Василий Журавлёв-Печорский - Федькины угодья

— Я, дядя Перфил, на уток пришел.

— На уток так на уток. Дома как?

— Тетя Фроня велела передать, что все хорошо, чтоб не беспокоился. Спрашивает, как с бальками.

— Как не спрашивать, если всю зиму за ними уход вела. Может, из-за этого и весновать поехал. Двадцать лет Фроня овчарницей в колхозе. Двадцать лет только с ними, окаянными, и возится, — говорил мне, посмеиваясь, чем-то довольный Перфил.

— На уток так на уток, — повторил он. — Жаль, рыбки нет, а то бы унес домашним.

Еще раз открылась дверь.

— Здрассте! — перед нами стоял с шапкой в руке Федул. — Принимаете гостей?

— А тебя, чертяку, откуда принесло?

— Вч-чера на свадьбе гулял, а сс-сегодня думаю, друзей навестить надо.

— Прихватил?

— Не без этого!

— Вижу, неспроста пришел. Баба, наверно, домой не пускает, а здесь можно преспокойно выпить и выспаться. В хорошем костюме приперся, даже переодеться не догадался.

Перфил сходил в загон, подбросил овцам сенца из того скудного запаса, что оставался на повети, нарубил сухих ивовых палок и растопил печку.

— Во, как хорошо получается — овцам корм, нам дрова, — смеялся он, разжигая огонь, но был явно чем-то озабочен.

После того, как гости попили чаю, Перфил неожиданно сказал:

— Ну, раз пришли, то и за работу пора.

— За какую еще работу? — буркнул Федул. — Воскресенье.

— Завтра лед тронется. Вода крепко пошла. Балек надо перегнать в бор, там уже снега нет, потеплей будет и погрызть есть что. Только через полынью в озере и перевезти, а там путь еще не закрыт, все по веретиям. Завтра поздно будет — отрежет.

— Дядя Перфил, а тут еще ребята пришли. У Коровенской избы караулки делают. Я сбегаю, — сказал Витя, натягивая шапку.

— Зови сюда своих шпинделей, да быстро, к вечеру управиться надо.

Вскоре над островком поднялся шум и гам, блеянье овец слилось с мужской бранью, проклятиями, с одобрительными возгласами. Лодка у Перфила вместительная. Овец по двадцать разом загнать можно. С трудом, но все же переправили мы их через полынью.

Даже привычному глазу было видно, как изменилось все кругом за одни сутки. Озера почернели, ивняки стали казаться сиреневыми, и верба, несмотря на холода, выбросила цвет — белые хлопья снега.

С непрерывным блеянием, подталкивая друг друга, овцы беспорядочно толклись на веретии, пока не поняли, что от них требуется. Наконец, один из баранов, крупный, с круто завитыми рогами пробился вперед и повел за собой ораву к чернеющему вдали лесу.

Перегоняя овец на новое место, Перфил вытолкнул шестами в забереги три сетки.

— Щучка должна быть. Место тут мелкое. Они в это время лезут на мель. Пора пришла.

Перфил не ошибся. На обратном пути мы вынули из сеток полдюжины щук, каждая килограмма по два-три.

— Вот и рыба, — радовался Витя, вынимая щук из сеток.

Перфил качал головой:

— Пелядки что-то нет. Должна бы выйти на воздух. Наверно, опять замор был. Переждем до утра, там увидим.

Переезжая заберегу, мы оглянулись: у самой избы, столбиком, сложив на груди передние лапы и вытянув уши, стоял зайчишка. Он оставался на островке один.

— Надо бы перевезти в бор, найдется дурак, еще бахнет из ружья. — Перфил свистнул. Заяц, высоко подпрыгнув, скрылся.

— Теперь б-будет с т-той стороны сс-слушать. Чуть что — за угол. Не сразу заметишь, — рассмеялся Федул.

— Уменье опытом дается, — подтвердил Перфил. — Окажись ты на его месте, тоже бы соображать начал, куда спрятаться.

