Владимир Федосеенко - После смерча

— И долго ты с ней встречался?

— Долго.

— Она ведь, наверное, любила тебя. Да иначе я и не думаю,— едва заметно улыбнулся Павел Иванович.

— Кажется, любила.

— Значит, она не по любви выходит. А это не­прочный брак.

— Ей жить было нелегко.

— Что ж, если она действительно хорошая девуш­ка, то тем более жаль, что выходит замуж только по этой причине. И ты, значит, по этому поводу так пере­живаешь?

— Да.

— И зря. Ты ведь теперь не собирался жениться, а учиться в течение пяти лет хотел. Посмотри вокруг. Скольких мужей и жен, женихов и невест потеряли мы во время войны. И что же, разве жизнь на этом кончи­лась? Мне просто неудобно за тебя, такой мужествен­ный парень, и каким я тебя вижу. Иди и заполни все необходимые анкеты, выспись хорошенько, а завтра еще поговорим.

Роман вышел из обкома, чувствуя, как тяжесть сва­лилась с его плеч. Стало легче дышать, уже не давила эта невидимая цепь на шее...

"Правда, Павел Иванович — второй секретарь. А может, пойти к первому и попросить, чтобы отпу­стили меня в мореходку? Нет, Павел Иванович плохо­го не посоветует". Все правильно. Роман с удовольстви­ем поедет на год в свою столицу. Может, еще там и передумает, откажется от мореходки. Короче говоря, поживет, поучится, а там посмотрит, что делать дальше.

Роман решил пройтись по парку. Парк был безлюд­ным, заснеженным. На ветках деревьев не тенькали синицы, не постукивали дятлы. Только гудели в мороз­ном воздухе натянутые над центральной аллеей про­вода. Роман встряхнул головой, посмотрел вверх. "Не в голове ли это у меня гудит?" — подумал он, остано­вившись возле старого клена. Роман стал вглядывать­ся в дерево, и вдруг словно ожил парк. В воображении возник тот давний зимний день, когда Роман участво­вал в городских лыжных соревнованиях. Тогда, на по­следнем круге, не добежав нескольких метров до фи­ниша, он врезался в этот самый клен, одна лыжа сло­малась. Впереди заиграл духовой оркестр, и Роман, быстро сняв поломанную лыжу, побежал на одной. Но кто-то обошел его — Роман занял второе место. Пе­ред ним и теперь возникло бледное растерянное лицо Нади, ему даже почудились аплодисменты вокруг. На­дя тогда не хлопала в ладоши, она испугалась, когда услышала, с каким треском сломалась лыжа. Расска­зывала потом, что, когда Роман упал, она чуть не вскрикнула, что кто-то рядом засмеялся, и она готова была растерзать того парня. Роман вздохнул и мед­ленно пошел на крутой берег Сожа. Казалось, и ветра вроде нет, но он набегал, холодный, колючий. По льду догоняли одна другую длинные снежные пряди, вихри­лись, вырывались вверх и словно таяли в воздухе. Бе­резки, стоявшие на берегу, еще совсем недавно пере­шептывались своей листвою, припадая, сплетались ветвями, теперь, будто расстались, стояли поодаль друг от дружки. "Вот здесь мы сидели вдвоем с голуб­кой,— подумал Роман.— На Соже тогда тихо и мед­ленно перекатывались серебристые волны, веял теплый нежный ветерок".

Роман резко повернулся и быстро, словно хотел убежать от самого себя, зашагал прочь. Оглянулся, по­смотрел на башню и неожиданно для себя решил под­няться на нее. Когда еще снова доведется побывать здесь. По винтовой лестнице он быстро поднимался на­верх. В пустой башне гулко разносилось эхо от стука его каблуков, и казалось, что позади Романа тоже ктото идет. Роман вышел на балкон и посмотрел вокруг. То ли оттого, что Роман никогда раньше не смотрел на город с башни зимой, то ли потому, что за ненадоб­ностью сняли всю маскировку военного времени, город виделся белым-белым. Только четырехэтажная школа, в которой жила Надя, выделялась своей серой окра­ской. Роман и не заметил ранее, что школа не оштука­турена. А вон и окно ее комнаты. Интересно, что те­перь Надя делает? Собирается, видно, в институт. Ро­ман смотрел на могучие краны, возвышавшиеся над городом, на высокий белый элеватор. "Вероятно, уже заполнен зерном. Строят, хлеб выращивают. А я? Надо ехать учиться. Правильно Павел Иванович ска­зал".

Роман взглянул на часы и, быстро спустившись вниз, покинул башню.

XVI

В жизни, как видно, всегда существует какая-то за­висимость между тем, что было, и тем что есть. И по­этому каждому человеку, которому когда-то доводи­лось стыдиться своей бедности, хочется показать, чего он достиг в жизни с течением времени. И особенно это хочется показать человеку, который был свидетелем прошлого.

Когда Надя пригласила Романа к себе, он охотно согласился. Квартира ее свидетельствовала о полном достатке: импортный гарнитур, дорогой ковер, со вку­сом подобранные шторы на окнах, хрустальная люстра, цветной телевизор.

— Ты чего загрустил? — спросила Надя у Романа, который, задумавшись, сидел в низком мягком кресле.

— Скажи, а тебе не трудно жить одной, не одиноко?

— Да нет, телевизор выручает. А так — ни в чем не нуждаюсь. Вода на месте, дрова не нужны. Что же до трудностей, ты, наверное, имеешь в виду жизнь без мужчины, то на этот вопрос ответить сложно, ведь в таком положении тысячи женщин.

— Мы еще вернемся к этому. Я вот обратил вни­мание, что моя фотокарточка стоит у тебя на видном месте. Извини, но если бы ты не пришла на свидание со мной из школы, ей-богу, подумал бы, что специально для этого случая достала откуда-нибудь и поставила.

— Как видишь, есть и мужчина,— грустно улыб­нулась Надя,— в моем доме — ты всегда.

— Спасибо, Надюша, извини, пожалуйста.— Ро­ман понял, что затронул самое сокровенное, и, чтобы переменить тему разговора, спросил:

— А где же теперь Вера?

— Вера вышла замуж за военного, уехала с мужем в Германию.

— А где твои дети?

— У меня один сын, окончил десять классов, те­перь на флоте служит.

— Расскажи, Надюша, о своей жизни подробно. Ведь столько воды утекло.

— Да,— вадумчиво проговорила Надя,— ушли годы...

...Выйдя замуж, Надя первое время жила дома, с родителями. А потом Косяку дали комнатку в полураз­рушенном доме с печным отоплением. Как-то привез на машине какой-то незнакомый человек дрова. Надя от­крыла дверь, а он и спрашивает:

— Отец ваш дома?

— Нету,— Надя растерялась, покраснела.

— Где же их сбросить?

— Здесь, пожалуйста, во дворе.

Без матери и сестры ей одной оставаться было жут­ковато. А беременность протекала тяжело. Часто те­ряла сознание, рвоты, сонливость. Надя начала упре­кать мужа:

— Исидор, ты же обещал, что перевезешь из дерев­ни дом, что будем жить все вместе.

— А зачем мне такая семья, кавардак устраи­вать,— ответил Косяк.— Что, тебе негде жить?

— Мне трудно одной.

— Ты ведь в академическом отпуске.

— Ну, а потом?

— Господи, если не справишься, обойдешься и без науки. На жизнь заработаю, да и мать поможет, сала и мяса у нее в достатке.