Сергей Чупринин - Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года

По воспоминаниям А. Пирожковой, «произошло это так. Я пришла в издательство „Художественная литература“ к редактору сборника Бабеля „Избранное“, чтобы забрать из представленной туда рукописи все то, что редакция не взяла в сборник. И когда я уже собиралась уходить, ко мне подошел молодой человек волевой наружности и робко спросил, не соглашусь ли дать что-нибудь в безгонорарный номер „Звезды Востока“, издаваемый в пользу пострадавших от землетрясения в Ташкенте. Я сказала: „Берите все что хотите, из того, что не взяли в сборник“. И он с живостью схватил все. Мне было смешно, потому что я решила: прочтет и ничего не возьмет. И вдруг оказалось, что опубликовали все, что он взял» ( А. Пирожкова . С. 512).

Выдвинутый на Ленинскую премию Кара Караев, которого «прочили на должность главного национального азербайджанского композитора», в 1965 году неожиданно написал третью симфонию в додекафонической технике. И вот, – как рассказывает Рудольф Баршай, – после ее исполнения Московским камерным оркестром «наступила гробовая тишина. Через некоторое время Фурцева сказала самым нежным из своих голосов – а она была отличная актриса: „Кара Абульфазович, дорогой мой друг, пожалуйста, вернитесь к нам. Вы писали прежде такие прекрасные вещи. Зачем так далеко ушли? Зачем погрузились в эту проклятую западную додекафонию? Не оставляйте нас, дорогой“. Кара Караев был смущен, все растеряны, молча разошлись. Не дать ему Ленинскую премию было нельзя, наверху строго следили, чтобы премия по-братски делилась между братскими народами. И Кара Караеву вручили Ленинскую премию за балет, написанный десять лет тому назад», т. е. в 1958 году (Нота. С. 219–220).

«Съезд получил, как признал на Секретариате ССП (22 сентября 1967 г.) Воронков, около пятисот писем. Были ли среди них осуждавшие Солженицына? Возможно. Но были обогатившие самиздат, принадлежавшие перу В. Конецкого, Г. Владимова, В. Сосноры» ( В. Каверин . Эпилог. С. 413–414).

Предполагавшееся выступление Леонида Леонова на съезде не состоялось. «В разговоре со мной, – вспоминает ответственный работник ЦК КПСС Альберт Беляев, – он сетовал и на новые политические условия, и на свое материальное положение. Говорил, что на литераторов денег жалко, а сколько миллионов долларов Корее дали? А эфиопскому королю Хайле Селассие за что пятьсот миллионов долларов отвалили? А за труд писателя платят гроши. Вот, говорил, недавно ввели новое авторское право. А нас даже и не спросили, чего и как надо было менять и улучшать. У нас платят одинаково и Кассилю, который левой ногой в год по книге выдает, и мне, Леонову. А я не могу халтурить. Я пишу долго и трудно, оттачиваю каждую фразу. Я писатель с мировым именем, так вы хоть подороже нас продавайте, дифференцируйте. А то и Кассилю и Леонову одинаково платите за печатный лист» (Коммерсантъ-Власть, 28 сентября 2009 года).

Кетлинская, выступая, назвала запретное имя Солженицына, вызвав аплодисменты зала. В президиуме аплодировал только Твардовский.

Называя это обращение «письмом 84‐х», А. Солженицын говорит, что в нем «было мало неожиданных фамилий, об этих – и так известно, что они из фронды. Но совсем неожиданна была телеграмма Валентина Катаева (показалось на миг и ему, что происходит необратимый сдвиг?), пущенное в Самиздат письмо Павла Антокольского Демичеву – хотя всё ещё в рамках партийной терминологии, но с пробивами честного сердца, и письмо Сергея Антонова съезду с резким упором против цензуры (но прозорливо поправлял меня уже тогда, что цензура нравственная не подлежит упразднению). А венчало всех доблестное безоглядное письмо Георгия Владимова, ещё дальше меня шагнувшего – в гимне Самиздату» ( А. Солженицын . С. 176).

Заслуживает внимания и запись Александра Гладкова в дневнике от 23 мая: «Письмо в поддержание гласного обсуждения заявления Солженицына. Уже 40 подписей: Паустовский, Каверин, Аксенов, Бакланов, Солоухин и др. Отказались подписать Шагинян и Яшин и еще кое-кто. Я не вижу в этом прока и подписал пожалуй из малодушного нежелания ссориться с обществом» ( А. Гладков // Новый мир. 2015. № 5).

И еще две записи в дневнике Гладкова. 25 мая: «Как я уговорил Трифонова и Ваншенкина подписать письмо. Уже собрано около 70 подписей, главным образом людей порядочных разных рангов и калибров. Отказались подписать некоторые: Кассиль, Лакшин, Старцев, несмотря на вегетерьянский текст. Сегодня утром письмо должно быть передано Тендряковым в президиум съезда. <���…>

Вокруг этого суетились Ф. Искандер, Боря <���возможно, Борис Можаев или Борис Балтер>, Сарнов, Лева <���возможно, Лев Копелев>, Инна Борисова, А. Берзер, Т. Литвинова и еще какой-то Юра <���кинооператор Юрий Штейн>, близкий друг Солженицына. А вокруг них другие. Что ни говори – это лучшая часть московской писательской организации, и ее вдруг вспыхнувшая в этом деле энергия – прообраз того, чем могла бы быть не регламентируемая бюрократией литераторская общественность.

На съезде, как говорят, пустой зал и оживление в кулуарах и у киосков. <���…> Все в кулуарах говорят о письме Солженицына. <���…>

Из письма конечно толку не будет, но оно важно как свидетельство подлинных настроений писателей.

Солженицына наверху ненавидят и уже только поэтому оно вызовет гнев…».

26 мая: «<���…> Сегодня утром Тендряков передал письмо (собравшее уже около 80 подписей: последним подписал Слуцкий) в президиум. Отказались подписать кроме Шагинян и М. Галлай, еще Алигер, Л. Зорин, А. Штейн, М. Бременер и другие, но немногие».

К этому перечню текстов, вошедших в книгу «Слово пробивает себе дорогу», необходимо прибавить письмо В. Аксенова.

«Послал свое письмо и я», – в мемуарном эссе «Хамящие хамелеоны» сообщает А. Вознесенский. Однако никаких следов этого письма обнаружить пока не удалось.

Под большим вопросом и существование аналогичного письма И. Бродского, о котором упоминает В. Полухина в «Хронологии жизни и творчества И. А. Бродского».

«Вечер Высоцкого прошел замечательно, – подтверждает Валерий Золотухин. – Народу битком, стояли даже в проходах…» ( В. Золотухин . Знаю только я. С. 32).

«Андрей Рублев представлен в фильме как современный мечущийся неврастеник, не видящий пути, путающийся в исканиях, тогда как он создал самые гармоничные, пронизанные духовным светом произведения… Создается впечатление, что авторы фильма ненавидят не только русскую историю, но и саму русскую землю, где идут дожди, где всегда грязь и слякоть… Словом, этот фильм глубоко антиисторичен и антипатриотичен», – заметил Илья Глазунов (Советский экран. 1984. № 22. С. 18–19). Перемонтированная и сокращенная версия фильма вышла в ограниченный прокат только в 1971 году. По-настоящему широкая премьера восстановленного фильма состоялась только в 1987 году.