Владимир Федосеенко - Дубовая Гряда

Немец выставил вперед ногу в начищенном сапоге, затянулся сигаретой.

— Домой? — переспросил он.— У тебя дома больше­вик все забрал, сжег. Скоро поедешь в Германия, там будет карашо.

И, резко приставив ногу к ноге, позвал солдата, что-то объяснил ему по-немецки и повернулся к Володе.

— Вольдемар, пойдешь с ним. Скажешь людям, пус­кай кормят и поят вас один раз в день.

А в клети тем временем каждый по-своему рассуж­дал о том, почему вызвали хлопца. И когда тот, вернув­шись, принес хлеб, некоторые из пленников разозлились: не обрабатывают ли, не хотят ли купить дурня.

Шли дни. Каждое утро часовой вытаскивал из окон­ца солому, и женщины передавали узникам кто хлеб, кто вареную картошку. Они не знали, сколько в клети плен­ных, и пищи на всех не хватало. Бывало и так: задержит­ся хозяйка, опоздает, а часовой и близко ее не подпуска­ет. Не удивительно, что узники голодали.

Первым умер боец, раненный в шею. За ним еще не­сколько человек, потерявших много крови. Володя дер­жался, помогали и хлебные корки, которые он находил во время уборки на дне ящика в углу гумна. Что там ни говори, а все же дополнительный паек...

Как-то раз он незаметно вместе с корками сунул в карман небольшой кусок тонкой жести. Отличная наход­ка! Острым концом железяки парень нацарапал на стене клети: «В августе 1941 г. умер пленный 1925 г. рождения, Вл. Петрович Бойкач. Сообщите матери. Жлоб. р-н, Ду­бовая Гряда».

А однажды утром во дворе послышался гул мотора. Пленные насторожились. Тут же распахнулись двери кле­ти, и подполковник громко скомандовал:

— Выходите!

Возле ворот стояла крытая брезентом машина. С обе­их сторон заднего борта кузова сидело по автоматчику, а в самом кузове было темно, как в тоннеле. Темень в машине показалась Володе более страшной, чем в их за­кутке. «Ой, наверное, в Германию»,— подумал он. Под­полковник вышел из гумна, и солдаты начали подталки­вать пленных в машину. Только теперь юноше удалось рассмотреть своих соседей. Большинство — красноармей­цы в заскорузлых от запекшейся крови гимнастерках, кое-как перевязанные почерневшими от многодневной грязи бинтами. Володя влез в грузовик последним. На­конец машина тронулась, и под брезентом стало светлее. Солнце, как никогда, слепило глаза. Парнишка вспомнил мать и почувствовал, как на глаза навернулись слезы. Он глянул на автоматчика, сидевшего почти рядом, и спросил:

— Скажите, куда нас везут?

— Бобруськ,— буркнул солдат и отвернулся, дав по­нять, что разговаривать запрещено.

Машина немного прошла в сторону леса и почему-то повернула назад к деревне. Остановилась возле колод­ца. Рыжий, огромный, как медведь, шофер подошел к автоматчику и попросил подать ведро. Потом посмотрел на Володю и приказал ему слезть. Шофер, как видно, спешил, потому что тут же сунул в руки хлопцу ведро и показал, куда нужно заливать воду. А сам, покопавшись в кабине, взял какой-то инструмент и полез под машину.

Опустив журавль в колодец, Володя зачерпнул вед­ром воду и, оглянувшись на машину, чуть не вздрогнул. Грузовик стоял носом к колодцу, и автоматчиков не было видно. А шофер, лежа на спине, все еще что-то завинчи­вал под днищем. И вокруг, куда ни глянь,— ни одного немца! Эх, была ни была!

Не раздумывая, перемахнул через невысокий забор на межу, заросшую вишняком, и — ходу! А когда мино­вал выгон и приблизился к лесу, показалось, что еще рывок, и отвалятся ноги...

