Борис Бурлак - Седьмой переход

Леонид Матвеевич остановился у машины, гостеприимно распахнул дверку новой «Волги», заговорщическим тоном предложил:

— Прокатимся до Южного поселка.

Анастасия заколебалась: прежнее желание — улететь с ним хоть на край света! — овладело ею, она подалась было вперед, к автомобилю, и сейчас же поспешно отступила. Ей казалось, что каждое ее слово и каждый ее шаг имеют при встречах с Леонидом особое, чуть ли не символическое значение.

— Нет, я, пожалуй, не успею вернуться на заседание бюро. Да и нет смысла забираться мне на территорию чужого района.

— Жаль, жаль, — он нехотя сел за руль.

Она выпрямилась под упругими струями низового сентябрьского суховея, нивесть откуда набежавшего на площадь, произвольно встряхнула черные, с солнечной рыжинкой волосы, упавшие на загорелый лоб, и, жмуря темные продолговатые глаза, улыбнулась ему.

На углу Леонид Матвеевич оглянулся, замедлив ход машины. Анастасия все еще стояла на бровке мостовой, упрямо склонившись против ветра, статная, в легком платье, туго обтянувшем всю ее фигуру.

Спохватившись, она круто повернулась и быстро пошла к скверу. Хотелось побыть одной, собраться с мыслями. Ей нравился этот сквер-дендрарий с фонтаном посредине, с цветочным календарем у входа. Тут было все, чем богат безлесый с виду южноуральский край: разлапистые елочки, привезенные из северных районов, что граничат с башкирскими урманами; молодые сосенки, полномочные представительницы Приволжского чудо-бора; дубки из шумных рощиц в южных отрогах Уральского хребта; березки, в тени которых бьют родники на дне глухих оврагов; черемуха, непременная спутница безвестных речек; подростки-тополя, рябина, липы, вязы, клены, а кустарникам и счета нет — сирень, дикая вишня, акация, жасмин, шиповник, даже чилижник. Кто видел, как весной долы предгорья полыхают красными, белыми, желтыми, фиолетовыми, розовыми огнями, тот знает, что и жесткая чилига — украшение земли, что и без нее нельзя себе представить майское соцветие степи.

Присев на скамейку в боковой аллее, где поменьше отдыхающих, Анастасия остановила взгляд на полуголых стебельках чилижника с редкими игольчатыми листьями. «Бить бы тебя, как непослушную девчонку, бить да приговаривать: не преувеличивай, не фантазируй, заботься о ребятах, не о себе!.. Но что делать с Родионом? Что?..»

Говорят, что жизнь дает множество примеров: стоит только перебрать их в памяти и верное решение всегда найдется. Анастасия не раз принималась искать этим способом. Ничего не находилось, все совершенно неподходящие уроки. Не может ли Нечаева послужить для нее примером? Елизавета как-то призналась ей по-дружески: «Долго ждала я настоящую любовь, готовилась как к празднику, а праздника не получилось». И чем настойчивее Анастасия пыталась ободрить Нечаеву, тем все заметнее они, выросшие вместе, отдалялись друг от друга, хотя в детстве у них даже куклы были общие, и в юности были общие мечты. Избегала встреч, конечно, сама Лиза, чтобы не тревожить замужнюю подругу чуткой завистью одинокой женщины. Анастасия понимала это и, случайно встречаясь с ней, старалась не расспрашивать о жизни.

Однажды, года три назад, Елизавета сама вдруг разоткровенничалась, начала припоминать, как они в летние каникулы странствовали по Южному Уралу, удивляясь названиям живописнейших местечек. Какие-нибудь островерхие, крутые горки посреди степи почему-то обязательно назывались Козьими. Здесь водились, что ли, дикие козы в былые времена. Или — с какой стати эту впадину, заросшую курчавым дубнячком, окрестили Бирючей Ямой? Непохоже, чтобы тут, в километре от районного села, обитали волчьи стаи. А как понимать такое странное, немного и страшноватое название разъезда — Черный Отрог? И отрога поблизости никакого нет, тем более, черного. Наконец, откуда взялось слово — Студенцы? Хорошо, что добрая старушка объяснила: «Больно студеные у нас ключи, потому и студенцами именуемся». Объяснила и загадала новую загадку, показывая дорогу на Южноуральск: «Шагайте напрямки, через Горюн».