Стайки гоголей все чаще проносились над озерами. Свист их крыльев еще долго стоял в ушах, птиц не было видно в густой синеве майского неба.

Я взял за ночь пару гоголей, Перфил острохвоста и трех чирков. Витя, к его радости, крякового селезня, а Федул, который и ружья, казалось, в руках не держал, — двух.

— Счастливец ты, — смеялся Перфил, когда мы собрались в избе. — За это, наверно, тебя бабы любят.

— А к-как же, — ответил Федул, не поняв о чем речь, запивая щербой застрявший во рту кусок рыбы.

Витя с Федулом вскоре ушли домой… Перфил договорился с племянником, что тот в воскресенье с кем-нибудь приедет. «Лед-то не все время идет густо, — говорил он, — проскочите. К тому времени и рыбка будет, и утки. А это Фроне передай», — он положил в Витин мешок по паре щук и уток, добытых накануне.

Вот и река тронулась, около берегов быстро растут торосья, а около избы образовалась полынья, с трех сторон закрытая грядами.

— Теперь можно и неводком, права у нас законные. — Перфил потирал ладони и, прищурясь, глядел на зеркальную гладь полыньи.

Мы сшили сетки и попробовали сделать замет. Улов был добрым. Какая рыба — крупный сиг, словно на подбор, нельма. Это не щука, с ними сравняться может разве только омуль, но он бывает лишь осенью, когда поднимается с моря на нерест в верховья Усы. Живая гора серебра в лодке быстро росла. Сделав три замета, мы вернулись в избу.

— Лед пошел тише, — сказал Перфил, — вот-вот остановится. Жди бригаду. У рыбаков сети на повети лежат уже с зимы. Гослов — им план выполнять, а нам не встревать. Что поймаем в ставные, и ладно.

К вечеру мы увидели рыбаков — они двигались по реке к нашей избе, таща за собой лодку. Это были мои старые знакомые. Бригадиром у них Михаил Иванович, которому уже за семьдесят, а все не оставляет своего дела. Летом на тонях, зимой на подледном лове. Кряжистый, с бородой до пояса, он похож на былинного Илью. Старика никакая хворь не берет. Грузно ступая по песку, он усмехнулся в бороду:

— Уже успели?

— Попробовали, дядя Миша, — ответил Перфил.

— И ладно сделали. Терять время негоже. Когда лед шумит, белая рыба любит в закутках прятаться. И как?

— На уху попало.

— Если на уху насобирал, то угощай, чего не приглашаешь к столу.

— Да мы только вытянули.

— Тогда бери сига четыре да в ведро. Артель-то порядочная — шесть ртов.

Рыбаки устроились на повети. Там никто не мешает, катагары брезентовые раскинуты, постели у них давно привезены. Как дома привыкли жить.

— А это что у тебя за зарубки? — спросил старик, глядя на стену.

Перфил засмеялся: «Отметки делаю, сколько ночей задолжал Фроне».

Все расхохотались.

— Может, и мне то же посоветуешь? — сказал Михаил Иванович, поглаживая бороду. — Пожалуй, места на стене не хватит. Дома-то меньше бываем, чем на тонях.

Заметили они и нашего квартиранта зайца.

— Это что же у тебя? — спросил бригадир у Перфила. — За кем ты поставлен следить — за овцами или ушканом?

— Балек на бор перегнал, а он пусть живет, не мешает, все веселей.

— Да у вас тут и так не скучно. Вон синь-то какая. Весна, братушки, пришла — значит, еще поживем, еще не кончился наш век. А я уж думал, что не увижу ясна солнышка, ревматизм замучил, еле ноги передвигал. Старуха спрашивает: «Ты чего на стуле ерзаешь?», а я встать не могу. Посмотрит искоса и небось подумает: «Свихнулся старик». А ушкан-то, братушки, еще не вылинял. Весна-то затянется.