Сергей Чупринин - Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года

„Мы тоже будем шестидесятниками! Нам в шестидесятом исполнится 20 лет, мы начнем работать и про нас потом скажут: люди шестидесятых годов. И с нас спросится… очень много спросится…“» (НЛО. 2016. № 137).

7 февраля 1961 года бюро Владимирского обкома КПСС «за игнорирование указания отдела пропаганды и агитации обкома КПСС о недопущении к печати отдельных стихотворений А. Вознесенского» объявило выговор с записью в учетную карточку директору издательства Л. М. Мацкевичу. Выговор получил также начальник обллита В. В. Нильский, главный редактор К. Л. Афанасьева была уволена ( В. Огрызко . Охранители и либералы. Т. 2. С. 309).

8 июня 1961 года к оценке этой книги вернулись и руководители Отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС по РСФСР, в докладной записке «О серьезных недостатках в идейном содержании книг, выпущенных некоторыми местными издательствами» уличившие А. Вознесенского в идейной порочности и пропаганде порнографии (Там же).

По требованию руководителей Академии художеств СССР, поддержанному секретарем ЦК КПСС Л. Ф. Ильичевым, продажа тиража была приостановлена до тех пор, пока И. Эренбург 4 июня 1961 года не обратился лично к М. А. Суслову с письмом: «В этом году французская компартия и прогрессивные французские, да и не только французские организации будут отмечать 80-летие Пикассо. Было бы очень неприятно, если бы сообщения об уничтожении большей части напечатанной у нас книги просочились на Запад, а теперь такие вещи обычно туда проникают» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964. С. 448). «И наконец, – как рассказывает Игорь Голомшток, – было принято соломоново решение: „Из отпечатанного тиража (100 тысяч экземпляров) передать для продажи не более 30 тыс. экземпляров; продажу брошюры ограничить несколькими книжными киосками в Москве и Ленинграде. Остальную часть тиража не распространять“. Что стало с остальными семьюдесятью тысячами, я не знаю» ( И. Голомшток . С. 101). См. 1–5 июня 1961 года.

«Прочел вчера подряд книжечку „Яблоко“, – 3 июня 1961 года записывает в дневник А. Твардовский. – Что говорить, парень одаренный, бойкий и попал „на струю“. В „Яблоке“ есть и „самокритика“, и переоценка своих „слабых побед“, и апелляция напрокудившего и „усталого“ лир<���ического> героя к „маме“, что довольно противно, но в целом книжка стоящая, не спутаешь с кем-нибудь другим, отличишь от иных скорее, чем, скажем, В. Васильева» ( А. Твардовский . Новомирский дневник, 1961–1966. С. 33).

«Несколько лет спустя, – вспоминает Копелев, – я уже стыдился иных страниц – доктринерских пошлостей о Беккете, о Кафке, схоластических умозрений о соцреализме и др. Но эта книга сразу же вызвала нападки бдительных критиков-староверов; сосредоточились они все на одной странице. В статье о романе Г. Грина „Тихий американец“ я доказывал, что понятие „гуманизм“ не требует прилагательных, что определения вроде „буржуазный“, „пролетарский“, „aбстрактный“ и т. п. несостоятельны, что гуманизм – то есть человечность, человеколюбие – либо реально существует и независим от идеологий, либо симулируется и тогда прилагательные тоже ни к чему. За эту идеологическую ересь меня ругали в „Литгазете“, в „Иностранной литературе“, в журнале „Коммунист“ и др. А я удивлялся больше, чем огорчался. Ведь мне казалось, что я лучше моих критиков отстаивал социалистический реализм» ( Р. Орлова, Л. Копелев . С. 46–47).

Награжден призом за лучшую режиссуру на Международном кинофестивале в Каннах (1961).

Поскольку цензура не пропускала в печать главу, посвященную Пастернаку, Эренбург 19 января вынужден был написать помощнику Хрущева В. С. Лебедеву: «Опубликование главы будет, по-моему, скорее политически целесообразным, нежели „преступным“. Такой же точки зрения придерживается А. Т. Твардовский и вся редакционная коллегия журнала „Новый мир“. Однако редакция не может преодолеть возникшие затруднения, и я решил попросить Вас, если найдете это возможным, спросить мнение Никиты Сергеевича Хрущева» ( И. Эренбург . На цоколе историй… С. 495–496).

«Об этом мнении, – комментирует Б. Фрезинский, – можно судить по тому, что в № 2 „Нового мира“ глава о Пастернаке была напечатана <���…> Отметим попутно, что критические слова Эренбурга о романе „Доктор Живаго“ были продиктованы его личным взглядом на книгу; при всех поворотах событий он неизменно говорил о „чудесных стихах“, приложенных к роману» ( Б. Фрезинский . Об Илье Эренбурге. С. 326–327).

Как вспоминает Войнович, «январский номер „Нового мира“ 1961 года вышел в марте. Тогда уже начались долгие задержки номеров из‐за проблем, возникавших в цензуре. <���…>

Неожиданностью для меня было обилие телефонных звонков, писем и рецензий в газетах, восторженная телеграмма от Ивана Александровича Пырьева. Пырьев писал, что повесть ему очень понравилась и он предлагает мне немедленно заключить договор на сценарий. Позвонил театральный режиссер Леонид Варпаховский, предложил написать пьесу: „Поверьте мне, вы прирожденный драматург“. <���…> Скажу сразу, что дело ничем не кончилось. <���…> Первым печатным откликом на мою повесть стала статья Владимира Тендрякова „Свежий голос есть!“ в „Литературной газете“. Затем последовали рецензии В. Кардина, Феликса Светова, Станислава Рассадина и других либеральных критиков того времени. Я вошел в обойму молодых писателей, то есть в обязательный список, приводимый почти во всех статьях о состоянии современной литературы. <���…> О моей первой повести „Мы здесь живем“ было написано столько, сколько ни о какой моей книге, включая „Чонкина“, ни в советской, ни в российской печати никогда не писали» ( В. Войнович . С. 357–359).

«День, когда роман Гроссмана был арестован, можно считать началом новой литературной жизни, новой эры самиздата. Писатели поняли, что нельзя свои сочинения держать в одном месте, в одном письменном столе. Читатели поняли, что если они будут дожидаться только очередного номера журнала, они мало что прочитают. Писатели поняли, что редактор журнала, ЦК, КГБ – все это сообщающиеся сосуды. Читатели поняли, что надо и им потрудиться для сохранения литературы, для свободы книгопечатания» ( Н. Роскина . С. 118).

Как 2 марта заметил в дневнике А. Твардовский, «говоря по-серьезному, в нынешнем предстоящем присуждении достойных премии вещей – одна, да и то с оговорками, – это „Дали“» ( А. Твардовский . Новомирский дневник. 1961–1966. С. 23). Денежное вознаграждение, положенное лауреату, Твардовский передал на строительство Дома культуры на своей родине – в селе Сельцо Починковского района Смоленской обл.