Василий Журавлёв-Печорский - Федькины угодья
- Название:Федькины угодья
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Современник
- Год:1980
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Василий Журавлёв-Печорский - Федькины угодья краткое содержание
В настоящую книгу вошли повести «Летят голубаны», «Пути-дороги, Черныш», «Здравствуй, Синегория», «Федькины угодья», «Птицы возвращаются домой».
Эта книга о моральных ценностях, о северной земле, ее людях, богатствах природы. Она поможет читателям узнать Север и усвоить черты бережного, совестливого отношения к природе.
Федькины угодья - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Есть! — И как мальчишка сбегаю вниз, вытаскиваю килограммовую щучку. Неплохое начало.
А крышка чайника уже подпрыгивает, вода в нем бурлит, заливая костер.
«Чайку не попьешь — не поработаешь», — говорят северяне, но мне что-то и чаю сегодня не хочется. Костер разжег по привычке. Без него как-то неуютно. Люблю посидеть около костра, может, еще с той поры, когда пастушонком был.
Август, помню, сухой пал. По ночам, когда стадо отдыхало, я забирался в свежий, пахнущий мятой и клевером стог. И проспал как-то. Слышу — мычат. Пастбище узкое, между озерами лежит. Чуть не понравится коровам — на другой берег. И не широко, а попробуй сунься в воду — холоднющая. А там, за озером, колхозные стога. Как магнит притягивают они коров. До того измучился, что даже сниться стало: держусь за коровий хвост и плыву. Озеро за озером переплываю. Кстати, потом я так и делал.
Мычат буренушки. Тряхнул головой, гляжу — в сборе. Не успели разбрестись. Солнце еще не показалось из-за кромки леса, но ветерок проснулся, с реки холодком тянет. Помахав руками, зевая, я застыл: передо мной утка плещется. Чуть побольше чирка, окраской на сизаря похожа. Крылья серебром отливают.
Пока ружье из-под стога вытаскивал, успела отплыть от берега, выцелил все же.
«Ба-ах!» — в далеком от речной поймы бору глухо откликнулось эхо.
Только свист крыльев услышал да, когда дым рассеялся, заметил на воде рябь. Смотрю на озеро, забыв про стадо, протираю глаза от удивления: ведь так близко была, и промазал.
С тех пор сколько болот и озер исходил, сколько речек узнал, а так и не встречал серебрянки. Однажды в тундре, около Югорского Шара, показалось мне, что ее крылья просвистели под слепящими лучами незакатного солнца. «Она?» — у таежных охотников расспрашивал. «Не видали!» — отвечают. В Прибалтике под шум прибоя не одну зорьку на взморье провел. В казахстанских степях, у Ишима, на озера, заросшие высоким, как ивняк, камышом, пристально глядел часами. Лебеди пролетали над головой, гуси поднимались со жнивья, утки огромными стаями стремительно неслись на юг. Моей среди них не было. Это, наверно, чирок или белобокий нырок был, спросонья чего не покажется, но запало в голову, и как только в воздухе запахнет весной, невольно думается: «Серебрянка опять на север спешит». И снова: вещевой мешок — на плечи, ружьишко — в руку, и туда, побродить, послушать, посмотреть.
И сегодня жду чего-то, а чего — и сам не знаю, как не знаю и того, что так властно потянуло меня к Яме. Рыбалка? Можно было остановиться на ближних озерах. Там она не хуже. Что-то другое, значит.
Снова быстро начинает темнеть. В небе заиграли зарницы. Снова наступает тишина. Это рябиновые ночи начинаются, когда не услышишь грома, но вдоволь насмотришься, как в небе молнии сверкают.
Тишина! Не она ли привела меня сюда? В какую-то минуту, на каком-то повороте человеку нужно побыть наедине с собой, послушать тишину, чтобы снова с головой окунуться в бурный поток жизни.
— О-о-о! Рыбак! Перево́зу! — несется с того берега.
Отец! Откуда он тут взялся? И я бегу к лодке.
Рядом с отцом ребятишки, с которыми расстался утром. В руках у них — полные кепки черной смородины.
— А в малинник не заглядывали? — спрашиваю.
— Уже нету малины, а шипичника — во-о!
