Владимир Федосеенко - Вихри на перекрёстках

— Вы тоже не верите мне? — спросил Данилов.

— Верю.

— Спасибо хотя бы за это. Несколько дней назад ко мне привели пленного. Он убежал в Жлобине из эшелона. Я намекнул насчет партизан, а он сказал, что они ушли куда-то в глубь полесских лесов. Сам почему-то от моей помощи отказался.

— Может быть, пленный думал, что вы его испытыва­ете? Не верю, что человек согласится быть лучше в пле­ну, чем на свободе.

— Тогда почему раньше пленные не боялись меня, а слушались и убегали? Повторяю, я многим из них помог. Оставшиеся же, двенадцать человек, примирились со сво­им положением, что ли. Эх, если бы они связались с пар­тизанами!

— Вы рассуждаете правильно,— сказал Володя и за­думался.

Пообещать, что он отведет их всех к партизанам? Не­известно, на кого наткнешься. Могут и самого арестовать, а потом выдать Саблину. Отвести в лес и указать дуть в лагерь тоже нельзя: вдруг кто-нибудь из них вернется и донесет немцам?

— Лучше всего вам уйти к партизанам вместе с плен­ными. Они подтвердят, что вы свой человек, а не явились с какой-либо иной целью. Хорошо бы взорвать склад, уничтожить машину. Этим вы могли бы загладить свою вину...

У Данилова заблестели глаза, распрямились плечи. Он с шумом втянул в себя воздух:

— Могу и командира дивизии уничтожить! Однако куда после этого деваться?

У Володи мелькнула мысль: взять с собой переводчи­ка, пленных, вооружиться и действовать самостоятельной группой до прихода Красной Армии. Группа — наилучшйй выход и для него, и для них.

— Ну что ж,— произнес он,— если хотите, можете сразу стать партизаном. Я не признавался, что могу вам помочь, раздумывал... А если вы еще и генерала уничто­жите, вас даже могут наградить. Было бы очень хорошо, если бы с вами и пленные ушли. Но как это сделать?

— Можно! Я у генерала — глаза и уши. Живу рядом с домом, где разместился штаб. Через одну ночь стою на посту. Правда, не один, а с немецким солдатом. Нужно уничтожить напарника и забросать гранатами штаб, где спит генерал.

— Штаб размещается в Карабанчиковой избе? — об­ратился Володя к Татьяне Николаевне.

— Да.

— Это недалеко от бани. Сделаем так: я или один, или с партизанами буду ожидать возле болота в кустах напротив штаба. Если начнется погоня, на болоте нас не возьмут. Согласны?

— Завтра же на мотоцикле съезжу туда, где будут работать пленные. Поговорю кое с кем. Они мне верят. Не знаю только одного новичка. На ночь придется засту­пить на дежурство, но можно попросить, чтобы меня под­менили. Послезавтра опять наведаюсь к пленным. Дого­ворюсь, чтобы взяли с собой топор, часового в бане оглу­шить. Таким образом, все должно произойти через одну ночь, не считая сегодняшнюю.

— Ну что ж, вы лучше знаете обстановку. Постарай­тесь захватить оружие, какое попадется. Кстати, не вызы­вает ли подозрение то, что вы часто посещаете этот дом? Чтобы потом хозяевам не отомстили.

— Нет, я бываю у многих здешних жителей. Кстати, командир дивизии сначала хотел всех их выселить, но жлобинский комендант посоветовал не делать этого, по­тому что тогда партизаны могут открыть по Слободе артиллерийский огонь и блокировать подступы к ней. Есть и еще приказ: дивизия должна отбирать у крестьян хлеб. Ждут окончания уборки, чтобы потом за несколько дней обобрать население ближайших деревень.

— Эх, если бы вы захватили в штабе еще и докумен­ты! Там, небось, и карта укреплений есть?

— Я приблизительно знаю, где будут делать соору­жения: на северной стороне от Слободы — до высотки, в которую упирается дорога с болота, а на южной — вдоль железной дороги до самых лесных массивов. Если помо­гут пленные, захвачу и карту.

