Владимир Федосеенко - После смерча

Так и повелось. Косяк на работу, а Надя — к ма­тери. Случалось, что вместе плакали. Вскоре родился сын. Надя хотела отвозить малыша к матери, чтобы продолжать учебу, да куда там, Косяк и мысли такой не допускал: "Красивым женщинам наука впрок не идет". И семь лет жизни вылетело с кухонным дымом в трубу. Ревновал, не разрешал даже с ребенком выхо­дить в парк. Умер отец. Надя взяла сына, все свои по­житки и — к матери, за ширму, где лежал отец. Вера институт окончила, а Наде пришлось поступить на тре­тий курс заочного отделения и работать в больнице мед­сестрой. Вскоре умерла и мать.

— А почему же ты до сих пор не вышла замуж? — спросил Роман.

— Если признаться, то, как говорится, сватали. Приезжал один старый холостяк, он здесь, недалеко от города, директором школы работает. Понравилась я ему. Человек неплохой. Чистоплотный, не пьет, не ку­рит. Я и спрашиваю у него: "А почему вы решили же­ниться?" Подумал он и отвечает: "А знаете, как труд­но жить одному?" А я: "В каком смысле?" Отвечает: "Некому белье постирать, еду приготовить — все сам, так можно и язву нажить". "Нет, уж, думаю, не хочу и себе наживать язву, не желудка, конечно, а души. Иди, миленький, ищи себе другую".

— А как ты смотришь на современную молодежь?

— Они больше об удовольствиях думают, чем о се­мейном счастье. В наше время была любовь, но была и боязнь. Обстоятельства вынуждали думать о будущей жизни. А теперь все иначе, молодежь обеспечена всем. Но надо как-то воспитывать их, чтоб знали, что зна­чит в жизни настоящий друг! Теряешь дорогого чело­века, притупляется со временем чувство любви. А вер­нуть его уже нет никакой возможности. Так и я живу. А как мне хотелось счастья! И ни с кем об этом не по­говоришь, не поделишься. Знаешь, я всегда и повсюду ходила с сыном. Бывало, идешь с ним по улице, встре­тишь семейную пару с детьми. А кто-нибудь из ребят вдруг и позовет: "Папа!" А мой сынок как-то весь встрепенется, прижмется ко мне, обнимет ручонками за шею, словно сказать хочет, что я единственная у не­го. Не зря, видно, столько сказано о полноте семейного счастья. В жизни всякое случается. Для меня одиноче­ство страшнее всего на свете. Если бы ты мне в юности не встретился, не узнала бы я настоящей любви, может, и жила бы с Косяком. А так, поверишь, и он, и все, что было связано с ним, всегда казалось мне противным и мерзким. Вот ты, я уверена, не женился без любви.

— Это верно, долго я после тебя никого не мог полюбить. И то после того, как ты стала понемногу забываться, все равно искал ту, которая была бы похожа на тебя.

— Ну и как, нашел? — улыбнулась Надя.

— Представь себе, в какой-то степени. Я убежден, что, если бы тогда связал свою судьбу с тобой, оба мы были бы счастливы.

Надя, опустив голову, задумчиво молчала. Потом подошла к шкафу и достала оттуда шкатулку. В ней ле­жала когда-то купленная, но так и не подаренная ей роза и его последнее письмо к ней. Роман с интересом перечитал его.

— А знаешь, совсем неплохо написано. Теперь, на­верное, и не нашел бы таких слов. Как видишь, мне ни­чего не оставалось, как только просить тебя быть моей сестрой.

— У меня такое чувство и сохранилось.

— Тогда, если говорить откровенно, я мог бы тебя увести со свадьбы.

— Все ждала твоего решения — и дома, и возле ин­ститута, где ты меня встречал. Я всегда ценила твое бережное ко мне отношение, но когда ты вошел — чего уж теперь таить,— одно твое слово, и ушла бы за тобой хоть на край света. А потом получила твое письмо с пожеланием счастья и поняла, как ты ко всему отнес­ся. Мама все боялась, как бы не сбежала с тобой, стыд­но, мол, перед людьми будет, и посылала каждый раз Косяка, чтобы встречал меня.

Роман подумал, но вслух не высказал, что могло случиться с ее Косяком во время той последней встречи.

— Я долгое время ничего не знала о тебе, а потом Федор сказал, что ты окончил в Минске партшколу, потом юридический институт. А почему ты не работа­ешь по специальности?

— Жизнь — штука сложная. Может быть, она бы и не была такой сложной — ведь и учение наше, и строй наш самые справедливые в мире,— если бы от­дельные люди не обюрократились, не возомнили о себе бог весть что и не начали оскорблять и затирать че­стных людей. Я с этим сталкивался, замечал, особен­но в деревне, когда приезжал к родителям и неодно­кратно слышал об этом от парней — товарищей по ин­ституту.

— Ну и как, ты навел порядок?

— Я решил, что больше пользы принесу будучи журналистом. А знание юриспруденции нашему брату журналисту только помогает в работе.

— А я в больнице работала и биологический фа­культет заочно закончила. Считаю себя больше вра­чом, чем учителем. Правда, иметь дело с болезнями, быть всегда среди больных — нелегко. Иногда кажется, что и сама всеми этими болезнями переболела, и меня это очень тревожит. Раньше я и чувствовала себя, и выглядела значительно лучше...— как-то задумчиво проговорила Надя.

— Ну что ты, такая симпатичная, у тебя вся жизнь еще впереди.

— Нет, Роман, на мою долю выпало самое для ме­ня страшное — одиночество. Думала, выращу сына, избавлюсь от этой хандры, выйду из этого состояния, а оно заполонило меня еще больше. Наверное, и я была бы счастлива, не будь у меня такой впечатлительной, легко ранимой души.

— И не только такой,— как бы продолжил Ро­ман,— а еще и доброй, отзывчивой, готовой на самопо­жертвование. Скажи, пожалуйста,— Роман попытался отвлечь Надю от грустных мыслей,— а как поживает красотка Лиля?

— Это хорошо, что ты о ней вспомнил. Мне так хо­телось, чтобы ты увидел ее несколько лет назад. Изну­ренная, какая-то вся, словно лимон, выжатая, только по-прежнему глазищи горят. Уехала куда-то в Казах­стан, говорят, отца ее туда направили. Думается, что это тоже результат своеобразного одиночества. Какие теперь в наше время условия для создания счастливой семьи! Только проверьте, прежде чем связать судьбы, свои чувства. И когда убедитесь, что любите друг дру­га, вот тогда и будет счастье.

— Я смотрю, у тебя в квартире такие дорогие вещи...

— Когда мы вошли, я заметила, как ты все внима­тельно оглядел, и мне показалось, что я почти тебя по­няла... Нет, дорогой мой, это только вещи, и со мной в последний путь они не пойдут.

— Отчего у тебя такое настроение, откуда эти нот­ки пессимизма?

— В этих полированных стенках каждый день свое отражение вижу. А когда ухожу, оно исчезает вместе со мной. Хоть бы след какой остался. Одно время было у меня увлечение: бегала, хрусталь искала. Думала, что в окружении красивых вещей и жизнь другой ка­заться будет. Потом поняла, что не в них дело, и реши­ла в науку с головой окунуться. Осталось только дис­сертацию написать, защититься... Что это я все о себе да о себе,— словно спохватилась она.— Сейчас чаю попьем. Этот день я причислю к тем моим счастливым дням, которых, если не считать детства, было так мало.