Василий Ажаев - Предисловие к жизни

Предстояло закрытие спортивного сезона, заключительный футбольный матч. Дмитрий Афанасьевич иногда выступал в качестве радиокомментатора, причем его поклонники уверяли, будто он это делает не хуже самого Вадима Синявского. Во всяком случае, в здешних местах соперников ему в этом искусстве не было.

Вчера вечером Грезин договорился о передаче со стадиона. При этом он сразу подумал: «Вот все и рассосалось. Теперь можно возобновить чтения по радио и в концертах по новой программе».

Сейчас он смотрел на знакомых и незнакомых с добродушной улыбкой, сверкая зубами, словно ничего с ним не случилось. Кое-какие ответные улыбки подтверждали: да, ничего особенного и не произошло, мало ли какие с кем бывают неприятности. Дмитрий Афанасьевич был убежден, что многие ему даже сочувствуют. И суд, и провал на литературном вечере выглядели в его глазах просто как козни недоброжелателей.

Около него собралась группка людей — два приятеля и три девушки, с которыми его только что познакомили.

— Вас не видно и не слышно, — сказала одна из них, улыбаясь.

— Так ведь уважительные причины, — ответил Дмитрий Афанасьевич, и все многозначительно закивали головами.

У Грезина было праздничное настроение — в тон солнечному дню и веселой обстановке вокруг. Посматривая на приятелей и девушек, он уже предвкушал удовольствия вечернего времяпрепровождения.

— Знаете что? — сказал он, взглянув на часы. — Я освобожусь ровно в четыре. Может быть, не дожидаясь вечера, мы сразу куда-нибудь и зальемся?

На том и порешили. Дмитрий Афанасьевич неторопливо и важно направился к обычному месту радиокомментатора в ложе на трибунах. К удивлению и удовольствию, он увидел там любимого своего футболиста — центра нападения «Зенита» Володю Костюшина.

— Что вы здесь делаете, маэстро? — засмеялся Грезин. — Вам через десять минут выходить на поле.

Он заметил мрачный и сосредоточенный взгляд, каким Костюшин смотрел на него. Скуластое лицо футболиста стало еще резче, глаза холодно поблескивали.

— Так что с вами, Володя? Какой-то у вас необычный вид! — снова засмеялся Грезин, хотя настроение у него уже испортилось.

Костюшин не удостоил диктора ответом. Он упорно молчал, не сводя с Грезина тяжелого взгляда, и под этим взглядом с лица диктора постепенно сползала улыбка. Он пожал плечами и сделал вид, что его очень интересуют бумаги с текстами завтрашних радиопередач, вынутые из кармана. Его тревожил безмолвный мрачный футболист. В чем дело, что случилось? Неужели опять какая-нибудь неприятность?

Все быстро объяснилось. Прибежала дежурная и сказала: его, Грезина, срочно требует к телефону председатель радиокомитета. Диктор поспешил в контору стадиона, с удивлением отметив, что Костюшин его сопровождаем.

Председатель был, как всегда, весьма немногословен:

— Передачи со стадиона не будет. Ясно?

— В чем дело, Владимир Иванович? Матч начинается через несколько минут.

— Он состоится без комментариев. Репортаж мной отменен. Ясно?

И председатель повесил трубку. Дмитрий Афанасьевич взглянул на Костюшина, торчавшего у конторы, и пошел прочь.

Какой скандал: матч начался без него! А ведь репортаж был объявлен в программе. Грезин шел вдоль высокой ограды стадиона, сквозь которую всюду упрямо пробивались колючие темно-зеленые ветки боярышника, а перед ним неотступно стояло мрачное и решительное лицо Костюшина. Он знал об отмене репортажа и, видно, хотел убедиться, что и Грезина об этом предупредили. День так хорошо начался, и вдруг снова неприятности. Почему надулся футболист: уж от него-то Грезин ничего плохого не ожидал. Молчал как камень и стоял туча тучей. Чем ему вдруг стал не по вкусу репортаж? Всегда раньше нахваливал. Может быть, до него дошел скандал с Катериной? Или что-то узнал он про Феню? И тоже решил включиться в кампанию по его, Грезина, воспитанию? Вообще, поездка в Ольдой оказалась прямо-таки роковой, какой бес потянул его туда. Эх, сентиментальный мужчина вы, Грезин!

Мысли Дмитрия Афанасьевича с каждым шагом принимали все более ровный, спокойный характер. Репортаж могли отменить по самым разным причинам. Костюшина Петя поможет затащить на вечеринку с девочками и там за рюмкой все по-мужски уладить. Ему, очевидно, наговорили про него всякие страсти, а теперь он поймет — ничего такого не произошло, из-за чего бы стоило устраивать Грезину такую суровую обструкцию. Если он надулся из-за Фени, то ведь не будь Феня чудачкой, все обошлось бы, как обходится всегда в подобных случаях.

«Куда пойти?» — спросил себя Грезин, останавливаясь на перекрестке и оглядываясь. В тот же миг все дрогнуло в нем и напряглось: он увидел идущего прямо на него Голощапова — именно того единственного человека, о ком все эти дни он просто боялся даже думать. Председатель горсовета торопился на стадион — он посещал все футбольные матчи. Семен Иванович шел легко и быстро. Прохожие, приветствуя его, с улыбкой провожали этого крупного, полного и совсем седого человека долгим взглядом, как бы говоря: «Он у нас еще молодой, Голощапов. Его и не догонишь».

Дмитрий Афанасьевич был знаком с председателем горсовета, раза три ездил с ним по районам — на посевную и уборочную, от Голощапова получил квартиру, знал, что председатель хорошо о нем отзывается, очень ценит Катерину. Как и все в городе, Грезин уважал Голощапова, как все, звал его «батей» и «отцом города».

Поборов растерянность и смущение, Дмитрий Афанасьевич подтянулся, щелкнул каблуками и встретил его улыбкой и бравым приветствием.

— Семену Ивановичу, «отцу города», мое нижайшее! — гаркнул он. Так здоровался он с Голощаповым обычно.

Старик прошел мимо, не ответив и даже не взглянув на него. Он прошел как бы сквозь Грезина.

Подчиняясь безотчетному порыву, Дмитрий Афанасьевич крикнул Голощапову в спину:

— Здравствуйте, Семен Иванович! Вы не заметили меня?

Приветствие прозвучало на этот раз неуверенно, больше того — просто жалобно. Голощапов не отозвался. Побледневший и посеревший Грезин долго смотрел ему вслед.

…После встречи с Голощаповым Грезин предпочел покинуть город и край, где прожил без малого десять лет. Он уехал так быстро, что обошелся без проводов и даже закадычному другу Пете Мазнину не было известно, куда направился Дмитрий Афанасьевич: на восток или на запад, на север или на юг.

Он вышел в сад и удивился: белым-бело! Белые флоксы, белые георгины, белые табаки и белые астры. Влюбленный в цветы, он с весны усердно ухаживал за ними, полол и поливал, и теперь удивлялся не тому, что они чудесно расцвели. Удивительно было, как незаметно кануло лето и подступила осень.