Володя в мыслях уже видел, как он потрясет перед носом Саблина картой гитлеровской дивизии. Только сна­чала заедет к Сергееву, который, ясное дело, прочитает мораль. Так Володя одним махом загладит перед коман­дованием свою вину. После этого он соберет еще большую группу и успеет нанести фашистам чувствительные уда­ры. Хлопец так доверился Данилову, что и мысли не допускал о том, что переводчик может быть изменником. Ведь Данилов уже ясно видит неизбежную победу нашей армии и свою судьбу может решить только на том пути, на который теперь встал. Иного выхода у него нет.

— Я надеюсь на вас, Володя,— сказал переводчик.— А Татьяне Николаевне огромное спасибо за то, что в ее доме я встретился с таким человеком. Пойду: хочется еще и еще раз продумать все детали.

— Но основное направление вы не измените?

— О, нет! Спокойной ночи.

Переводчик ушел, и Татьяна Николаевна начала упре­кать Бойкача за то, что он так быстро открылся неизвест­ному человеку. Вдруг Данилов вернется, арестует хлопца и заставит показать гитлеровцам, где партизаны? У этого генерала такая сила!

— Зачем ему возвращаться? Мог сразу арестовать: у него пистолет, а у меня голые руки.

— А деревню немцы не сожгут?

— За что?

— Если генерала убьют.

— С ним его прислужник расправится, люди тут ни при чем. Если б это сделали подпольщики или партизаны, тогда могли бы сжечь. А сейчас вам бояться нечего.

— Лишь бы все хорошо получилось.

— Для меня успешная операция — это жизнь.

— Ты пойдешь в отряд?

— Нет, завтра схожу за винтовкой, чтобы вооружен­ным явиться в условленное место.

— Засиделись мы. Я тебе на кушетке постелю.

— Не лучше ли на сеновале?

— Ляжешь здесь.

11

Росистое августовское утро окутало туманом всю де­ревню. Особенно сгустился туман вдоль канавы, по самую крышу спрятал баньку, словно утопил кусты на болоте. Даже добрался до окон Карабанчиковой избы, хотя она и стоит на возвышении. Только блестят мокрые провода над крышей да робко выглядывают из листвы большие спелые яблоки. Всемогущее солнце своими лучами кое-где чуть рассеивает эти наземные облака, прорезает их, а где и глядит на землю, как будто сквозь матовое стекло.

Данилову сегодня не спалось и ночь показалась очень долгой. Через окно видна крыша Карабанчиковой избы. Гонтовая крыша почему-то кажется пузатым пауком, ви­сящим на проводах-паутинках над серой пропастью. По­чти всю ночь Данилов волновался: вчера так и не смог отлучиться из деревни и поговорить с пленными. В Сло­боде нет ни сотского, ни старосты, ни полицаев, и позна­комить жителей с приказами генерала может только пе­реводчик. А люди находят всяческие причины, чтобы ук­лониться от выполнения любых приказов. Не случайно генерал сказал, что, видно, в деревне хорошо поработали партизанские агитаторы. «Неслыханно,— удивлялся он,— с семисот дворов еле собрали пятьдесят подвод на перевозку леса для укреплений». Нет, никто из крестьян не говорил, что не хочет помогать германскому войску. Они бы охотно это сделали, но у одного партизаны сняли с телеги колеса, у другого лошадь загнала занозу под копыто, когда ехали господа немцы, и теперь почти не может двигаться, у третьего нет хомута... Чтобы организо­вать обоз, пришлось собирать у кого что есть. Тут воз­никла новая проблема: кто будет править лошадьми при перевозке леса? Опять всяческие несчастья, на этот раз с людьми. Одного партизаны ударили, руки поднять не может, второй глух, как чурбан, третий вовсе сумасшед­ший. «Почти три года оккупации с ее «всемогущей» геббельсовской пропагандой, а никто из наших людей не хо­чет добровольно подставлять шею под фашистское яр­мо»,— думал Данилов.