Василий Ажаев - Предисловие к жизни

— Это для вас. Восход солнца, — весело сказал Дмитрий Афанасьевич.

Он поцеловал руку Фени и с удовольствием ощутил, как затрепетали ее похолодевшие пальцы.

Феня вряд ли знала — впрочем, как и многие из нас, — что такое счастье. Когда Дмитрий Афанасьевич однажды спросил, счастлива ли она, девушка не ответила и только подарила ему взгляд, в котором, как он тут же заявил, ему удалось прочесть многое.

Видимо, и было счастьем то ощущение необыкновенного, с которым жила она все эти удивительные — бесконечные и столь же непостижимые — быстрые дни.

Счастье пришло к ней, пожалуй, раньше, чем она увидела Дмитрия Афанасьевича на станции. Быть может, оно пришло уже в тот момент, когда она получила его письмо. Возможно, счастье пришло еще раньше — в ту ночь, когда она во сне вновь пережила впечатление от услышанного по радио грезинского «Гранатового браслета». Написав после долгих раздумий ответ Грезину, Феня была уверена: он обиделся, ни за что не приедет. Несколько дней она горевала, ходила как убитая. Вдруг пришло второе письмо, полное ласковых увещаний и заверений в любви. Она ожила, он рассеял ее сомнения. Она ждала его приезда как в лихорадке. Ждала и страшилась.

В своем маленьком поселке строители жили дружно, одной семьей, все у всех было на виду. Как она объяснит товарищам — кто такой Грезин для нее, зачем пожаловал в Ольдой? Жить он будет, разумеется, в санатории, но ведь их неизбежно увидят вместе. Как же его отрекомендовать? Просто друг?

Ей пока не приходилось сталкиваться с людьми, чьи поступки возбуждали бы в ней недоверие, ненависть, желание вступить с ними в борьбу. Зато Феня знала много друзей — и здесь в Ольдое, и в городе, где провела всю жизнь и училась. Все друзья как бы сливались в единый образ великодушного, доброго Семена Ивановича Голощапова.

Но такого друга, как Грезин, она еще не встречала. И она понимала, что его нельзя было считать просто другом. Представление о нем не вмещалось в это слово — ясное и определенное по смыслу и ощущению.

Так и не решив, как она представит Дмитрия Афанасьевича товарищам, Феня стала готовиться к его приезду. Ей очень нравился домик в сопках, в котором она жила одна с тех пор, как нормировщица и медсестра сбежали от нее в палаточный поселок, поближе к месту работы. Вдруг Грезин захочет заглянуть сюда? Ему этот домик, наверное, покажется бедным и пустым. Феня купила красивый ситец для занавесок на окна и попросила бригадира плотников сделать новый стол и полочки для книг, лежавших до сих пор в ящиках. Все сразу обратили внимание на Фенины приготовления, и кто-то поинтересовался, не Голощапов ли к ней приезжает.

— Разве Семен Иванович выберется сюда? — возразила девушка. — Я жду в гости одного хорошего человека.

Больше товарищи не расспрашивали Феню. Поняв по всему преобразившемуся ее виду, что в Фениной жизни произошли какие-то важные события, они тоже стали поджидать гостя.

Они видели, как рано утром Феня бежала на станцию. Видели и то, как она возвращалась уже не одна. Грезин и предполагать не мог, что за ним украдкой наблюдают десятки внимательных глаз. Феня показывала приезжему свое хозяйство, целый день они бродили вдвоем, и за это время товарищи Фени успели составить свое представление о ее госте.

Что ж, он им понравился — видный мужчина, приветливый, добрый, веселый. Феню, по всей видимости, он любил крепко — так заглядывал в глаза, так вежлив и предупредителен. Им понравилось, что приезжий еще засветло ушел со своим чемоданом в санаторий. Почтальон тетя Паша — симпатичная полная женщина с мягким, добрым лицом — высказала общее мнение:

— Видать, серьезный человек и намерения у него серьезные. А то ведь много есть и таких кавалеров — на один вечер.

