Сергей Чупринин - Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года

В 1972 году его вновь номинировал Александр Солженицын.

«Жив человек» (1962, № 10).

Этот роман опубликован не был.

Из письма Александра Гладкова Надежде Мандельштам от 3 декабря: «Про И. Бродского в «Веч<���ернем> Ленинграде» написали страшно: не только про его стишки, которые мне лично не нравятся, – тут и связи с уголовниками и спекулянтами, и встречи с иностранцами, и подготовка побега за границу. В иные времена за это давали полный набор: 25 и 5 и 5. А сейчас статья оканчивается требованием выслать его из Ленинграда. Я его никогда не видел, а описан он красочно» ( М. Михеев . С. 161).

«Как сказал на суде сам Бродский, в фельетоне только его имя и фамилия правильны. Все остальное – ложь» ( Я. Гордин . Дело Бродского // Нева. 1989. № 2).

Небезосновательно предположение, что такой медийный успех, предшествовавший скорым переменам в будущем Театре драмы и комедии на Таганке, был вызван одобрением посетившего спектакль А. И. Микояна, который опекал жену своего покойного друга архитектора Каро Алабяна – Людмилу Целиковскую, бывшую в то время гражданской женой Юрия Любимова.

Стоит отметить, что свое благорасположение Микоян сохранил и в более поздние годы. «Из театров, – пишет он в воспоминаниях, – особенно любил „Таганку“, ходил туда с внуками и внучками. И подружился с Любимовым. Он рассказывал мне о гонениях практически на каждую его постановку. Я посмотрел несколько спектаклей и так и не понял, чего партийные чиновники от него хотят: хорошие актеры, прекрасный режиссер, работают с энтузиазмом, поднимают важные социальные темы. <���…> Мне было обидно, что эти люди имеют основания видеть в партийных идеологах своих врагов. Но они были правы – под влиянием Суслова чиновники из ЦК и МК партии стали просто держимордами» ( А. Микоян . С. 633).

Ф. Вигдорова.

Яков Гордин утверждает, впрочем, что «рассказ Косаревой о встрече с Бродским – сплошное вранье. <���…>

Никакие писатели к ней не приходили, Бродского она не приглашала и ничего ему не предлагала. Этой встречи добился Борис Вахтин, который и присутствовал на встрече. Судя по его рассказу, Косарева отказалась в дело вмешиваться. Оно и понятно. Она знала, что дело „комитетское“ и все решено».

Как указывает Яков Гордин, «организаторы „дела“ решили заручиться поддержкой Александра Прокофьева, первого секретаря Правления ленинградской писательской организации. Речь, все же, шла о поэте, и без санкции Прокофьева арестовать Бродского не решались. И тут тоже пустили в ход очередную фальсификацию – Прокофьеву показали очень обидную эпиграмму на него, написанную якобы Бродским. Он совершенно взбесился и одобрил любые действия. Между тем, я могу поручиться, что никаких эпиграмм Иосиф на Александра Андреевича не писал. Прокофьев, честно говоря, интересовал его весьма мало. (Более того, чья это эпиграмма – было известно и тогда.)» (Нева. 1989. № 2).

«Присутствовали, – как сказано в протоколе собрания, – тт. Прокофьев, Браун, Чепуров, Гранин, Шестинский, Ходза, Сергеев, Федоренко, Бейлин, Абрамкин, Капица, Дмитриевский, Азаров, Новиков, Воеводин, Миллер, Подзелинский, Шейнин, Кукушкин, командир оперативного отряда дружины „Гипрошахта“ Я. М. Лернер».

Именно он представит в суд изготовленную без ведома других членов «справку», где, в частности, сказано: «И. Бродский неизвестен в Союзе писателей, т. к. не является профессионально пишущим и не имеет опубликованных работ. Также не является он и профессиональным литератором, для которого литературная, творческая работа не только потребность, но и средство существования. Таким образом, речь идет не о поэте в обычном и общепринятом смысле этого слова, а о человеке, предпринявшем попытку писать стихи. <���…>

Распространяя свои сочинения среди узкой группки „почитателей“, Бродский растлевал души этих людей, иначе говоря, практически занимался антинародным делом, поступал как человек антисоветский, сознательно отвлекая отдельных молодых людей от активного участия в строительстве коммунизма, отравляя их мозг неверием, пессимизмом, призывая к бездействию. Бродский активен в своей антинародности. И все-таки, к счастью, не существует никакой „опасности Бродского“: общество само ограничило его, закрыв доступ его стихам в издательствах и редакциях, не предоставив ему возможности выступлений перед широкой аудиторией».

Ее авторство приписывается многим авторам, но чаще всего Михаилу Дудину.

См. также: М. Ардов . С. 236–237. В записях, сделанных Ф. Вигдоровой на судебном процессе, указано, что И. Бродский был выписан из МГПБ им. Кащенко 5 января. Однако, судя по помете в записных книжках А. Ахматовой, он вышел из клиники 2 января 1964 года.

См. также: М. Ардов . С. 236–237.

«Кстати, – 8 марта 1964 года пишет Надежда Мандельштам Александру Гладкову, – я этого мальчишку знаю, и хорошего о нем мнения. Трагично, что он уехал в Ленинград, хотя знал, что его там ждет. Я уговаривала его не уезжать. Он это сделал вполне сознательно» (рукопись).

«В 1962 году, – рассказывает Андрей Битов, – в план „Советского писателя“ попали две наши книжки – Рида <���Грачева> и моя. Я пошел на то, чтобы в книжку вошло то, что можно было тогда напечатать. Рид же стоял на том, чтобы выпустить книгу на реальном собственном уровне, либо никак. У меня книжка вышла, у него – нет».

Тем не менее «эта первая книжка автора, – продолжает вспоминать Битов, – легла на прилавок весной 1963 года, ровно в день открытия знаменитого хрущевского пленума по идеологии (явившегося результатом посещения выставки в декабре 62‐го). Помноженная на провинциальный, обкомовский коэффициент, кампания развернулась и в Ленинграде. <���…> „Большой шар“ подвернулся кстати. <���…> Редактора книги лишили прогрессивки и премии, автора – какой-либо возможности печататься» ( А. Битов . Собр. соч. в 3 т. Т. 1. М., 1991. С. 566, 567).

«Нет в его живописных рассказах ощущения эпохи, ее трагизма. Должно быть, он сознательно уходит от всего», – 26 февраля 1964 года записывает в дневник Александр Яшин. И еще одна запись, уже от 29 февраля: «Дочитываю Ю. Казакова „Голубое и зеленое“ – сборник рассказов. Художник великолепный, но трагизм времени нашего почти не проникает в книгу» (http://www.voskres.ru/literature/raritet/yashin.htm#_ftn2).

Ср. позднейшее высказывание Александра Солженицына: «И какой же сильный и добротный был бы Юрий Казаков, если бы не прятался от главной правды».