Василий Журавлёв-Печорский - Федькины угодья

— Не будем тянуть… — уже по-другому сказал лейтенант, присаживаясь поближе к лампе и раскрывая полевую сумку. — Год рождения… Имя, отчество, фамилия… Место работы…

За Федора отвечал Торопов. И только на вопрос: «Лосей бил?» Хозяинов ответил сам.

— А вот вы с чем? Около избы чунка с мясом стоит. Еле приволок. Остальное в лесу. Сколько? Три головы. Коров не стал трогать. Машка это, наверное, та, которую растил… Лицензия? По договоренности с сельпо. Так же и куниц сдавал…

Наутро Карп один сходил на место отстрела лосей, удостоверился в правдивости показаний.

— Придется тебе с нами следовать, — сказал лейтенант так же строго, но уже не повышая голоса. — Вот ордер на арест. Карабин, конечно, изымаем.

— Надо так надо. Чунку-то, может, возьмем, дядя Карп, не пришлось бы тащить кого.

Старый уполномоченный усмехнулся в седые усы, хватит, мол, заводить парня, дело серьезное.

— Отдохнем еще денек, товарищ лейтенант, — сказал Торопов следователю. — Положитесь на меня. Все будет в порядке.

Тому пришлось согласиться.

А утром и совсем на мирный лад перешли, словно не было допроса. Уговорил я лейтенанта, чтоб разрешил нам на глухарей сходить. Федор на днях видел их поблизости.

— Валяйте! — махнул он рукой. — Я тут покашеварю.

Хорошим парнем оказался, но карабина все же не дал. Пришлось с двустволками идти.

— Кто там дурью мается? Кому чирей на мягкое место сел? — беззлобно ругнулся Федор, когда мы отошли от избушки.

— Лицензии-то у тебя нет. Чуешь, чем пахнет?

— Ерунда. Уговор — дороже денег. Не станут же в заготконторе отказываться. План по отстрелу не выполнен. Правда, по времени припозднились, так это тоже обговорено. Чушь какая-то. Без пол-литра не разберешься. А лейтенант-то каков — еле на ногах держится, а виду не показал. Ничего парень, ничего!..

В Спиридоновке между тем лесник Машенцев слег. Не знал, удивлялся, как это болеют люди, а тут вернулся с делянки, прилег отдохнуть и не встал.

— Притомился я, наверно, Фатина, — сказал он утром племяннице. — Годы не те. Голова что-то тяжеловата и поясницу ломит.

Его пухлые руки бессильно лежали поверх ватного одеяла, редкие русые волосы слиплись от пота, ямочки на щеках стали сизыми.

— Может, за фельдшером сбегать? — обеспокоенно спросила Фатина.

— Обойдется. Вот полежу немного и встану. Метель вечор сильная была, продуло, видно.

А к вечеру поднялась температура. Старик бредил.

— Матвеевна, а Матвеевна, — звал он жену, словно она могла прийти на его зов.

Фельдшер, девчушка, работающая в деревне первый год, не знала, что и делать. Она понимала: воспаление легких, надо бы в райцентр везти, но как… Самолет вызвать, но для этого надо кого-то послать в Нерицу, в сельсовет, да и погода не летная. Гонца все же послали, надеясь, что вертолетчики из экспедиции выручат, но пока прояснило, Павел Алексеевич пришел в себя.

— Спасибо, милая, — сказал он то ли фельдшеру, то ли Фатине. — Приболел я? Про вертолет-то вы говорили?

— Мы. В больницу вам надо.

— Дома отлежусь. Полегше стало. Не надо докторов.

Старику и впрямь полегчало. Только осунулся, на себя стал не похож.

Егорыч, узнав о болезни дружка, тут же в Спиридоновку прикатил.

— Ты чего это, Пашка? — сказал он, сбрасывая малицу и присаживаясь на табуретку. — Надумал тоже. Весна скоро. С кем весновать буду? Вот тебе и дружок, надейся на такого, — узловатые пальцы старика уже вынимали из продуктовой сумки, сшитой из клеенки, столь же старой, как и ее хозяин, какие-то свертки и банки. И пиджак он тут же сбросил.

