Сергей Чупринин - Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года

«Первое издание поэта за всю историю мировой поэзии, вышедшее стотысячным тиражом» ( И. Фаликов. Евтушенко. С. 178).

Как вспоминает Нина Воронель, рукопись повести Даниэль читал своим близким друзьям еще в 1961 году. «Он тогда был в творческом восторге, и ему хотелось поделиться – не только повестью, но и тем, что ее собираются опубликовать за границей. А месяца через два-три он уже показывал нам вышедшую за границей книгу» ( Н. Воронель . С. 133).

Фильм отмечен главными призами на Международных кинофестивалях в Венеции (1962) и Акапулько (1963), а также стал первой кинокартиной, выдвинутой Советским Союзом на премию «Оскар» в категории «Лучший фильм на иностранном языке», однако в окончательный список номинантов он не попал.

Как пишет Т. Тазеева-Гриценко, «первый номер за 1963 г., по сути, становится последним на ближайшие 7 лет номером журнала, подписание которого происходит в срок, а рассылка читателям – по графику. <���…> Начиная со второго номера, журнал начинает выходить с запозданием. Цензура все чаще применяет практику полного вычеркивания заявленных материалов из текущей книжки «Нового мира». <���…> Четвертый номер «Нового мира» за 1963 г. стал едва ли не первым в истории советской печати журналом, запрещенным цензурой почти полностью» ( Тазеева-Гриценко Т. Журнал «Новый мир» сквозь призму его тиража (1960‐е гг.)).

«Прочитал в № 1 «Нового мира» два рассказа Солженицына, – 22 января заносит в дневник Александр Яшин. – Слава Богу: Русская литература жива. Будет жить и Россия» («За Андангой райские земли…»).

«Прочитал в 1-м номере «Нового мира» рассказ А. Солженицына „Случай на станции Кречетовка“, – 23 января пишет в дневнике Анатолий Жигулин. – Вещь огромной силы. Прочитал – и словно мне сердце насквозь прострелили! Не могу не думать о рассказе этом. Люди – такие живые, такие выпуклые! И сердце болит от этой живой правды» (цит. по: В. Колобов . Читая дневники поэта. С. 100).

«Это никакая не заслуга, – 12 марта написал Солженицыну Корней Чуковский, – прочесть великое произведение искусства и обрадоваться ему как долгожданному счастью. „Иван Денисович“ поразил меня раньше всего своей могучей поэтической (а не публицистической) силой. Силой, уверенной в себе: ни одной крикливой, лживой краски, и такая власть над материалом; и такой абсолютный вкус. А когда я прочитал „Два рассказа“, я понял, что у Льва Толстого и Чехова есть достойный продолжатель» ( К. Чуковский . Т. 15. С. 525).

«<���…> вскоре приехала ко мне представительница „Ленфильма“ с четырьмя экземплярами договора на „Кречетовку“, уже подписанного со стороны „Ленфильма“, мне оставалось только поставить подпись и получить небывалые для меня деньги – и „Кречетовка“ появится на советских экранах. Я – сразу же отказался: отдать им права, а они испортят, покажут нечто осовеченное, фальшивое? – а я не смогу исправить…» ( А. Солженицын . С. 53).

«Недавно, – 4 марта записывает в дневник Владимир Лакшин, – я дал ему <���Твардовскому> для чтения номер „Невы“ с очерком Ф. Абрамова „Вокруг да около“. Александр Трифонович очень воодушевился, но сказал с печалью: „Я не мог бы это напечатать“» (Знамя. 2000. № 6. С. 99).

Это эссе известно также под названием «Автобиография рано созревшего человека». «Преждевременная автобиография» – так обычно называл его сам автор.

«Рассказы имели несомненный и однозначный успех, – вспоминает Войнович. – Меня хвалили при встречах, по телефону и в письмах. Со мной захотели познакомиться Гроссман, Эренбург, Симонов, Маршак, Каверин, Ромм, Райзман, а Иван Пырьев опять прислал восторженную телеграмму.

Большинство из этих людей говорили о „Хочу быть честным“ и только некоторые упоминали при этом „Расстояние в полкилометра“. Я получил через „Новый мир“ массу читательских писем – все до единого хвалебные» ( В. Войнович . С. 380–381).

2 февраля эта публикация была задержана Главлитом, на что 13 февраля Эренбург пожаловался Н. С. Хрущеву, указывая, что такого рода запрещение «не только вызовет удивление читателей, но будет использовано антисоветскими кругами за границей». После внесения в текст поправок, «приемлемых» с точки зрения Идеологического отдела ЦК КПСС в свете указаний секретарей ЦК Ф. Р. Козлова и М. А. Суслова, 18 февраля было «дано указание номер выпустить» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964. С. 573–574, 576–579).

«<���…> мне, – вспоминает Юнна Мориц, – тогда же позвонила Анна Андреевна Ахматова и сказала, что она в Москве и хотела бы со мной повидаться… произнесла замечательные слова об этом стихотворении. А я сказала ей… что не могу с ней встретиться, потому что ее стихи значат для меня столь много, что встреча с ней будет для меня потрясением, которого я физически не переживу. А дня через два-три мне позвонила Мария Сергеевна Петровых и сказала, что просит меня зайти, так как она редактирует переводную книгу, где есть и мои переводы, и она хочет, чтобы их вместе посмотрели. Я пришла к ней, она сказала: „Сейчас поставлю кофе“… пошла на кухню… В это время вышла Анна Андреевна и сказала: „Ну, ловко мы вас обманули?“ Для меня это был страшный миг! Казалось, у меня разорвется сердце…» (Даугава. 1987. № 7. С. 78).

В книге «Бодался теленок с дубом» Александр Солженицын, присутствовавший на встрече, по старинке называет этот зал Екатерининским. Здесь проводились Пленумы ЦК КПСС, происходило вручение правительственных наград, Ленинских и Государственных премий.

17 декабря 1962 года, в правительственном Доме приемов на Ленинских горах.

«Товарищ Эренбург совершает грубую идеологическую ошибку, и наша обязанность помочь ему это понять» (Новый мир. 1963. № 3. С. 21).

«Почему этот яркий, талантливый фильм стал предметом политических обвинений? – задается вопросом В. Баскаков, работавший тогда заместителем министра культуры СССР по вопросам кино. – <���…> Мне вся эта история представляется странной. <���…> Я не уверен, что он видел „Заставу Ильича“. Хрущев вообще редко смотрел картины, кинематографом интересовался мало. По рассказам его „окруженцев“, новинки литературы ему читал вслух Аджубей.

Полагаю, что казус с „Заставой Ильича“ – это отзвук какой-то политической игры „в верхах“. Именно тогда на первые роли в идеологии выдвинулся Л. Ф. Ильичев, несколько потеснив М. А. Суслова. Он стал проявлять бешеную активность. Здесь было и „усиление“ антирелигиозной пропаганды, что означало в переводе на нормальный язык закрытие церквей, и борьба с „излишествами“ в реставрации памятников, и „упорядочение“ журналов и газет, и многое другое. Так что „Застава Ильича“ была звеном мероприятий нового идеологического руководства, но было тут и такое обстоятельство – надо было указать и Е. А. Фурцевой, и заведующему Отделом культуры ЦК Д. А. Поликарпову на недостаточную бдительность. Поликарпов был вскоре понижен в должности, у Фурцевой „отобрали“ кино» (Кинематограф оттепели. С. 184–185).