Василий Журавлёв-Печорский - Федькины угодья

Времена были строгие. Папка, которая началась с доноса, быстро распухла. Не успел Перфил Михайлович порадоваться, что веселее становятся люди, что поднимаются в наволоках первые стога и прибавляются удои на фермах, крепнут телята, как оказался за решеткой.

Ему бы вовремя акт составить на несчастный случай, мол, прирезали корову по необходимости, и все бы сошло с рук, да не такой человек Перфил, чтоб фальшивку стряпать.

Вернулся Перфил через несколько лет, молчаливый, с проседью на висках.

В лагере он был дизелистом. И в колхозе дело по технической части нашлось. Не зря говорят: если котелок варит, нигде человек не пропадет. Так и остался Перфил в деревне, хотя многие из тех, кто попадал в сходные истории, чаще оставались в городе.

Таким был человек, к которому я потянулся всем сердцем, сам не зная почему. Даже родные удивлялись нашей дружбе. И сам Перфил спрашивал не раз: «За что ты меня, Володька, любишь? А ведь любишь, знаю». И только Амосовна говаривала не однажды: «Ты держись Перфила. Плохому не научит. Лицом он смур, а сердцем чист».

Погода обманула нас. Оттепель, ударившая в половине апреля, перешла в затяжное ненастье с метелями, холодным ветром, вьюгой. Обычно уже в конце первой декады мая мы приносили уток. И в эту весну утка, было, появилась, но вскоре надолго исчезла. Холода она не боится, был бы корм. Отсиживалась, знать, в это время где-то в верховьях речек, на незамерзающих болотах. Да еще после говорили, что на полях бродила утка большими стаями, чего не видывали раньше. Чем она там кормилась, кто знает. Только в начале второй декады снова потеплело, но солнца не было. Снег сходил исподволь, незаметно. И лишь по заберегам можно было видеть, что весна вот-вот нагрянет. А она трудная выпала. Запасов сена в колхозе почти не осталось, держали скот на полуголодном пайке. Особенно плохо было с кормами для овец. Они едят лишь мелкое, сухое сено, а его не было: прошлое лето сплошь шли дожди, сенокос затянулся до белых мух.

Перфил, который еще до появления сквозных заберег поселился в Каталкиной избе, покоя не находил. Забот с овцами много, блеют с утра до вечера, есть хотят. Просил зоотехника узнать, нет ли где-нибудь хоть воза сенца, пока можно еще по льду перевезти.

«Нет, — отвечает, — и так тебе дали больше, чем другим. На Ипатихе телята на подножном корму с первых дней, как снег стал сходить».

На нет и спроса нет, но сберечь породистых, полутонкорунных овец-мериносов надо, и Перфил занялся давно знакомым делом — рубкой ивняка. Скоблить было некогда, да и незачем. Просто валил кучей ветки, и овцы обгрызали их со всех сторон. Пока лед на озерах стоял и вода прибывала понемногу, на лошади возил, потом жил запасом, а когда вода с реки хлынула, пришлось в лодке ивняк возить. На одни-то руки не управишься.

Я пришел на островок в половине мая, в один из серых вечеров, когда не поймешь, то ли дождь капает, то ли снег падает с неба. Поставил ружье в угол, бросил тяжелый рюкзак, снял телогрейку.

— Упарился! — сказал я Перфилу. — На реке воды полно, чуть не по колено всю дорогу брел.

— Переждал бы денек-два, поднимет лед, хоть в тапочках беги, — хмуро ответил он, глядя в окно, за которым висела полумгла, сквозь которую тускло блестели огни деревень на домашнем берегу.

Отсюда, с заречья, было видно, что райцентр давно слился с окрестными деревнями. Раньше только в распадках, где любили селиться наши деды, блестели огни, а теперь они как бы взбежали на гору, может, для того, чтобы дальше видно было? Откуда только люди деньги берут? Дома-то какие, по четыре-пять комнат, с верандами, с паровым отоплением.

— Когда-то я еще дом закончу. — Перфил подбросил в печурку дровишек и качнул головой. — Нет, осенью, наверно, еще новоселья не справить. Пока туда-сюда, пролетит время. А тут еще с бальками [5] Балька — овца (северн.) . связался на грех.

— Ты что-то не в духе сегодня? — спросил я. — Не с простуды?

— Да нет, здоров. Надоело целыми днями ивняк на лодке через озеро перетаскивать. Прорва, жрут сколько, кажется, еще сотню прокормить можно было. А так ничего. В теле пока бальки. Видел?

На ночь Перфил загонял овец в старый, давно заброшенный скотный двор, чтобы потеплее было, утром выпускал их — уйти некуда.

Каждая из овец весит с оленя. Есть что жалеть, когда такие падут. Укрывшись от холодного ветра за стеной скотного двора, они равнодушно грызли ивовые ветки.

— Чего гадать! — и Перфил снял с печурки медный чайник. — Чаи погоняем да на бок. Утро вечера мудренее. Завтра, думается, сидеть надо. Караулки я уже сделал. Раза два слышал голос селезня. А так пока тихо кругом. Еще, знать, ненастье будет. Холод птицу в закутках держит. Около бора она теперь, в кустах, по земле бродит. Чирки-те, правда, носятся…

Мы пили с сухарями густой, по-особому заваренный чай. Ночь пала теплая. Ветер шумел под крышей избы. Взгляд мой случайно остановился на буквах, вырезанных в углу столешницы, сколоченной из толстых сосновых плах. Да это же я вырезал!

…И вспомнился жаркий летний день, сенокос, проводы в армию новобранцев, в числе которых был и рыжий Перша.

— Свое клеймо увидел? — Перфил поставил стакан на стол, закурил. — Я его тоже заметил. Крупно ты, брат, тут расписался, на веки вечные. И мое есть. Видишь «П. М. Б.». Перфил Михайлович Бабиков, значит. Першей-то я позже стал.

Голова шла кругом то ли от усталости, то ли от выпитого чая, а может просто стало жаль давно прошедшего детства, которого, как ни старайся, не вернешь.

— Ляжем-ка спать. Завтра, мне кажется, в избе тесно будет. Потянутся с берега охотнички.

Утром я увидел, что река за ночь посинела, лед приподнялся, а вода в заберегах сильно прибыла.

— Теперь жди уток, — сказал Перфил. — Не зря у меня плечо ныло. Всю ночь с боку на бок крутился.

— Рана?

— Память фриц на всю жизнь оставил.

Над избой пронесся табун чирков.

— Слышал?

— Слышал. Это начало?

— Можно считать, что так. Всему свое время. И голубанов дождемся. Мимо нас не пролетят. Мне, вижу, не до охоты будет, если во время ледохода на катере комбикорма не подкинут. Да и вода, боюсь, придет не та, какую ждем. Заторы могут образоваться, а их пуще всего берегись, пока не прорвет, можно, как ушкану, на кустике оказаться. Ты вчера заметил лишнего жильца у нас?

— Какого жильца?

— Ушкан остался на островке. Поначалу дичился, а когда приперло, вместе с овцами стал кормиться. И где он прятался столько времени! Пусть живет. Вся живность для радости создана. Ему тоже хочется прыгать по зеленям, а не брыкаться в холоднющей воде.

Еще лед на реке не тронулся, а воды в заречье хоть отбавляй, на озерах образовались полыньи, лога тоже залиты водой, в них сбегают тающие снега. Кругом вода. В любом месте, кажется, делай шалаш, прячься в него и жди, когда утки полетят. Но это лишь кажется, у птиц есть свои пути пролета, излюбленные места кормежки.