Сергей Чупринин - Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года

По данным Министерства культуры, за шесть дней выставку посетили 27 275 зрителей, главным образом молодежь.

«Этот номер, как и соседствующие с ним, был сильно разорен цензурой, – вспоминал В. Лакшин. – Из номера сняли очерки Виктора Некрасова „Месяц во Франции“. Несколько ранее цензура отказалась подписать в печать „Театральный роман“ Мих. Булгакова» (Знамя. 2000. № 7. С. 130).

«Мы, – 3 марта 2015 года в устной беседе с Екатериной Голицыной рассказывает Игорь Виноградов, – смеялись, что повторяется ситуация, которая была когда-то в „Современнике“, когда Добролюбов написал статью „Когда же придет настоящий день?“, и Тургенев так испугался, что просил Некрасова убрать эту статью и не печатать. Овечкин, то же самое, написал письмо Твардовскому, что ему будет стыдно, ему невозможно будет смотреть в глаза и так далее, если появится эта статья. Был какой-то испуг, видимо, хотя Овечкин, вообще говоря, человек храбрый… Там не было критики, обидной для него, но там было как бы обнажение его кардинального фундаментального противостояния всей нашей сельскохозяйственной политике. Очевидно, такая откровенность, такая прямолинейность ему показались опасными» (http://oralhistory.ru/talks/orh-1874.pdf).

Правильно: Шарлем Азнавуром.

Так в тексте. Правильно: Цанев Стефан.

С 1956 по 1977 годы гимн исполнялся без слов, пока новая редакция текста, написанная Сергеем Михалковым, не была утверждена указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 мая 1977 года.

Так!

«…повесть Домбровского превосходна, – откликнулся в дневнике на эту публикацию Александр Гладков. – Она достоверна, как документ – это то время, умна, прекрасно написана, хоть и без каких бы то ни было усилий казаться оригинальным, и так как она естественна и искренна, то ни на что не похожа. Ее не с чем сравнить – рядом с ней и Солженицын кажется слишком литературным: хотя внешне – это, казалось бы, насквозь интеллигентская вещь, а тот «народен». <���…> Читал с наслаждением, горечью, волнением. <���…> Вот вам и «новая волна» в прозе! <���…> Бурного успеха не будет: это слишком умно и тонко для «массового читателя», но успех будет настоящий и прочный ( А. Гладков // Новый мир. 2014. № 2, c. 146–147).

Неточно: А. И. Микоян занимал пост председателя Президиума Верховного Совета СССР. См. 27 июля.

Речь идет о распространяющейся в самиздате первой части книги Евгении Гинзбург «Крутой маршрут», которая была отклонена журналами «Юность» и «Новый мир».

Из письма Ф. Вигдорой Л. Чуковской от 5 ноября: «Любопытно: когда мне передали совет уехать из Москвы – поскорее и подальше, – я ответила: „Я не заяц, я не побегу“. <���…> Впрочем, сейчас, кажется, и оснований нет волноваться. Утихло» ( Л. Чуковская . Записки об Анне Ахматовой. Т. 3. С. 487).

«Кстати, Аксенова и других молодых модных писателей (Казакова и др.) на похоронах не было, – 18 сентября замечает в дневнике Александр Гладков. – Больше всего, пожалуй, было критиков (из молодых). Из драматургов: Л. Зорин и я…» ( А. Гладков // Новый мир. 2014. № 2. С. 149).

«Комитет государственной безопасности занимался с вами как с воспитанником детского сада, – заявил на заседании секретариата Сергей Баруздин. – Так ласково, так нежно. А ведь это же предательство» (цит. по: В. Огрызко . Советский литературный генералитет. С. 233).

Как 30 октября записал в дневник В. Лакшин, «на Твардовского большое впечатление произвел чей-то рассказ об остроумной эпитафии Черчилля на уход Хрущева: „Он хотел перепрыгнуть пропасть в два приема“» (Знамя. 2000. № 7. С. 137).

А. И. Микоян вспоминает: «Уже когда обсуждение шло без присутствия Хрущева, видя, что вопрос о его освобождении с поста Первого секретаря окончательно решен, я предложил сохранить его на посту Председателя Совета Министров хотя бы на год, а там видно будет. Я имел в виду, что можно использовать его политический капитал во всем мире, его положительные качества и правильное отношение к десталинизации, но лишив возможности быть почти что полным диктатором, и таким образом иметь возможность противостоять его страсти к неоправданной административной чехарде.

Между прочим, Брежнев сказал, что это предложение он понимает и его можно было бы принять, если бы не характер Никиты Сергеевича. Его поддержали: очень уж они боялись его решительности и неуемности. Только жизнь Хрущева дома и на даче, да еще под надзором КГБ, их устраивала» ( А. Микоян . С. 616).

Запись от 17 октября в дневнике Александра Гладкова: «Общее настроение (наблюдал это и днем в Литфонде, и в Доме литераторов) – подавленность и чувство оскорбления от заговорщи[че]ско-закулисного характера реорганизации прав[ительст]ва.

Индифферентизм, с цинической ухмылкой, населения. Это самое опасное в происшедшем» (Новый мир. 2014. № 2. С. 152–153).

Похожую запись 3 ноября делает в дневнике и Любовь Шапорина: «Произошел государственный переворот; молча, нелепо, и „народ безмолвствует“. Вот это безмолвие народное угнетает меня до мучительной тоски. Что мы такое? Быдло?» ( Л. Шапорина . Т. 2. С. 402).

«Меня просто мутит до тошноты от этой катавасии, – добавляет Павел Антокольский. – Который уже раз в жизни нашего поколения мы свидетели вторжения этих недоброкачественных, нечистых сил, фигурирующих на авансцене нашей истории.

Почему же думать, что на этот раз они доброкачественнее и чище?

Да господи боже мой, вся политика от века была и остается проклятым, гиблым болотом, в котором барахтаются, тонут и всплывают вверх самые недостойные экземпляры… О них не стоит думать, их не стоит жалеть, а меньше всего стоит приветствовать их, если не хочешь замараться… к черту, к черту, к черту!!!» ( П. Антокольский . С. 24).

Как записывает в дневник Л. Чуковская, «М. П. Маляров обещал освободить И. Бродского в течение нескольких дней, если за него поручатся „известные люди“» ( Л. Чуковская . Записки об Анне Ахматовой. Т. 3. С. 483).

В докладной записке цензора А. Березиной на имя начальника Леноблгорлита, датируемой маем 1966 года, отмечено: «Серьезной переработке были подвергнуты главы романа Германа „Я отвечаю за всё“ (№№ 5–6, 1965 г.), в которых речь шла о деятельности органов КГБ в годы культа личности Сталина, о многочисленных репрессиях, о тех зверствах и истязаниях, которым подвергались заключенные старые большевики со стороны работников КГБ. Эти главы были посланы в органы КГБ, по указанию которых текст был переработан» (цит. по: А. Блюм // Звезда. 2004. № 1).