Василий Журавлёв-Печорский - Федькины угодья

В Суле нерестился «озимый лосось» — самый крупный, заходящий в реки с осени и зимующий.

Кузькин нос интересовал Симу больше всего. Это было то место, которое она искала все лето.

— Здесь и построим пропускник! — сказала она своему помощнику.

Рыбопропускник нужен Суле. Он прост по устройству: река перегораживается, делается что-то похожее на миниатюрные шлюзы. Они спасут лосося от гибели на пути к нерестилищам. Можно будет точно подсчитать, сколько семги заходит в Сулу. Когда построят рыборазводный завод, бери икру и молоки. Природа не догадалась — человек исправит. Столько лосося люди разведут, сколько наши реки никогда не знали.

— А прокормим? — спросил Торопов.

— Ручьи! Озера! Вот где корм…

Около водопада, слухи о котором бродят по всей Печоре, лишь у отвесной скалы остается полоска чистой воды. Высоко над головами чернеют худосочные сосенки.

Сима убрала блокнот в полевую сумку. Николай заглянул в мотор, вздохнул успокоенно. Мотор гудел натруженно, но ровно. Им бы только Кузькин нос одолеть, а там на плоскогорье река спокойнее, можно проскочить до самых болот — ее истоков. Замлилов, правда, сказал, чтоб не забирались дальше Вороньего камня, но разве удержишься: когда-то еще представится такой случай.

— Туда бы заглянуть! — сказал Николай девушке. — Молва передает: озеро с двойным дном — зимой не замерзает, ключи из-под земли бьют. Снег, а вокруг озера цветы…

— Доберемся!

Ворон, сидевший на скале, насторожился. Он первый заметил опасность. Откуда-то сверху прямо на лодку перло вырванное с корнями дерево.

Ворон следил за корягой. Однажды уже случилось такое давно, когда ворон был молод. Плот сверху спускался; поздней осенью по большой воде его тащило, как щепку. Охотник нырнул в омут, а потом рядом с трупом выкинуло берданку. Замыло с годами галькой. Медный котелок ворон в свое гнездо утащил, там лежит и сейчас… Только и осталось от смельчака.

— Кар-р! — Николай вздрогнул и обернулся на этот хриплый крик.

Ворон не предупреждал. Ворон радовался.

— Сима!..

Девушка сидела спиной к порогу. Она ничего не видела. И только успела схватиться за сучья несущегося на них дерева.

Коряга застряла над водопадом, ее развернуло и вершиной ударило о борт лодки.

Лодку толкнуло к порогу. Она повисла над бурлящим водоворотом, накренилась — и солнце стремительно полетело вниз.

— Кар-р!

Николая сбило с ног и швырнуло за борт. Лодка перевернулась.

Торопов вынырнул, увидел разметанные по воде русые волосы. Плохо понимая, что делает, сжал их в горсть, потянул к узкой береговой террасе, над которой все так же, не шевелясь, сидел старый ворон.

Он видел, как парень припал ухом к груди девушки, приподнял ее голову. Ворон тяжело взмахнул крыльями и с карканьем пролетел над ними.

Может, в эту минуту, а может, чуть позже, когда из-за туч снова выглянуло солнце и повисло над лесом ярко-огненным шаром, Сима открыла глаза.

— Коля! Живы?

— Живы! — только и мог ответить парень. От радости захолонуло сердце.

Ворон совсем низко пролетел над порогом. Он тоже радовался. Радовался добыче.

Но лежащая на камнях девушка приподнялась.

— Лежи!.. Перевязать чем-то надо!..

Потом Торопов обнял Симу за плечи, и, спотыкаясь, они побрели вдоль берега к расщелине.

— Коля, а сумка?

— Вот она. Цела. Успокойся.

Ворон слышал, как осыпались камни из-под ног, люди ползком поднимались по расщелине, туда, где качались вершины чахлых сосенок.

— Кар-р!..