День, другой прожил Грезин в Ольдое — мнение о нем, как о человеке достойном, укрепилось среди строителей. Он как-то зашел на почту. Тетя Паша, воспользовавшись случаем, сумела с ним осторожно побеседовать. Оказывается, он артист, холостой, Феню знает давно и обожает ее — говорит о ней и весь просто сияет. Тетю Пашу подкупило, что он искал в Ольдое загс.

— Как же, говорит, молодежь у вас обходится без этого заведения? Или здесь запрещено жениться?

— Разве это запретишь! Да и не в загсе вовсе дело, а в любви к человеку, — ответила тетя Паша. — Можно и в загсе побывать, росписи свои в книге оставить, а любви не будет.

— Мудрые слова, — одобрил Дмитрий Афанасьевич и повторил: — Загс не заменит взаимной любви и уважения, вы правы. И семью не создать только на основе записи в толстой книге.

О своей беседе с приезжим тетя Паша рассказала в поселке, после этого к Грезину стали относиться с еще большим доверием. Никто даже не заметил, как он перенес в Фенин домик свой чемодан. Все происходило честь по чести, новая семья складывалась правильно — открыто, по согласию и, главное, по любви.

Переселение Грезина в домик возле сопок произошло через несколько дней после приезда, неожиданно даже для самой Фени. Проводив однажды Дмитрия Афанасьевича в санаторий, она сидела у окна и тосковала. В этот вечер еще труднее, чем вчера, было мириться с одиночеством, ведь Грезин был здесь, в Ольдое, неподалеку. «Хоть бы он вернулся на минуту», — подумала она, и в тот же миг Грезин предстал перед ней из темноты.

— Я не могу без тебя, Феня, это несправедливо: быть рядом и не вместе, — сказал он. — Почему нам не быть вместе сейчас, если мы любим друг друга и будем всегда вместе? Нам незачем прятаться от людей и от себя.

Дмитрий Афанасьевич говорил горячо, чуть ли не со слезами и, очевидно, сам глубоко был взволнован своими словами.

Феня, однако, не сразу с ним согласилась. Поначалу она рассердилась и просто потребовала, чтобы он немедленно вернулся в санаторий. Он молчаливо выдержал взрыв упреков и какого-то стихийного, что ли, недоверия. К ее удивлению, был такой робкий, покорный и жалкий, что она растрогалась. «Как же он вернется в санаторий, его же увидят и спросят, — подумала она. — Что он скажет? Ему тогда придется вообще уехать».

Что же, собственно, она хочет от него? Он прямо и открыто заявил о своей любви и своих намерениях. Пусть он пока, хотя бы до завтра останется.

Так, подумав, решила Феня. На этом условии он остался, снова и снова повторяя: «Нам незачем прятаться».

Он остался не только до завтра. И с этого, именно с этого мгновения наступила для Фени пора счастья. Только теперь она поняла, что такое человек, которого любишь больше всего на свете! До Грезина никто не был ей желанен, никого она так не ждала. Если бы он сейчас уехал, она умерла бы, наверное. До Грезина никто не искал в ней женщину, только от него она узнала, что такое ласки мужчины. Один голос Дмитрия Афанасьевича, шептавшего ей на ухо стихи, ввергал ее в неведомое ранее состояние; она могла без конца слушать его речи, даже и не понимая иной раз, что, собственно, он произносит. Ей было странно представить себя теперь одинокой. За несколько дней Феня привыкла к нему, словно знала его долгие годы, словно всегда был рядом с ней этот веселый плечистый молодец. Она подолгу, не отрываясь, рассматривала его крупное, чуть прихваченное загаром улыбающееся лицо. Ей нравилось находить все новые подробности в его внешности, в манерах, в характере. Феня отметила про себя, как он прищуривал серые большие глаза и резким движением руки откидывал назад упрямые волосы. Она обрадовалась его любознательности: как жадно заинтересовался Дмитрий Афанасьевич строительством моста через Ольдой — ее, прораба Калининой, первой стройкой!