Сергей Чупринин - Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года

Суслов распорядился разослать эту записку всем секретарям ЦК. Так что «верстка была задержана. Твардовский пригрозил отставкой, попросил встречи с М. А. Сусловым. После беседы с „первым идеологом“ и внесенных по его настоянию в текст поправок статья была напечатана…» ( В. Лакшин . Твардовский в «Новом мире». С. 30).

Роман был до этого отклонен журналом «Новый мир» – см. дневниковую запись Александра Гладкова от 21 сентября 1964 года ( А. Гладков // Новый мир. 2014. № 2. С. 149).

Ошибка памяти Е. Евтушенко: все-таки 1965 года.

Т. е. главного редактора.

Тогда Президиум ЦК КПСС.

Сам факт решения вопроса о публикации поэмы на высшем политическом уровне подтверждается упоминанием в дневнике Людмилы Зотовой о том, что П. Н. Демичеву «Евтушенко с дарственной надписью экземпляр „Братской ГЭС“ подарил как покровителю, который первый разрешил ее опубликовать, что он первый поставил свою визу, а потом Брежнев» (18 сентября 1967 – http://prozhito.org/notes?date=%221966–01–01%22&diaries=%5B564%5D).

Как вспоминает Лен Карпинский, «Алексей Матвеевич, придя в „Правду“, попал в общем в недружелюбную идеологическую среду. <���…> А также пришел с ним Карякин, обозреватель, который за полтора года – он работал у меня в отделе – не написал ни одной статьи, только заметку о детских домах. Но зато он и еще несколько человек сотворили главную статью Румянцева за период его работы в „Правде“ – об интеллигенции (там есть и мои абзацы). Знаменитая статья, работали над ней очень долго. И это, я думаю, было основной задачей Румянцева – „пропихнуть“ такую статью. Это очень характерно для него как для марксиста с правовым, социал-демократическим уклоном» (Российская социология 1960‐х годов в воспоминаниях и документах. С. 193).

Ср. оценку Л. Левицкого: «Вчера в газетах доклад Соболева на съезде писателей. Мерзопакостный. Адвокатское красноречие при жиденьких мракобесных мыслишках. Защищает бездарные сочинения Алексеева и Баруздина, лягает статью Буртина, которая умна, точна, справедлива. <���…> За исключением двух-трех чудаков, которые одушевлены лучшими чувствами, но не отдают себе отчета, куда они попали, это сборище агрессивных подонков, мечтающих разделаться со всем честным и талантливым, что, несмотря на все рогатки и препоны, пробивается в нашей литературе» ( Л. Левицкий . С. 66–67).

«Сначала она села где-то сбоку, в задних рядах, а потом не то А. А. Сурков, не то С. В. Михалков почтительно привел ее в первый ряд, за стол президиума, и усадил с правого края, рядом с М. А. Шолоховым. Она сидела в президиуме и исподволь разглядывала правительство. Они ее – тоже» ( Г. Глёкин . С. 244.).

Ее триумфальная реабилитация на съезде была, впрочем, вполне, относительной. Вот рассказ главного редактора «Литературной России» Константина Поздняева о том, как вскоре после съезда цензура остановила очередную публикацию ее стихов:

«Цензор спросил: «Стихи Ахматовой показывали в отделе?»

– В каком отделе?

– Все равно в каком: в отделе пропаганды или в отделе культуры.

– Нет.

– Тогда я не могу подписать в печать эту полосу.

– Почему?

– У меня есть указание: Ахматову, Ахмадулину, Евтушенко, Вознесенского и Роберта Рождественского без санкции ЦК в печать не пускать.

<���…> И я сказал цензору, что стихи Ахматовой из номера снимаю» ( К. Поздняев . История одного автографа // Нева. 2002. № 1. С. 250–251).

Стоит внимания и фрагмент из письма Виктора Астафьева Александру Борщаговскому от 1 апреля: «Со съезда я приехал абсолютно больной от виденного и выпитого. То, что я увидел там, заставило не одного меня напиться. Люди, по три года не пившие, горько запили. Но все это было ягодками по сравнению с приемом. Никогда не забуду, как писатели стадом бежали по древнерусскому Кремлю к столам и растаскивали выпивку и жратву. Такое видел только в запасном полку и на свинофермах!» ( В. Астафьев . Нет мне ответа… С. 69).

Это предположение не подтвердилось. Леонид Соболев оставался на посту первого секретаря правления Союза писателей РСФСР до 1970 года, когда его сменил Сергей Михалков.

Выделено Л. Чуковской.

Секретарь ЦК КПСС и химик по образованию, Петр Демичев с 1963 года курировал химическую промышленность, с 1965 года – вопросы идеологии и культуры.

На самом деле, это постоянный псевдоним Г. П. Струве, который и является автором вступительной статьи к первой книге Бродского.

А. Т. Гладилин.

«Казнь Степана Разина».

Кандидатура Константина Паустовского, выдвигавшегося на премию, была отклонена.

Как вспоминает Е. Евтушенко, «редактура происходила в атмосфере сплошного смеляковского мата. Предлагая мне новые поправки, сокращения, вырезания, Смеляков бесился, злился не только на меня, но и на самого себя, и на весь свет божий! Если бы не моя любовь к Смелякову, если бы не годы, проведенные им в лагерях, я бы, наверное, поссорился с ним. Кроме того, я не сразу, но постепенно начал догадываться, что Смеляков просто служит мне передатчиком чьих-то других замечаний. Однажды он вдруг потребовал, чтобы я полностью снял главу „Нюшка“.

– Нет, – на этот раз твердо сказал я. – Без этой главы поэмы нет.

Тогда он закричал на меня. Затопал ногами:

– Но с этой главой они твою поэму не напечатают! Никогда не напечатают! Ты сам не понимаешь, что ты в ней написал. Это же образ России! Обманутой, всю жизнь унижаемой России, да еще с чужим дитем! Это же страшно читать, какую картину нашей жизни ты разворачиваешь в своей „Нюшке“: „Телефоны везде, телефоны. И гробы, и гробы, и гробы“. Слушай, у меня вся юность прошла в лагерях. Если ты будешь продолжать писать так, ты тоже можешь в конце концов оказаться за решеткой. Пусть хоть у тебя будет то, что недополучил я в юности. Я хочу, чтобы хоть ты был счастлив, чтобы ты ездил по своим дурацким заграницам и пил свое любимое шампанское…

Он судорожно схватил бутылку и выпил прямо из горла. В его бешеных глазах были слезы.

– Нет, Ярослав Васильевич… – сказал я. – „Нюшку“ я не сниму.

<���…> После нашего разговора о „Нюшке“ Смеляков поехал в ЦК, потом позвонил мне – уже с дачи.

– Приезжай, но только с поллитрой. С тебя причитается. Отстоял я твою „Нюшку“. Поэма идет в набор.

Я приехал, и мы зверски напились» ( Е. Евтушенко . Волчий паспорт. С. 325–326).

В целом же, по словам Е. Евтушенко: «„Братская ГЭС“ не стала серьезным философским обобщением исторических фактов, но зато осталась историческим фактом сама – памятником несбывшихся надежд шестидесятников» (Там же. С. 321).