Сергей Чупринин - Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года

«Похожий на Достоевского периода петрашевцев, А. Д. Синявский», – запомнился и А. Реформатскому (цит. по рукописи).

«Межиров и Майя Луговская ожидали меня до конца похорон у „Голубого Дуная“, пивного ларька на подъезде к Переделкину», – вспоминает Андрей Вознесенский (А. Вознесенский. На виртуальном ветру. С. 67).

«Воронков составил, говорят, списки членов Союза, побывавших у гроба. Он разделил их на две группы: 1) писатели беспартийные; 2) писатели – члены партии… Интересно, станут ли взыскивать с партийных!» ( Л. Чуковская . Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 418).

«Все, кто побоялся пойти на похороны Б. Л., откровенно жалеют, – 15 июня добавляет в дневнике Александр Гладков. – Я слышал это от Трифонова, Штока, Арбузова: правда, двое первых прямо признаются, что „побоялись“ и Воронков (секретарь ССП) пугал, а Арбузов врет, что не знал, хотя в это время был в Переделкине. Паустовский сказал, что не простит этого Арбузову» (цит. по: М. Михеев . С. 398).

Как свидетельствует дневниковая запись Федина, он действительно был болен и узнал о смерти Пастернака только 9 июня, а 11 июня отправил З. Н. Пастернак письмо, где сказано: «Это невероятно, что, живя больше двадцати лет почти стена об стену нашими домами, я говорю о своем сочувствии Вам спустя чуть ли не две недели после того, как горе пришло. Невероятно не то, почему так случилось, не то, что от меня скрывали происшедшее, а то, что моим домашним удалось всескрыть. <���…>

Только вчера – пораженный – я все вдруг узнал» (Константин Федин и его современники. Т. 2. С. 209, 210; подчеркнуто Фединым).

Как говорит Михаил Аронов, «первые строчки песни „Памяти Пастернака“ пришли Галичу 4 декабря 1966 года как раз в Переделкине, на загородной платформе, в ожидании электрички. В тот же день была создана вся песня до конца. <���…>

Первое и единственное официальное исполнение песни произошло в марте 1968 года в Академгородке Новосибирска во время фестиваля авторской песни, проводимой клубом „Под интегралом“. Именно тогда состоялся единственный публичный концерт Александра Галича в СССР» ( М. Аронов . Александр Галич, 2012).

Цитируем: «Американский писатель Александр Маршак, пользуясь нашим гостеприимством, шарил по кладовым и чуланам, разыскивая следы абстракционизма в России и выслеживая молодых художников, которые могли оказаться ему полезными в его походе против советского искусства» (цит. по: М. Золотоносов . Диверсант Маршак. С. 68). См. 28 марта.

Как рассказывает Владимир Орлов, «весной 1960 года Гинзбург взялся помочь своему приятелю Александру Юдину сдать экстерном школьный курс по математике и другим предметам. Для этого он подготовил липовую характеристику и переклеил фотографию на паспорте, который было необходимо предъявлять в школе, где проходили экзамены. Такой поступок не был чем-то из ряда вон выходящим <���…> Как правило, особыми последствиями это бичуемым не грозило – аттестата, конечно, лишали, иногда давали срок – но условный и не более полугода» ( В. Орлов. Александр Гинзбург. С. 86).

В данном случае подделка документов, послужив формальным поводом для ареста, сначала тоже будет упоминаться походя, в ряду более существенных, на взгляд компетентных органов, проступков. И только убедившись, что «пришить» Гинзбургу антисоветскую пропаганду не удастся, следствие вернется к первоначальному обвинению как основному (Там же).

А. Твардовский, лаконично комментируя это событие в дневнике (запись от 21 июля), почувствовал в речи Суслова полемику и с принципами «Нового мира», и со своими собственными размышлениями о том, что «актуальность», «идейность», «важность темы» не оправдывают художественную беспомощность произведения.

«Водосвятие в Семеновском. <���…> Бесстыдство Соболевых и т. п. – Шолохов, провозглашающий тост за руководителей партии и правительства. Речь Суслова «в части критики» («это не значит» как раз и значит), открывающая путь Панферову. Адрес – «Новый мир» (Знамя. 1989. № 9. С. 188–189).

«Безоблачный июльский день. День, полный цветения, голубизны и зелени, теплых летних красок… В стране сейчас действительно хорошая погода… Чувство боевого товарищества особенно остро проявилось в замечательно яркой речи Н. С. Хрущева, в глубоком выступлении М. А. Суслова».

На самом деле – Валентин Фердинандович.

Откликаясь на появившиеся в газетах очередные критические замечания в адрес Евтушенко, Л. Чуковская в дневниковой записи от 1 июля 1961 года привела фрагмент своего разговора с А. Ахматовой:

«– Начальство их недолюбливает, – сказала я.

– Вздор! Их посылают на Кубу! И каждый день делают им рекламу в газетах. Так ли у нас поступают с поэтами, когда начальство не жалует их в самом деле!» ( Л. Чуковская . Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 470).

«Я не сказал бы, что А. Т. был в восторге от этих воспоминаний, – вспоминает А. Кондратович. – Многое в них раздражало его, но он сразу же почувствовал значение мемуаров – и в творческой биографии самого Эренбурга, и вообще в нашей литературе» ( А. Кондратович . Новомирский дневник. С. 107–108).

Как указывает Б. Фрезинский, «сразу после публикации в „Новом мире“ первая книга мемуаров Эренбурга была переведена на многие иностранные языки» ( Б. Фрезинский . Об Илье Эренбурге. С. 324).

«Помню, в начале 70‐х милейший Роман Александрович признался мне, что материал был заказан ему Лубянкой», – сообщил Оскару Рабину интервьюировавший его Кирилл Привалов (Итоги, 2 февраля 2012).

Этот разговор запомнил и Евтушенко: «Анна Андреевна охладила своей снисходительной королевской высокомерностью мои неумеренные восторги: „Ну что вы, право, теряете ваше драгоценное время, отрывая себя от ваших столь популярных выступлений и даря внимание старой одинокой женщине…“. Что-то в этом роде незлобиво язвительное, а точнее говоря, вежливо уничтожающее. Но я на нее не обиделся – мне было довольно и того, что я говорил с Ахматовой. Георгий Адамович мне впоследствии рассказал, что, когда он спросил в Париже мнение Ахматовой о моих стихах, она слегка поморщилась: „А, это что-то связанное со стадионами…“. Тогда Адамович ее попытался смягчить: „Анна Андреевна, но он же все-таки талантлив…“. Королева русской поэзии резко бросила: „Ну если бы совсем не был талантлив, неужели вы думаете, что я бы помнила его имя…“» (цит. по: И. Фаликов . Евтушенко. С. 188).