Хозяин скалы, взмахивая седыми крыльями, полетел вниз по реке.

Что он увидел там, над чем кружит?..

Семужьи головы на берегу. Десятки голов…

— Не слушаетесь старых, — ласково журила их Наумовна. — На тебе, Микола, грех лежит. Что? Поглядели на Сулу? Узнали ее характер? Строптива.

— Узнали!.. Писем не приносили нам? — спросила Родышевцева.

— На почте справлялись сколько раз, где вы. С начальником сама разговаривала.

— Надо позвонить ему. — И Родышевцева ушла.

«Нагорит мне за лодку и мотор. И за начальницу тоже. Как горько жива осталась», — думал Николай.

— Окаянный, — ворчала на него старуха. — Своя жизнь не дорога, так и других за собой тянешь. Туда только берегом можно напрямик пройти. Нет чтобы спросить. В моего уродился, царство ему небесное. Такой же бесшабашный был. За Вороньим камнем избу поставил. Сорок сороков, бывало, притащит пушнины да еще пожалеет: мало, больше бы мог, да сила не берет. В Суле, сказывают, утонул, вещи находили, но кто его знает. Так и прожила век горюхой.

— Она же сама, Наумовна, — оправдывался Торопов.

— Сама! Сама! Затвердил. Это ты выучил. А тебя-то зачем к ней приставили? Что она понимает? Не сносить тебе головы, Микола… Чем ты ее присушил?

— Кого?

Хозяйка не ответила, убирала со стола посуду. Николай прилег на широкую кровать. Так приятно после реки, после ночевок у костра почувствовать себя дома.

— И чего вам надо? Жили бы, как люди, — продолжала Синегориха. Но в голосе ее слышался не укор, а одобрение. — Сказывают, семужка и повыше держится. Туда бы еще…

— Доберемся! — Николай закрыл глаза. Он слышал, как старуха звенела чашками, вытирала тряпкой стол, зачем-то приоткрыла заслонку печи, а виделась Сула, скалы, ворон, разбитая в щепки плоскодонка…

Эх, Николай, Николай, как ни крути, а никуда ты из инспекции не уйдешь, что бы ни говорил.

«А если уедет совсем?» — Торопов приподнялся, показалось, что Симы уже нет в Замежной.

— Скоро обещала вернуться?

— Никуда не денется твоя Симка! — ответила старуха, садясь за прялку.

Сенокос в колхозе уже кончился, и ей можно было снова заняться своими делами: написать письма внучатам, что ни разу не побывали у бабушки, позвать их в гости, связать разноцветные варежки и чулки для посылок. Семья у нее было большая, да поразъехались все в разные стороны. Поздно собирать: дети корни пустили. Так одна и доживает. Не хочется дом покидать. В городе, оно, конечно, лучше, газ там, свет круглые сутки горит, не спится — можно книжку почитать, любит она их, особенно когда про «жись» описано. Но и тут хорошо. Не забывают ее люди. То учительницы заглянут, вслух почитают, то геологов на постой возьмет — наобещают горы чудес. И Наумовна верит: скоро на Суле города вырастут. Только бы до междуречья добраться, не зря про него сказы сказывают.

— Встречу начальника, шепну, чтобы держал в ежовых рукавицах, — сказала она. — Неразумные. Радуйтесь, что живы остались. Суженых бог бережет!..

— Что вы, Наумовна, про такое…

— Молчи, девонька. Я побольше прожила. Вижу. Только ты береги его, Николашу-то… Ох, и попою скоро, ох, и попляшу. Винцом, чую, пахнет. Да чтоб сваты были. Честь по чести чтоб!

Машина мчится через бор по дороге, проложенной буровиками к первой, самой глубокой на Севере скважине. Мчится в сторону Устьянки. В песке купаются тетерева. Испуганно отбегая с дороги в густой подлесок, грузно взлетают на вершины сосен молодые глухари, с любопытством посматривают на ревущий ЗИЛ.