Владимир Федосеенко - После смерча

— Какие же дни ты считаешь самыми счаст­ливыми?

— Те, когда была с тобой. А потом все было не то.

— Почему же? Про себя я такого не могу ска­зать...

— Видишь ли, ты был совсем в ином положении. Мог выбирать, мог искать и найти свою любовь. Ведь сам сказал, что искал похожую на меня. А я и мечтать о таком не смела. Осталась одна с ребенком на руках. А мужчины в таких случаях как рассуждают? Если ты разошлась — одно, если же твой муж погиб или какое несчастье случилось — совсем другое. Разошлась, зна­чит, кто-то из двоих виноват. А кто именно? Чтобы в этом разобраться, слишком много времени понадобит­ся. А зачем, скажите на милость, солидному мужчине этим заниматься, если вокруг столько прекрасных де­вушек. Вот у Веры нареченный ее погиб, и женился на ней хороший человек. У меня спрашивают, каким был мой муж. Я и отвечаю, что это был неинтересный во всех отношениях, намного старше меня человек. Говорю правду, а сама чувствую, что воспринимают меня не иначе, как вертихвостку. Признаюсь тебе, директору школы, который сватался ко мне, я сказала, что мужем моим был ты и что я тебя очень любила, но ты встре­тил другую и бросил меня. Ради проверки сказала. Смотрю, а у него ревность к тебе появилась. Зачем, мол, я твою фотографию храню, и вообще ты можешь еще ко мне вернуться.

— По всему выходит, что тебя просто боятся брать в жены. Я давно понял, что твоим мужем может стать только человек, достойный тебя.

Время, как и когда-то, когда они были вместе, ле­тело быстро. Они посидели еще немного на кухне, по­пили чаю, и Роман стал прощаться, сказал, что пой­дет к себе, в гостиницу.

— Еще что выдумал,— в глазах у Нади недоуме­ние,— разве у меня места мало?

— Может, тебе неудобно, утром соседи увидят, начнутся сплетни.

— Обо мне плохого не скажут. Никто, ни сын, ни соседи, ни в чем предосудительном меня не могут упрекнуть. В квартире моей никогда никаких приемов не устраивалось. Я сама скажу, что заезжал ко мне мой старый друг.

— Мне и самому как-то страшновато с тобой на­едине оставаться,— улыбнулся Роман.

— Тогда другое дело,— приняла его шутку Надя, улыбнувшись в ответ. Она постелила ему на тахте, где обычно спал сын.

— Пусть наша любовь останется чистой и святой. Если со временем расскажем об втом, над нами, веро­ятно, посмеются,— с грустной задумчивостью прогово­рил Роман.

— Пусть смеются и плачут те, кого природа не на­делила настоящими, возвышенными чувствами,— отве­тила Надя.

Утром Роман и Надя вместе вышли из подъезда.

Роману нужно было пойти на вокзал за билетом, были еще дела в районе, Надя торопилась в школу. Она посмотрела ему в глаза и сказала:

— А теперь позволь, я поцелую тебя на прощание. Какая у тебя счастливая жена...

***

Прошла еще одна весна. Уже не щелкали соловьи в затонах Сожа, не токовали тетерева на токовищах, не хрипели, не пробовали свой голос на тяге вальдшне­пы. Затянул в небесной синеве над широким лугом свою задумчивую песню большой серый кулик-веретенник, свел ее до звона тонкой струны и тоже оборвал до сле­дующей весны. Подавилась ржаным колоском кукуш­ка и не отсчитывала кому-то отмеренных лет. Выл жар­кий, тихий летний день. Листья деревьев покрылись защитной, блестящей пленкой, чтобы отражать горячие солнечные лучи, удерживать в себе влагу.

Роман стоял в тени под липой возле Надиного подъезда. С детства Роману была свойственна почти болезненная способность откликаться на зов чужой души. Это чувство и сейчас сжимало его сердце. Мучи­ла, не давала покоя одна мысль: почему Надя не со­общила ему о своем тяжелом недуге. Ведь он бы при­ехал, примчался, прилетел...

Надины соседи ему только что сказали, что ее нет в живых, что квартира опечатана райисполкомом до возвращения сына из армии.

Роман решил купить цветов и пойти на кладбище, найти место, где похоронена его Надя.

Вот почему в прошлый его приезд она говорила о плохом самочувствии. И не нотки пессимизма, как тог­да ему казалось, проскальзывали в ее разговорах. Это было отчаяние, предчувствие кончины. Она безуслов­но догадывалась, хотя врачи ей и не говорили, что бо­лезнь неизлечима. Роман и подумать не мог, что ви­дит ее последний раз.

Прошел год, и ее не стало.

Роман не спросил у соседей, приезжали ли сын и сестра. Возможно, что похоронили и без них, ведь сын служит в подводном флоте, сестра — за рубежом.

Роман вспомнил, с какой одержимостью говорила Надя о прошлом, стараясь отыскать в прожитой жизни что-то доброе, счастливое. И если, страдая от одиночест­ва, догадываясь о возможных последствиях тяжелой болезни, все же думала о будущем, то только в связи с сыном — ей хотелось увидеть его счастливым, креп­ко стоящим на ногах мужчиной, мужем, отцом.

Как ничтожно мало было отпущено прожить этой красивой, умной, достойной счастья женщине.

Роман шел по старой улочке, по обе стороны ее сто­яли прячущиеся в зелени деревянные домики. Роман поглядывал на огороды и наконец остановился возле одного домика, открыл калитку, вошел.

В теньке на табуретке сидел, опираясь на палку, се­дой старик.

Роман поздоровался, спросил:

— Дедушка, не вы ли хозяин этого дома?

— Да, да, а чем интересуетесь? — в свою очередь быстро спросил старик.

— Извините, но в вашем огороде я увидел мно­жество цветов. Может, продадите букет? Заплачу, сколько скажете.

— А вы, молодой человек, местный?

— Нет, я приезжий, издалека.

— А то я местным не продаю. Надо, чтобы моло­дежь сама выращивала цветы для украшения жизни. А зачем вам понадобились цветы? — Старик поднял­ся и повел Романа в огород.

— Ну, как вам сказать, очень нужны.

— Вам какие больше нравятся?

— Розы.

— Розы выращивали еще древние римляне. И каж­дый цветок соответствовал своему назначению. Одно дело, если вы идете на свадьбу, совсем иное — на сви­дание с девушкой.

— В таком случае, я признаюсь вам, дедушка. Хо­чу навестить могилу любимой женщины.

Старик внимательно посмотрел на Романа, открыл ящичек, прикрепленный к стенке сеней, и достал от­туда нож с острым загнутым кончиком.

— Вам нужны розы темного цвета. Они означают бессмертие сердца. Римляне оставляли их даже в гро­бу,— старик явно хотел показать Роману, какими по­знаниями он обладает.

— Чего не знаю, дедушка, того не знаю.

Старик нарезал букет темно-розовых цветов и про­тянул Роману.

— Сколько же я вам должен?

Старик снова посмотрел на Романа.

— Я ничего не возьму, что вы — грех брать за это деньги. Мне скоро самому добрые люди будут прино­сить на могилу цветы. Нет, нет.

— Пожалуйста, возьмите,— Роман протянул пя­тирублевую бумажку.— Цветы ведь выращены ваши­ми руками.

— Человек трудится ради того, чтобы заработать на жизнь, а я выращиваю цветы, чтобы жизнь эту хоть немного украсить. И за это денег не беру. Нет, нет, сы­нок.