— Мать беспокоится, — говорит отец, — не случилось ли чего, и я уже волноваться стал. И не знаем, куда ушел. Спасибо, эти сорванцы твой адрес указали. Вот и прихватил их с собой. Мать тут кой-чего прислала тебе. Ты же любишь шаньги. — И он протянул мне до отказа набитую снедью продуктовую сумку. — В первый вечер — и сразу на озеро… Невтерпеж? — Он укоризненно качает головой.
— Э, да тут не только шаньги. Молодец, мама. Таких гостей можно чайком угощать, — смеюсь я.
Мама! Мама! Я уже давно взрослый, сыновья скоро в армию пойдут, а ты за мной все как за мальцом смотришь, все беспокоишься.
— Берите фонарик, проверьте жерлицы, — говорю ребятишкам. — Они на видных местах расставлены, да не проскочите мимо, там и поплавки белые, из пенопласта.
Мальчишки тут же скрываются в темноте, а мы сидим у костра, молча глядим, как пляшут языки пламени, вырывая из темноты то зеркальную гладь озера, то стог сена, то усыпанную ягодами черемуху.
— Мне взгрустнулось что-то. Потянуло по старым тропкам побродить, — говорю отцу, наполняя чарку.
Даже в темноте вижу, как сдал он за последнее время. Голова белой стала, кудри его заметно поредели, спина ссутулилась. Было с чего. Всю войну прошел человек. Да и после войны жизнь нелегко давалась.
— Ну за встречу, значит. Еще разок, — отвечает отец. — Будь здоров. — Неожиданно добавляет: — Я тоже тут часто бываю, хотя сенцо страдать давно перестал. Годы не те. Когда с войны пришел, с Тимой в первый же вечер на Яму поехали. Добрая память ему. Славный мужик был. Сделай столько добра людям, сын, — короткой жизнь покажется.
— Кусты, пап, вроде около бора поредели.
— Не был еще там? А ты сходи утречком. Погляди. Калтуса-то осушают, кустарник выкорчевывают. Тут такие дела заварились… Сколько лугов новых заимели за счет бросовых земель.
Я сижу и думаю: не обидел ли мать, ведь дома и суток не провел с приезда, тут же на озеро махнул. Утром — домой. Должна понять, что есть у нас свои мужские разговоры, свои раздумья, о которых знаешь только сам, своя жизнь. Когда устану, мне хотелось бы вернуться в эти места, тут закрыть глаза и остаться в памяти не только сверстников, но и внуков. Вернуться к той самой земле, где родился, вырос, начал пробивать свою тропку в жизнь. И как не вернуться, ведь это — своя земля, дороже которой нет ничего на свете, ведь это — то самое, что мы зовем Родиной, малой родиной, без чего человек нищим в душе становится.
Мать поймет, ведь неспроста она в своих письмах так часто упоминает про Яму, пишет, как идет сенокос, кто рыбачит на озере, кто весновал в избушке, кто осеновать в бору собирается.
— Ш-ш-ш! — Отец трогает меня за рукав куртки. — Гляди!
Не спеша, молча, переваливаясь с боку на бок, важно шествуют через веретью утята. Остановилась утица на какое-то мгновение, ослепленная светом костра, потом отошла в сторонку, крякнула и, словно поняв, что ничего плохого мы не сделаем, повела деток дальше.
— На большую дорогу выбираются. Скоро начнут силу крылья пробовать, — говорит отец. — А ты надолго к нам?
— Жаль, отец, что всего на неделю. Проездом заскочил. Но я еще обязательно приеду.
— Редко мы встречаться стали. Разлетелись все в разные стороны. Свои заботы, свои дела. А у нас с матерью здоровьишко сдает. Старимся. — И он вздыхает.
…Я еще вернусь на Яму, еще не раз вернусь в ее тихие закутки, к широким плесам, не раз взмахну веслами и поплыву с отцом из одного конца озера в другой, как через всю жизнь. Так же будет сгущаться темнота, будут лететь к небу искры костра, бурлить наваристая щерба в старом котелке, пахнуть разнотравье. Так же будут блестеть над уремой зарницы, напоминая нам, что и у осени есть своя красота, только надо понять ее.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: