Владимир Федосеенко - Дубовая Гряда

— Так, так,— согласилась хозяйка.— Вас тут и срав­нить не с кем. Ты, наверное, слышал — отдадут твоему отцу землю, которая была у вас до колхоза, или нет?

— Пожалуй, нет. Говорят, какую-то общину созда­дут до тех пор, пока люди не отвыкнут от коллективной работы. Вроде переходного этапа к единоличной жизни. А вообще — все дрянь. Земля только старикам нужна, а нам подавай марочки, верно?

Он глянул на Лиду и тут же перевел взгляд на Марию.

— Правильно, Вася,— согласилась та.

— Спасибо за хлеб-соль, мне пора,— поднялся Ва­силь со стула.

— Лида проводит тебя,— подмигнула хозяйка де­вушке.

«Отпустят Веру,— обрадовалась Мария.— Нужно завтра пораньше к Сергееву сходить. Без него мы не до­гадались бы так сделать. И Лида молодчина, знает, как вести себя».

Со двора слышались голоса, радостный смех Василя. Ему и в голову не приходило, почему это Лида стала та­кой ласковой. Считал, что так и должно быть: при «но­вом порядке» он сразу стал важной фигурой. Теперь все кланяются, а из-за боязни или из уважения — значения не имеет.

Утром Мария истопила печь, приготовила завтрак и только начала укладывать картофельные оладьи в ко­телок, как во дворе послышался голос Василя.

— Доброе утро, дедушка Андрей,— громко поздоро­вался он.

Мария быстренько прикрыла котелок полотенцем.

— Теща жива? — с порога спросил Василь,— Как раз на завтрак.

— Верно,— ответила Мария.— Теперь от мужчин за­висит и жизнь женщин.

Василь проскрежетал, словно рашпилем, подкованными каблуками немецких ботинок по полу, поставил в угол винтовку и спросил:

— А где Лида?

— Еще спит.

— Ну и соня! — засмеялся парень и направился в соседнюю комнату. Лида действительно спала. Василь постоял, не решаясь подойти к кровати, наконец сделал несколько шагов и громко стукнул каблуками. Лида подняла голову с подушки, удивленно взглянула на него.

— Что, испугалась? — улыбнулся Василь.

— Нет,— девушка прикрыла глаза рукой.— Стран­ный сон видела.

— Странный?

— Да... Будто прибегает на пригуменье, к дубам, какой-то огромный человек, в одной сорочке, босиком, похожий на дикаря, и давай муравейник возле пня топ­тать, во все стороны разбрасывать. Мы с мамой стоим возле гумна и смотрим на него. А потом как напали му­равьи на дикаря, так он и по лицу себя бил, и по шее, и колени тер. Не выдержав, завыл, как зверь, и покатил­ся в болото. И зачем он полез на этот муравейник? — улыбнулась Лида.

— Действительно, сон интересный и странный. Но ты, небось, выдумала его. Знаю твои способности.

— Не веришь — не надо. А ты почему так рано?

— Бессонница одолела. Лезут разные мысли в голо­ву. Решил, не откладывая, ехать в Жлобин. Встречусь с кем-нибудь из комендатуры, там есть знакомые. А завт­ра официально зайду. Скажу, что арестовали мою тет­ку, так будет вернее... Видишь, что я для тебя делаю. Ни для кого не стал бы так стараться.

Он хотел нагнуться к Лиде, поцеловать, но удержал­ся: пожалуй, рановато. Вместо этого сунул руку в кар­ман за папиросой и с напускной озабоченностью пробор­мотал:

— Никак часами не обзаведусь, не знаю, сколько сейчас времени.

— А я тебе подарок сделаю! — воскликнула Лида, вспомнив, что видела часы на руке у Сергеева.— Пода­рю... папины...

— Разве у твоего отца были часы? — рассмеялся Василь.— Не выдумывай. Я же знаю, что всех вас по ут­рам будили петухи.

— А вот и были! Только папа не носил их!

— Ну, если так, то... никому об этом не рассказывай. А то больше не увидишь. Я, конечно, не позволяю, но мои хлопцы достают их черт знает где, а жалоб ни от кого не поступает.

— У меня не найдут,— едва заметно усмехнулась Лида.

— Ладно, пора мне. Пойду.

И, взяв винтовку, Василь вышел из избы.

3

Утро выдалось ядреное. Крупная роса клонила к земле колосья ржи на безлюдных полях. Желтый мок­рый песок вдоль траншей лежал пухлыми рубцами. «Родная земля»,— подумал Володя. Сразу стало легче, отступила усталость, утихла боль в ноге. Хотя с того времени, как он вырвался на свободу, пошли уже чет­вертые сутки, большой радости он пока не чувствовал. Тишина, царившая вокруг, настораживала и пугала. Беспокоила и мысль о том, живы ли мать с детьми и де­душка. «Немцы знают, из какой я деревни, и, может быть, уже приезжали...»

Юноша решил пойти на Сажень — так называли не­большой пригорок на обочине дороги из-за черной, по­хожей на печную сажу земли, покрывавшей его. Расска­зывали, что когда-то там жгли уголь для кузницы. Маль­чишки очень любили это место. Особенно хорошо тут было ранней весной. На дороге еще лежит снег, на полях лишь кое-где проталины, а ребята соберутся на околице деревни, сбросят валенки, сапоги да и махнут напере­гонки. Снег обжигает босые ноги, но мальчишки знают, что через километр их согреет Сажень. Соберутся на пригорке и давай прыгать, как болотные кулики на то­ковище. Погреют ноги на теплом песке и назад в дерев­ню. Так они встречали весну. Правда, в последние годы Володя уже не бегал — вырос.

С пригорка была видна вся деревня. Вспомнилось, какою она была не так давно, до войны. С обеих сторон зеленели сады. Возле каждой избы — цветник. Через деревню протекала небольшая речушка, и там каждый день крякали утки, гоготали гуси. Иногда аист слетал со своего гнезда и важно расхаживал по берегу, Гнездо его находилось недалеко от мельницы на красном дубе. Красным односельчане называли дуб за то, что сухие листья держались на нем и зимой. За мельницей начи­налось болото, отделенное от садов большой грядой ду­бов. Ровные, высокие, дубы стояли молчаливо в ясные дни, а когда наползали тучи и поднимался сильный ве­тер, они тихо стонали, но защищали сады от бури.

Очнувшись от воспоминаний, Володя глянул в сто­рону деревни. И тут же увидел, что красного дуба нет.

А ведь сразу за ним их изба. Цела ли? Как будто цела, серый дымок вьется из печной трубы... Хорошо бы у кого-нибудь узнать, есть ли в деревне немцы. А вон, кста­ти, и человек вышел на дорогу, прямо сюда направля­ется. Кто бы это мог быть? И почему поет-заливается на всю округу?

Володя отполз подальше в овес — осторожность не помешает.

«Не для меня весна придет... а дева с черными бро­вями, она растет не для меня...» — долетали до него обрывки песни.

Так и лежал, не поднимая головы, до тех пор, пока ствол винтовки неведомого певца не исчез вдали.

Тем временем пригрело солнце, дохнул ветерок. По­немногу высохла роса. «Хватит торчать у дороги, пойду к болоту, а там по огородам проберусь в деревню»,— ре­шил юноша. Он поднялся, отряхнул песок с одежды и зашагал, на ходу срывая овсяные колосья и разжевывая горьковатые зернышки. «Осыпается, а жатва не нача­лась,— думал парень.— Неужели всех перебили? Или люди боятся мин?»