Василий Ажаев - Предисловие к жизни

— Зря ты все это затеял. Нанайцы при Советской власти шагнули через тысячелетие — это верно. У них и земледелие появилось, и скот они разводят, и школа есть, но больше всего они охотники. Стоит ли отрывать их от родного дела? Да и на стройке вряд ли будет от них польза.

— Будет польза, — возражал уверенно Сарафанов. — Мы соберем в стойбищах не одну бригаду, и ребята станут учиться, станут настоящими строителями. Не веришь? Поживем — увидим.

Угадав, о чем идет спор у приезжих, дед Лала вдруг напустился на Сарафанова. Он громко кричал и размахивал руками. Сарафанов слушал его и улыбался. Зульчи спокойно возразил старику и потом объяснил Казьмину:

— Дед волнуется, что некому будет ходить на охоту и ловить рыбу. Я ему ответил: на стройку идет лишь часть людей, справимся и без них. Во время войны немало наших воевало на фронте, и мы без них справились.

— Он ругает меня: «Зачем ты пришел? — добавил Сарафанов. — Оставь нас в покое».

Упрямый Лала совсем расстроился, когда дело коснулось его внука. Оказывается, и Зульчи, и бывший учитель расхвалили Максима, говорили о его способностях, о том, что война, гибель отца и брата помешали ему учиться. Сарафанов твердо решил Забрать паренька с собой. Он обнял Максима за плечи и не отпускал. Юноша разволновался не на шутку: ему и хотелось не отстать от товарищей, и страшно было вдруг оторваться от родных.

Лала кинулся за матерью Максима, та прибежала, словно сыну ее угрожала какая-то страшная опасность. «Ай-я-яй, сынок, ты пропал!» — причитала женщина.

Несмотря на запрещение Лалы, жалобы и слезы матери, сомнения самого Максима, он не мог воспротивиться зову Сарафанова и на другой день ушел с ним.

— Ты ничего не бойся. У тебя хороший товарищ будет, такой же молоденький, как и ты, — ободрял культорг заскучавшего паренька.

Он привел нанайца к Ивану Елистратову, вчерашнему колхознику из-под города Свободного на реке Зее, и сказал:

— Вот, Иван, поручаю тебе Максима Бельды. Он охотником был, пусть будет теперь строителем. Ему, конечно, нелегко от прежних привычек отвыкать, так ты помогай ему во всем. Принимаешь в товарищество?

Низкорослый, щуплый и темнолицый Максим в меховых унтах, меховой куртке и беличьей островерхой шапочке, и высокий широкоплечий Иван, одетый в ватник, внимательно рассматривали друг друга.

— Принимаю, — серьезно ответил Елистратов и протянул руку нанайцу.

Они поначалу работали на лесозаготовках. Бельды знал, для чего строителям нужен был лес, но никак не мог примириться со своей работой лесоруба. Выросший в тайге, он волновался, глядя, как падают и падают спиленные деревья, и время от времени говорил, жалостливо причмокивая губами:

— Вана, маленько рубили — хватит. Тайга-то губим совсем, ничего не останется, пусто кругом будет.

— Чудак ты, Максим, — отвечал Елистратов. — Мы должны дать стройке лесу столько, сколько ей нужно. А нужно ей много — вон она какая! За тайгу же ты не беспокойся — разве ее вырубишь?

Этих утешений хватало ненадолго. Максим не мог привыкнуть к работе и тосковал по дому. Не вытерпев, он уходил на побывку к своим и не возвращался. Елистратов, взяв на подмогу еще двоих комсомольцев, ходил в стойбище. Поддерживаемый Зульчи, ои вступал в бой с Лалой, стоически переносил брань и слезы матери Максима и, в конце концов, возвращался на участок вместе с товарищем.

— Однако моя все равно уйдет, — упрямился Максим. — Не хочу деревья руби, моя охотник.

Встретившись с Сарафановым, Иван сказал ему, что, очевидно, придется отпустить Бельды домой. Случившийся возле инженер Казьмин засмеялся.

— А я что говорил? Конечно, пусть этот Бельды идет домой и бьет белок.

Сарафанов не согласился:

— Нанайцев на стройке собрали мы не один десяток, и только трое ушли. Пойми, от Максима грешно отступаться. Я чувствую свой долг перед ним. Надо тянуть его к знаниям. Хотя бы в память об отце и старшем брате я обязан о нем позаботиться.

— Он же не хочет, ты сам видишь.

— Мы не сумели найти ему дело по душе. Найдем. И все станет на место.

С весны широко развернулись строительные работы. Сарафанов не забыл про Ивана и Максима, он добился, чтобы их определили в бетонщики.

Друзья пешком, с узелками в руках, добрались до глухого таежного места — здесь, у реки Эмчуги, отныне предстояло им жить и строить мост.

Узнав, что такое бетон и как он делается, нанаец забыл про тайгу и скоро перестал помышлять о возвращении в стойбище. Он уже не грустил об охоте и реже пел свои печальные, тягучие песни, которые раньше предвещали намерение нанайца удрать домой.

Как трудно было приучить Максима к работе лесоруба, так теперь трудно было оторвать от волшебства — составления бетона. Он брал по мерке цемент, по мерке песок, по мерке гравий и начинал тщательно перелопачивать смесь. Затем прибавлял к ней — строго по мерке, ни капли больше! — воду. И перемешивал смесь с водой. Получалась серая вязкая «масса» (красивое слово! Оно нравилось Максиму, он считал, что все хорошее должно красиво называться). Масса была совсем не похожа ни на песок, ни на цемент, ни на воду. Массу укладывали в устои моста, и она там затвердевала. Получался «бетон» (опять хорошее слово, самое хорошее, он произносил его нежно, с уважением и вместе с тем очень твердо — «бетон-н-н»).

Разве можно было равнодушно относиться к бетону! Максим смотрел, как вел себя отвердевший бетон в бурной и сильной реке Эмчуге: он стоял непреклонно, а сердитая вода вежливо обходила его кругом.

Накопив впечатления, Максим бурно высказал их Сарафанову, когда тот появился у них на объекте. Он засыпал культорга множеством вопросов — что, почему и как. Сарафанов с удовольствием смотрел на его темное скуластое лицо с черными блестящими глазами.

— Знаешь что? Я, пожалуй, свезу тебя в лабораторию, — решил он. — Там тебе кое-что расскажут. У тебя светлая голова, и тебе многое предстоит узнать.

Не откладывая, Сарафанов тут же договорился с начальником участка и увез нанайца. Иван Елистратов немного обиделся, что его не взяли. Сарафанову пришлось дать обещание, что он покажет ему лабораторию в другой раз.

Они ехали на лошадях. Тайга была полна весеннего цветения, сочных запахов, шумного птичьего щебетанья. Максим впервые в жизни сидел на лошади. Если бы не переживания, связанные с этим, и не интерес к новым впечатлениям, которые сулила поездка, нанаец, наверное, сбежал бы от Сарафанова, так соблазнительно манила, звала к себе, притягивала весенняя тайга.

Нанаец вошел в лабораторию, огляделся, увидел красивые металлические машины с рычажками и круглыми стеклянными, как у часов, лицами. Человек в очках и в синем халате, окруженный со всех сторон хрупкой стеклянной посудой, радушно приветствовал Сарафанова.