Василий Журавлёв-Печорский - Федькины угодья

Чирки, конечно, везде к манихам подсядут, но ведь это чирки, им изогнутую палку в снег воткни, и ту за утку примут. Когда они летят, то, наверно, ничего вокруг не видят и не слышат. Был у меня случай, когда чирок прямо к шалашу подсел, который я еще не успел закрыть ветошью и ветками ивняка, да и брык ко мне прямо под ноги. Бери за шею — и в сумочку. Когда понял, в чем дело, выскочил из шалаша и целый час носился над озером, орал во всю глотку.

Воды много, но утка не везде сядет. У нее места из года в год одни и те же. Их охотники занимают заранее. Еще в марте, когда кругом мороз трещит, а под ногами кружится вихрастый поземок, ставят шалаши. Место, где стоит караулка, занято на всю весну. Хочешь поохотиться — ищи другое или попроси у хозяина разрешения посидеть в его караулке. Иногда охотник делает три-четыре скрадка и меняет их время от времени. Все равно — спроси. Не нами так заведено. Так еще наши деды охотились: на уток по весне из скрадков, сделанных зимой, в борах — на собственных угодьях, что по неписаным законам передавались по наследству. Не знаю, как в смысле частной собственности, но закрепление угодий за одним человеком или семьей вело к изобилию дичи, ведь охотник не станет ее стрелять раньше времени, не станет пугать, настораживать пасти, разрывать лисьи поры, пока время не пришло.

Караулка, которую приготовил для меня Перфил, стояла среди редких кустов шиповника на крутом взгорке, за что это место и называлось Шипичной веретией. Воды здесь было еще мало, и я, заглянув туда днем, хотел было выбрать другое, более подходящее, как мне казалось, место, но Перфил только глянул на меня. Я понял, что если хочу видеть настоящий пролет, то должен слушаться его.

— Тут и посидишь. Ночки две, пока ледоход на реке не начнется, вода на луга не хлынет. Селезни этот закуток любят навещать. Вокруг веретии много озерин, где всегда бывают гнезда крякуш. Сейчас эти озерины еще покрыты льдом. Гнездятся матки, наверно, вот на таких островках, как эта веретия. Не находил я, правда, их гнезд в последнее время, а выводки были. Верное место. Если уже прилетели селезни, то не обойдут его стороной.

Вечером, подходя к скрадку, я увидел, что он занят. Перед шалашом на полынье, которая, как я узнал, рано образовалась, — Перфил тут снег золой усыпал, чтоб солнце больше пригревало, — плавали манихи, из шалаша вилась струйка дыма.

— Э, кто еще в гости пожаловал? — спросил я.

— Чего еще, какой гость? — раздалось из шалаша, и на снег упала недокуренная папироса.

— Караулка-то занята. Не видишь, что ли?

— Кто первый пришел, тот и хозяин.

Идти на другое озеро было поздновато, вот-вот начнется вечерний перелет уток, если они появились в округе, и я не знал, что делать, с любопытством разглядывая знакомого по случайным встречам в селе парня.

Выручил Перфил. Он, наверно, слышал нашу перебранку — скрадок был неподалеку от избы — и поспешил на помощь.

— А ну, выматывайся отсюда, а то… — Перфил подошел к шалашу и взял парня за шиворот.

— Что «то»? Вы, што ли, хозяева? Все теперь общее. Вишь, кулаки нашлись.

— Я тебе покажу, кулаки, — Перфил говорил спокойно, но в голосе его слышалась угроза, и парень вылез из скрадка, дернул плечом, попятился.

— Э! Друг! Манихи-то забыл, — но парень, казалось, не слышал.

— Семеновы. Три брата, и все такие. Самому лень караулку сделать. Ты думаешь, он манихи забыл? Как бы не так. Уже успел где-то побывать перед нами, стянул их. Испугался, как бы еще кто не явился на шум. Разное бывает. До стрельбы не доходило, но перепалки случаются, да еще какие. Поживешь — увидишь.

Перфил подтянул повыше голенища бахил, поправил слезшую набок худенькую шапчонку, стянул потуже ремнем телогрейку, на которой, казалось, нет больше места для заплат, и рассмеялся:

— Шкодливы, да неразумны. Что я с ним сделаю, коли вдвое меньше ростом и силенка не та.

— Началось! — уже совсем по-другому произнес он. — Каталкино — тихая пристань! Нашел, где тишину искать. Связал тебя, Перша, сам черт с бальками. А все Настя, зоотехник, поезжай, говорит, да поезжай, поживи там до разлива. Больше некому. Верный человек нужен. И дело сделаешь, и рыбки половишь, ведь все равно в заречье собирался. Согласился, так сказать, по совместительству, одел хомут на шею.

— Пока вы тут ругались, на реке-то подвижка была, — добавил Перфил, — на каких-то полтора-два метра всего, но тронулся лед. Теперь жди, вот-вот начнется.

Есть что-то таинственное в ожидании прилета кряковых селезней, с которых начинается охота на уток. Они обычно подсаживаются к манихам с вечера, летят часов до одиннадцати, потом наступает перерыв до утреннего перелета. Сколько ни сидел в караулке, вечерние перелеты всегда были для меня более удачливыми.

Я сидел на сухом сене, которое насобирал в полузатопленном остожье, положил на землю обрубки жердей, сделав настил. Весенняя земля лишь с виду ласкова, она и сгубить может.

Ближе к полночи стало холодно. Резиновые манихи забелели в полутьме. Пришлось выйти из шалаша, стереть с них иней сухой тряпкой, разбить образовавшийся в полынье, не видимый из скрадка ледок, поразмяться. Вроде бы и одет тепло, а холод до костей пробирает, ноги затекают.

К восходу солнца я уже продрог вконец и ждал, когда донесется до меня, как условились, оклик Перфила. Зуб на зуб не попадал. Откуда-то издалека донесся до меня звук выстрела. Просыпаясь, я услышал голос Перфила:

— Домой пора. Замерз, поди?

В руке он держал зеленогрудого красавца селезня.

— С первой уткой!

— С первой, с первой! — ответил он.

— На Подъелочном? — спросил я, прикасаясь ладонью к атласным перьям селезня.

— Нет, ты, видимо, и впрямь спал? — он добродушно рассмеялся. — Я раз пять за ночь лед ломал. А этот около тебя все крутился. И налетел на меня из-за кустов. Замерз?

— До костей, — уже не таясь, ответил я. — Ну и холодище.

— Валенки брать надо: ноги теплые, и сам теплый. Резиновая обувь хороша, да не в ней по ночам в караулке сидеть. Ноги все равно мерзнут. Ну, пойдем. Началось!

Прошло еще несколько дней. Возвратясь из скрадков, мы крепко уснули и пробудились от чьих-то голосов.

— Кого еще принесло? — недовольно спросил Перфил и, не поднимаясь с кровати, протянул руку к пачке папирос на столе. — Э, да это Витек! — Он поднялся. — Гостей чаем встречают! — В окна било яркое солнце. Над островком мелкими табунами то и дело со свистом проносились гоголи, прилетающие одними из первых, гнездящиеся в дуплах деревьев.

Выставив раму, Перфил удовлетворенно сказал: «Ну, что я тебе говорил? Началось? Солнце-то какое! Только его и не хватало. Какое число сегодня?»

— Семнадцатое!

— К тому же приведет! — сказал Перфил. — Только вода продержаться может. И заторы появятся. Балек-то надо в бор перегнать. — В избу вошел племянник Перфила, парнишка лет пятнадцати, такой же рыжий, как и Перфил.