— Все-о-о! — выдохнул парнишка, забежав за пер­вую сосну, и, немного собравшись с силами, через буре­лом и кочки двинулся дальше.

Только добрался до большого бора, как перед ним выросли высокие штабеля ящиков. Хлопец растерялся. Из-за крайнего штабеля показался немец, медленно ша­гавший в том же направлении, что и беглец. Володя кру­то повернулся и снова бросился в кустарник.

Сколько времени и какое расстояние пробежал он — неизвестно. Добравшись до болота, почувствовал, что сил больше нет. Очень хотелось пить. Болото пересохло, и лишь кое-где под пухлыми кочками, когда наступишь, булькала вода. Но отдохнуть не решился, заставил себя шагать еще и еще. Наконец сквозь просветы в кустах увидел, что болото кончается, а за ним начинается луг. На краю его и остановился.

Будто подхваченные вихрем листья, поднялись сквор­цы, замелькали в солнечных лучах, нырнули вниз и рас­сыпались по траве. «И они улетели из деревень, не хотят с фашистами жить»,— подумал юноша. Сделав несколь­ко шагов, он начал внимательно осматривать окрест­ность. Стояла тишина, только стрекотали кузнечики и едва слышно шептала высокая трава. Деревень отсюда не было видно. В южном направлении сенокосный луг врезался в поле. «Туда и пойду»,— решил хлопец и по­дался поближе к кустам.

Неожиданно возле молодых березок он заметил ло­шадь. Увидав человека, та подняла голову и заржала. Володя нырнул в кусты и притаился, ожидая, что будет дальше. Лошадь насторожила уши. На ней не было ни уздечки, ни седла. Только рой мух вился над спиной. Бег­лец начал обходить коня со стороны кустов, одновремен­но присматриваясь, нет ли где человеческих следов. Тра­ва возле березок была вытоптана конскими копытами, виднелись лежки, и Володя понял, что лошадь находит­ся здесь не один день. «Что, если сесть на нее, подъехать к полю, а там отпустить?» От такого заманчивого собла­зна парня охватила еще большая усталость. Он глянул вдаль, где поле сливалось с небом, и решительно подо­шел к лошади. Но та мгновенно прижала к голове уши и угрожающе повернулась к парню задом. Ни ласковые уговоры, ни строгий приказ не действовали на норови­стого коня.

— Вот скотина! — вполголоса ругнулся Володя.— Не­бось, фрицы за такое упрямство вытолкали из обоза.

И вдруг неожиданно для самого себя со злостью крикнул;

— Хальт!

Конь послушно замер. Хлопец уцепился за гриву, со­гнал со сбитой холки мух, и только схватился за хребет, чтобы вскочить на спину, как тут же отлетел в сторону, сбитый с ног ударом копыта выше колена. Пришлось от­ползти к кустам, руками выкопать ямку и приложить к ноге горсть мокрого торфа. Стало немного легче.

Уже заходило солнце, когда Володя, прихрамывая, выбрался на незнакомую дорогу, вдоль которой высились телеграфные столбы с оборванными проводами. Выби­тая фашистскими сапогами, она напоминала изъеден­ное оспой лицо. На юго-востоке чернела какая-то дерев­ня. «Нужно немного отдохнуть»,— решил юноша и при­лег на обочине. Из глаз потекли слезы, собираясь в мут­ные горошинки на горячем песке. «Чего же ты плачешь, ведь ты свободен»,— упрекнул себя парень и, оттолкнув­шись руками от земли, поднялся на ноги, зашагал в сто­рону деревни.

Через несколько минут солнце скрылось за тучей.

2

Мать Володи пролила много слез. Искала сына в траншеях, в окопах, на болоте. Все казалось, что где-то тут, возле деревни, он лежит убитый. Так говорила и од­носельчанам. Но найти не смогла. И тогда закралась мысль, что сын ушел с красноармейцами.