Сергей Чупринин - Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года

«Сегодня мне прочитали стенограмму Вашей замечательной, исторической речи. Как благородно и как талантливо. Крепко жму Вашу руку – обнимаю Вас. Эта речь – для меня событие», – написал Корней Чуковский Каверину ( К. Чуковский . С. 608).

Как вспоминает Вулис, Симонов сказал ему: «Комиссия просит написать предисловие меня – вроде бы я подходящая пожарная команда. <���…> А что, если так: в начале мое вступительное слово, в конце – ваш комментарий?» (цит. по: М. Чудакова . С. 89).

Диана Тевекелян, заведовавшая тогда в редакции отделом прозы, «эту странную последовательность: одиннадцатый номер за один год и первый номер за следующий <���…> объяснила разразившимся наверху скандалом, задержавшим публикацию второй половины романа.

Мне же, – комментирует Алексей Симонов, – помнится, что так и было задумано с самого начала: одиннадцатый номер расхватают мигом, и все бросятся подписываться на „Москву“, чтобы не пропустить вторую книжку, объявленную в первый номер следующего года» ( А. Симонов . С. 153).

Это стихотворение, написанное в ссылке в декабре 1964 года, при жизни Бродского никогда не печаталось. «Видимо, – 23 февраля 2001 года указывает Лев Лосев в докладе на коллоквиуме „Иосиф Бродский и циркуляция поэзии“ в Стэнфордском университете, – Бродский забраковал это стихотворение, скорее всего, по причинам эстетическим, как и многие другие слишком риторические стихи раннего периода». Тем не менее в кругу близких к поэту людей оно было известно, хотя оценивалось совершенно противоположным образом. Так, Андрей Сергеев интерпретирует это стихотворение как «паровозик» – так на жаргоне литераторов советского периода назывались политически правильные стихи, написанные специально, чтобы протащить в печать другие, политически не столь правильные, но действительно дорогие автору: «В Ленинграде образуется какой-то альманах, то ли день поэзии, то ли еще что-то. Иосифа приглашают, только, конечно, надо бросить кость. В ссылке Иосиф написал послушное стихотворение „Народ“, которое, кажется, было напечатано в местной многотиражке <���на самом деле стихотворение не печаталось>. В стихотворении не было ничего неприличного, но сказать, что это – стихотворение Иосифа, что оно выражает его существенные мысли и чувства – нет, это стихи на случай. И вот Иосиф, поддавшись, выбирает стихи нейтральные – хотя эстетически нейтральных стихов по отношению к … – у него не было. Вот он берет какие-то стихи, более или менее проходимые, и предваряет их стихотворением „Народ“» ( А. Сергеев . Omnibus. С. 444). Тогда как Анна Ахматова после встречи с Бродским 11 сентября 1965 года заметила: «Мне он прочел „Гимн Народу“. Или я ничего не понимаю, или это гениально как стихи, а в смысле пути нравственного это то, о чем говорит Достоевский в „Мертвом доме“: ни тени озлобления или высокомерия, бояться которых велит Ф<���едор> М<���ихайлович>».

Впрочем, по мнению Анатолия Наймана, и эти слова Ахматовой следует истолковывать применительно к задаче написать стихи заведомо «проходимые», отвечающие ожиданиям советских редакторов: «Что касается ее оценки стихотворения, написанного им в ссылке в ответ на призыв властей сочинить что-нибудь патриотическое <���…> то тут требуется разъяснение. Оценка: „Или это гениально, или я ничего не понимаю в поэзии“, – высказанная вслух, когда я привез ей эти стихи, и занесенная в дневник, относится, вероятнее всего, к тому, что Бродский без большого труда блестяще сделал то, чего власть в свое время ждала от нее и что у нее не только совершенно не получилось, а вышло чуть ли не издевкой – так вымученно и беспомощно выглядел ее цикл „Слава миру“. Недаром дальше в дневнике идет упоминание о сыне, ради которого все и предпринималось. Другими словами, ее фразу можно интерпретировать так: „Я, как вам известно, в поэзии понимаю – так вот, я утверждаю, что поэт должен уметь делать в стихах все, в том числе и на заказ, и Бродский сделал это гениально“» ( А. Найман . Рассказы о. С. 251).

Комментируя эти высказывания, Яков Гордин в личном письме составителю замечает: «В этом случае Сергеев абсолютно не прав. Стихи отнюдь не „послушные“. И ни в какой многотиражке они не печатались. Никаким „паровозом“ эти стихи не были и быть не могли. Они были написаны в деревне, когда о книге и речи не было. Толя Найман более чем неправ. Это типичный злой Толин пассаж – слова Ахматовой он толкует более чем произвольно. Иосиф был не в состоянии по природе своей сочинить конъюнктурный текст. <���…> Это совершенно искренние для того момента стихи, истоки которых в традиционном русском интеллигентском „народолюбии“. Это явное влияние Ахматовой, которая была этого отнюдь не чужда и гордилась своей родственницей народоволкой. Отсюда и ее восхищение этими стихами. А не публиковал их Иосиф, потому что понимал, как это может быть истолковано. В его текстах разного рода подобный мотив встречается не раз. Кроме того, он просто был благодарен своим деревенским согражданам, он им сочувствовал и хотел сказать об этом. Вообще его отношение к России – история очень непростая. „Бросил страну, что меня вскормила…“ Он был своеобразным патриотом. Чаадаевского типа».

На дебют В. Распутина откликнулся Владимир Турбин: «Хорошая это книжка – „Край возле самого неба“. И мало сказать, что хорошая, – создана она молодым мастером, который с первого же своего шага в литературе оказался вправе главенствовать в избранной им художественной зоне – там, где искренне любят естественное, первоосновное, рвутся к нему и рассказывают о нем в меру таланта убедительно, но всегда любовно и всегда радостно».

Начальник Главлита П. Романов, не имея претензий к содержанию книги, 14 декабря доложил в ЦК КПСС, что «стихотворениям предпослано антисоветское предисловие некого Нестерова, в котором их автор объявляется „символом борьбы против коммунистического строя“» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1965–1972. С. 289).

А. Вознесенский в письме секретарю ЦК КПСС П. Н. Демичеву от 8 января 1967 года назвал издателя книги А. Флегона «вором, шантажистом, провокатором плюс клеветником» и заявил, что «ничего, кроме омерзения и возмущения, фальсификация Флегона не вызывает» (Там же. С. 290–291).

Демонстрировавшийся вне конкурса фильм отмечен призом ФИПРЕССИ на Международном кинофестивале в Каннах 1969 года.

«Очень неровный фильм, – 30 июля 1968 года пишет Тамара Хмельницкая Глебу Семенову, – иногда мелодраматичный, мишурный, парадный, многозначительный, олеографичный – но это накипь, легко снимаемая. А главное в нем – огромная сила трагизма.