Василий Ажаев - Предисловие к жизни

«Какая у вас, должно быть, большая и чуткая душа, — так начиналось послание из Ольдоя, — если вы сумели так произнести удивительные слова, обращенные к любимой женщине: «Да святится имя твое». Вы так прочли их! Издалека незнакомый человек шлет вам за это свою благодарность.

Я знаю вас, как знают вас все в нашем крае. Приходилось видеть вас на улицах города и в парке, слышать ваши выступления на литературных вечерах, — вы хороший человек, это всякий скажет. Однако только здесь, в Ольдое, я поняла, почему любят Грезина в нашем городе и повсюду на Дальнем Востоке. Ах, сколько мыслей, радостных и грустных, вызывает ваш голос. Очень, очень хорошо, что вы читаете по радио для многих, многих людей, лишенных других возможностей приобщиться к культуре.

Не смейтесь надо мной… Мне захотелось написать вам, какие мысли вызвало ваше чтение. Выразить свои чувства и переживания я, наверное, не сумею — и все-таки пишу вам. Не сердитесь…

Представьте себе маленький деревянный, игрушечный домик, прижавшийся к подножию огромных сопок. Тишина. Далекий, едва слышный гул. Он быстро нарастает, ширится. И вот уже кажется, будто по крутым каменистым склонам несутся сотни пустых железных бочек. Снова тишина — на миг! И сразу — грохот, гром, сотрясающий всю землю, и слепящее сверкание молний. Гроза!

В грозовом грохотании, то погружаясь в плотную, почти ощутимую на ощупь, темноту, то озаряясь молниями, бежит и размахивает руками хозяйка маленького домика. Ее подгоняет не боязнь грозы, нет, она просто знает, что с минуты на минуту хлынет дождь, и ей хочется сухой попасть в дом. Так и есть! Она не добежала до крыльца всего несколько шагов, ее настиг ливень. Легкое платье мгновенно намокает и липнет к телу. Теперь незачем спешить, хозяйка останавливается, подставляет лицо, руки, плечи теплым ласковым струям.

Вдруг она вздрагивает, как от удара: ее напугал громкий мужской голос. Кинулась к крыльцу, вбежала в дом и рассмеялась — черт возьми, это радио! Подошла к приемнику, чтобы выключить — и замерла, очень тронула первая услышанная фраза: «Почем знать? Может быть, твой жизненный путь пересекла настоящая, истинная любовь, о которой не может не мечтать каждая женщина».

…Вся мокрая стояла я в пустом домике, стояла и не могла тронуться с места, пока другой голос — обыденный, лишенный всякой приподнятости, женский деловой голос — не объявил, что артист Дмитрий Грезин выступал с литературной композицией по рассказу Куприна «Гранатовый браслет» и краевой радиокомитет просит посылать свои отзывы.

Вы когда-нибудь бывали на Ольдое? Наверное, нет. Первая здешняя достопримечательность — сопки. Куда ни глянь, здесь всюду громоздятся круглые и островерхие сопки, до самых макушек поросшие соснами и елями. Вторая достопримечательность — горная быстрая речка Ольдой, пересекающая долину; через эту бесконечную речку я строю свой первый железнодорожный мост. Третья достопримечательность: на каждом шагу горячие радиоактивные, излечивающие от всех болезней источники. Излечивают ли они что-нибудь в действительности — судить не берусь, так как ни разу в жизни не лечилась, но что источники эти горячие, словно кипяток, за это ручаюсь. Они остаются горячими даже в самую свирепую пору зимы, и никакой мороз не может их остудить. Видели бы вы, как пробиваются они сквозь любую толщу снега и стоят в неподвижном прозрачном воздухе нежно-белой колоннадой, поддерживающей собой весь бледно-голубой небосвод. И в связи с этим несколько домиков или солиднее — «корпусов» — санатория.

Вижу вашу усмешку. И верно, есть над чем посмеяться. Слишком «красиво» я написала, верно? К тому же некстати припутала зиму, когда сейчас июнь. Да и похоже вроде на приглашение приехать и взглянуть на Ольдой. Похоже? Меня аж в краску бросило, ведь и мысли такой не было у меня! А если бы и была такая мысль? Вы сюда не приедете. Незачем и некогда.

Я написала вам про сопки и сосны, про суровость Ольдоя только для того, чтобы вы сами удивились, как странно было то, что мне приснилось после грозы, после вашего голоса.

…Город у моря, мне совсем не знакомый. Я иду по улицам и не столько вижу, сколько чувствую: они шумны, веселы, нарядны. Узорчатые бронзовые изгороди, сквозь них тянутся розы и другие, совсем не известные мне, но прекрасные цветы — они словно обижены, что их не срывают. На небе луна круглая и ровная, как в мультипликациях. На нее наплывает большое облако, и тогда ярко разгораются звезды. Они стекают вниз прямо в море и, скопившись вместе, так сверкают, что больно глазам, можно ослепнуть. И море ворчит, рокочет, обеспокоенное этим сиянием…

Простите меня за бестолковое письмо. Я уснула, когда голос ваш еще звучал в ушах, а проснулась с ощущением праздника в душе. Все во мне поет, радуется неизвестно чему, ждет неизвестно чего, и это все оказалось невозможным удержать в себе, как невозможно и передать неподатливыми, неуклюжими словами. Однако пусть письмо идет таким, каким написалось сразу…

Я благодарю вас, радуюсь тому, что вы живете в нашем городе и существуете вообще. Спасибо, много раз спасибо, будьте здоровы и счастливы».

Дмитрий Афанасьевич не сразу понял, от кого это письмо. «Феня Калинина», — спокойно прочел он и снова, в который уже раз, вернулся к самому письму, поэтическому, полному волнения и радости, несмотря на неумение выразить словами свои чувства.

«Искусством я пробудил в ней желание любить, а может, просто любовь», — думал Грезин, играя листками, исписанными угловатым и крупным, еще школьным почерком.

Снова взглянув на подпись, Дмитрий Афанасьевич ахнул, — он догадался, чье послание, наивное и восторженное, держал в руках. Его прислала та самая Феня Калинина, чья история была известна всем горожанам. Десять лет назад, вскоре после своего приезда на Дальний Восток, Грезин присутствовал на митинге, посвященном разгрому фашистской армии под Сталинградом. Председатель городского Совета Голощапов известил собравшихся о том, что в битве за Родину погиб их земляк Герой Советского Союза Калинин. «Мы все, сколько нас есть в городе, — заявил тогда Голощапов, — обязаны заменить отца двенадцатилетней сиротке Фене Калининой. И это будет только справедливо, ведь майор Калинин отдал свою жизнь, защищая нас от фашистских захватчиков».

Дмитрий Афанасьевич вспомнил: в прошлом году, под наблюдением своего коллективного отца, Феня защитила диплом в железнодорожном институте. Теперь она инженер и работает на строительстве железной дороги, ответвляющейся на север от действующей магистрали. Грезину однажды показали Феню на баскетбольной площадке, и он запомнил ее возбужденное игрой лицо и ловкую фигуру, вытянувшуюся в прыжке за мячом.