Что это за Горюн, узнали уже сами, целый день добираясь до ближайшей деревни по всхолмленной степи, изрезанной вдоль и поперек глинистыми суходолами, где даже ручейка заброшенного не увидишь. «Так и моя жизнь, личная, разумеется, как тот Горюн,— говорила Лиза.

— Все осталось позади: и Козьи горы, где мы с тобой нежились в пушистом ковыле, и Студенцы, где, помнишь, мы сидели у «сахарного» родничка и макали кусочки хлеба в ледяную воду. А Горюну, который теперь перемахнешь на попутном грузовике за час, и конца нет. Когда-то я его осилю? Вся жизнь пройдет». Анастасия обняла ее, не сказав ни слова...

Но сейчас она могла бы поговорить с Лизой как равная с равной. Может, зайти? Лиза, наверное, обрадуется: слишком давно не виделись, кажется, с зимы. Она даже заторопилась к своей подруге, чтобы не раздумать. «Вы к Нечаевой? — переспросили ее в облисполкоме. — Елизавета Прокофьевна с июля работает в Меднограде». Смутившись, Анастасия быстро вышла в коридор. Ведь это к лучшему, что не встретились. Ну зачем бы она заявилась к Лизе? Посоветоваться? Глупо. Просто поболтать? Не поверит. Сразу догадается, что тут что-то неладное: когда была счастливой, месяцами не показывалась.

Пришлось отвергнуть и этот, единственный пример, показавшийся ей поначалу ценным, поучительным. Нет, верно, нельзя рассчитывать на готовые ответы чужих бед. Надо решать самой.

Иной раз до того надоедало копаться в своей душе, что Анастасия становилась беззаботной, смеялась, пела, занимаясь по вечерам домашними делами. Родион Федорович настораживался, для него все стало подозрительным: и ее упорная задумчивость, и беспричинная веселость. Уж, конечно, ее радость, кратковременную, неестественную, он относил на счет Лобова. Мужская ревность еще придирчивее женской.

И ведь как бывает. Именно в эти осенние, переменчивые дни, в этом на редкость неустойчивом настроении Анастасия выглядела похорошевшей. Сама за собой замечала, что цветет, как беспечная девушка па выданье. Что ни проще одевайся, то больше хвалят тебя за вкус. Она и раньше, проходя по улице, изредка перехватывала изучающие взгляды. Теперь взглядов прибавилось. Ну что находят в ней, тем более, эти молоденькие студентки? Знали бы, как неспокойно у нее на сердце. А им, наверное, чудится, что вот идет счастливая, избалованная судьбой. Женщины, женщины, как опрометчиво судите вы друг о друге...

В народе говорят, чтобы узнать человека, надо съесть с ним пуд соли. Конечно, бывает достаточно и одной щепотки, но то исключение из правила. Ей, Анастасии, и пуда оказалось мало. Да пыталась ли она понять Родиона? Просто-напросто доверилась своим чувствам, хотя и считала себя старой девой. Но время всегда потребует отчета, уж время-то найдет удобный случай позвать к ответу. Жаль только медлит слишком: и чем значительнее ошибка, тем, кажется, неторопливее оно. Верно, эти двенадцать лет прожиты недаром, не стыдно взглянуть в глаза людям. А праздника не получилось... Что ж, если суждено и ей, Кашириной, пройти свой Горюн, то она пройдет его, не жалуясь, как и Нечаева, у которой все-таки надо поучиться жизнелюбию.