— Душно у вас, — проговорил Егорыч. В своей видавшей виды толстовке, расстегнутой у ворота на одну пуговицу, он оказался не по годам моложавым. — Ты бы самовар, девонька, поставила. Без чая какая беседа? — сказал он Фатине.

— Уже кипит! — послышалось из кухни.

До приезда Вокуева в доме было тихо, Фатина старалась, чтоб половицы не скрипнули, когда дядя спал. Стоило ему губами пошевелить — она уже тут. И фельдшерица не отходила от старика все эти дни.

— Они про вертолет говорят, — Машенцев приподнял руку и показал на дверь. — Так ты того, не давай. Слышь? — он поманил Вокуева к себе. — Боюсь я, Егорыч. Столько лет лесником, а не летал ни разу. Страшно там…

— Без докторов обойдемся. Ладно! Я вот тебе малинки привез. Заварим сейчас с Фатиной. Да и травки целебные есть. Испей и полегше будет. А доктора я уговорю. Надо будет — на лошадке тебя увезу: оттепель на дворе. Как тебя угораздило? Вот и надейся… — он покачал головой и поправил сползшую на лоб седую прядь.

— С лесоучастка одну вез, расчет взяла, а она с девчонкой. В летнем пальтишко дите. Ну и… закутал в полушубок. А фуфайка-то не греет. Ветерком прохватило, видно.

— Ну, ну!.. Не вставай, лежи. Я погощу у тебя покудова. Дружок, чай. Мы тебя с Фатиной быстро на ноги подымем.

Вертолет, вызванный по радио из сельсовета, прилетел, когда надобность в этом отпала. Вокуеву не пришлось уговаривать врача. Доктор, столь же молодой, как и спиридоновский фельдшер, осмотрев больного, сказал, что кризис миновал, оставил необходимые лекарства и улетел. Это не помешало Егорычу вечером шепотом, чтоб не слышала Фатина, рассказывать:

— Я его и так, и эдак — ни в какую. Заберу, говорит. В больницу его, говорит, надо. А там погорчей пилюль — уколы начнут делать. По десять штук в день. Взвоешь! И здорового в могилу сведут. Был я однажды там… Еле уломал доктора. Под твою, говорит, личную ответственность, Егорыч, оставляю. Так что гляди у меня, Пашка. Оба в ответе. Чего морщишься-то? Сказал доктор: «Четыре раза в день по две таблетки принимай». Мы тебя, Пашка, быстро на ноги поставим.

И действительно, Павлу Алексеевичу день ото дня становилось лучше. В глазах не стало лихорадочного блеска, с губ исчез белый налет, он уже начал расчесывать гребнем бороду, прикидывать, как они с Егорычем весновать будут.

И Фатине с приездом Егорыча стало легче. Она не знала, как и благодарить старика.

— Надумала тоже, — посмеивался Вокуев. — Чай, дружки. Про меня бы Пашка такое узнал — тоже бы приехал. Когда меня сучьями задело, — лешак сунул к той сосне, — кто знал, что она так падать будет, он чуть лошадь не загнал. Гляжу, руки у мужика трясутся, где, говорит, Егорыч, жив ли? А мне только плечо и поцарапало. Мясо-то на мне немного, кости да жилы одни. Полежал, да и встал.

— Добрый он…

— Знаю. Дружки, чай. Так, как вы порешили-то?

Этот вопрос застал Фатину врасплох. Она думала, что Егорыч не слышал ее разговора с бывшим мужем. И двери были прикрыты, и говорили тихо, чтоб только двое знали.

Она давно ждала этого прихода. Давно знала, что скажет. Ни до свадьбы, ни после Финоген не был ей близким. И как тогда согласилась на уговоры, сама не понимает. Может, думала: поживется — слюбится. Финоген хоть и буян, но не из самых плохих мужиков. Похуже его есть. У него из рук ничего не валится. Когда бы другая жена, может, у него по-другому жизнь пошла. Не любит его Фатина. И он знает это. Сердцу не прикажешь. А сам присох нежданно-негаданно.