в нем.

Лена побежала в автоклавный цех, искала Курдюмова. Комсомольский вождь пропадал в Мосгосторге: все вычищал из «прозрачного дома» чуждый элемент. В цехе дежурил Дронов, и Лена поговорила с ним.

— Придумаем что-нибудь, — сказал Дронов. — Мы сами переживаем. Слезами тут не поможешь. Парень, подлюга хитрая, уверил ее, что любит, а у самого, видно, другой интерес какой-то. Женщина потеряла разум.

Дождавшись конца смены, Лена пошла к Васильевым домой. Они жили рядом с заводом, и Борис остался ждать девушку возле проходной. Лена почему-то верила, что ее разговор с женой Антона, Марьей Степановной, поможет делу. У нее осталась в памяти добрая, миловидная женщина, радушно угощавшая ее оладьями.

Девочки кинулись к «старшей сестренке», едва она переступила порог. Антона дома не было. За столом сидели раскрасневшаяся хозяйка и здоровенный парень с быстрыми маленькими глазками, обедали. Бутылка водки стояла между ними.