Сергей Чупринин - Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года

<���…> по экрану ходит женщина великой скорби и одновременно жизнелюбия, обаятельного задора и почти отрешенной святости. И совсем естественно лицо превращается в лик, и современница в блокадных валенках и закопченном платке до глаз – в великомученицу и святую, в богоматерь на старых фресках. <���…> Фильм на редкость не ординарный и ассоциативно гибкий. При всей негармоничности и диспропорциональности его в фильме больше свободы и меньше назидательной позы, чем в тексте Берггольц» ( Г. Семенов, Т. Хмельницкая . С. 432–433).

Выпущен на экран в 1987 году.

Дневниковая запись Раисы Орловой от 3 октября: «Анна Зегерс и Генрих Белль смотрят „Скверный анекдот“. Фильм страшный, мурашки по коже. Здесь и Кафка, и лагеря, и пострашней Кафки. Моя первая фраза – очень хочется повеситься. Белль: „Мне не хватает сострадания. У Достоевского менее жестоко, чем у вас. Очень талантливо, последовательно. Но вы оставляете герою ничего, буквально ничего. Он даже не мужчина. Это слишком. Кроме того, кино еще добавляет, у него особая сила воздействия. Сильнее слова“. Позже говорит, что в кадре не хватает пространства, тесно. Нам тревожно: „Я не слишком их критиковал?“

– Я дал бы вам право инсценировать любую из моих вещей. У нас в стране нет таких людей. Сочетание духовного накала, открытости, большого таланта» ( Р. Орлова // Знамя. 2018. № 9. С. 169).

Фильм выпущен на экран в 1987 году.

«Воронков, – в дневниковой записи от 5 января вспоминает А. Твардовский, – понудил Кондратовича подписать приказ об увольнении Д<���ементьева> и З<���акса> (а я в это время был на даче и «не в порядке», хотя ничего бы не изменилось, будь я и там и в порядке)» ( А. Твардовский . Новомирский дневник. 1967–1970. С. 8).

А. А. Беляев – заведующий сектором художественной литературы Отдела культуры ЦК КПСС, А. М. Галанов – инструктор этого Отдела, курировавший «Новый мир».

Первая часть романа «Юность в Железнодольске» была после цензурных сокращений и правки опубликована в «Новом мире» (1968, №№ 11–12).

Роман «Белый свет» после переработки был в журнале «Октябрь» все-таки опубликован, хотя, действительно, удостоился пассажа в докладной записке начальника Главлита П. Романова в ЦК КПСС от 17 января, где отмечено, что у Бабаевского «главным действующим лицом изображен первый секретарь обкома партии на Кубани Холмов, которого неограниченная власть, материальные привилегии превращают в деятеля, которому присущи бюрократизм, высокомерие и чванливость» (цит. по: В. Огрызко . Советский литературный генералитет. С. 186).

Вспоминает Павел Литвинов: «Я совершенно случайно пришел со своей знакомой в квартиру Алика прямо во время этого обыска. Это был первый обыск, на котором я присутствовал в своей жизни. Нас не выпускали, и мы просидели там целый вечер, допоздна. Алика тогда не арестовали, арестовали Юру Галанскова, которого я знал меньше. И после этих дней я уже знал, что судьба моя решена. Я связан с этими людьми, я буду их защищать. После этого вечера Алик сказал: давай я возьму тебя с собой. Мы поехали в поздний час и приехали к Ларисе Иосифовне Богораз. Там был Толя Марченко. С Ларисой у нас сразу возникла большая дружба. И это все произошло в те короткие дни. Таково было свойство Алика – с улыбкой, легко, без нажима он связывал людей вместе. Так было и в лагере, и везде» (цит. по: В. Орлов . Александр Гинзбург. С. 202).

По всей видимости, М. П. Светличный, в ту пору начальник УКГБ по Москве и Московской области.

«В повести, – вспоминает Войнович, – я описал правдиво, но стараясь избегать политических и социальных подтекстов, себя примерно таким, каким я был в восемнадцать лет, без поправки на себя более взрослого и критически воспринимавшего советскую жизнь. Сознательно не вплел в повесть никакого активного сюжета. Просто два шалопая призывного возраста работают на заводе, ухаживают за девушками, оба готовятся в армию. И ничего не происходит. <���…> В „Новом мире“ прочли. Твардовский созвал редколлегию. Ася, Сац, Герасимов и Дементьев меня защищали, Твардовский, Лакшин, Кондратович и Закс были против. Твардовский говорил резко и язвительно, что повесть пустая и даже лакировочная, рассчитана на то, чтобы на пустом месте смешить, можно еще сказать (с сарказмом), „веселая повесть“. <���…> И дальше: „Поскольку единого мнения нет, поставим на голосование. Кто за? Кто против? Голоса разделились поровну. Поскольку я главный редактор, мой голос засчитывается за два – повесть не принимаем“. <���…>

Я сам считал свою повесть для „Нового мира“ слишком неострой и бесконфликтной и не думал настаивать на ее публикации. Но позвонил Александр Григорьевич Дементьев, пригласил к себе, сказал, что повесть ему понравилась, но ее надо сделать поострее.

Вняв его совету, я написал сцену избиения героя хулиганами и его лучшим другом Толиком, которого хулиганы заставили это делать.

В этом варианте Дементьеву удалось „протолкнуть“ „Двух товарищей“ в „Новом мире“, преодолев Кондратовича и убедив Твардовского, что автор над текстом поработал. Повесть так же, как мои предыдущие вещи, имела большой, однозначный, даже не совсем ожидавшийся мною успех. В данном случае даже двойной успех, потому что понравилась начальству и не разочаровала читателей ( В. Войнович . С. 457–459).

Николай Тихонов был отмечен этой наградой еще 2 декабря 1966 года – по случаю своего 70-летия.

Согласно этому же приказу главным режиссером в Ленком назначен Владимир Монахов.

Неточно: после ухода Андрея Гончарова в 1966 году должность главного режиссера была действительно вакантной, но Эфроса взяли в театр не главным, а очередным режиссером. См. 9 марта.

Рассказ А. Макарова «Дома» («Новый мир». 1966. № 8). Его как «беспросветную картину жизни» в российской глубинке критиковали В. Озеров, Н. Грибачев, Л. Новиченко и др. Соглашаясь, что рассказ реалистичен, критикующие требовали отразить «поступательное движение вперед».

Письмо опубликовано в книгах «Кремлевский самосуд: Секретные документы Политбюро о писателе А. Солженицыне» (М., 1994), «Слово пробивает себе дорогу» (М., 1998) и многих других изданиях.

Запись в дневнике Александра Гладкова от 8 мая: «Начал вечером и пол-ночи и потом все утро читал „Траву забвения“ В. Катаева в № 3 „Нового мира“. Это написано отлично и, как это ни называй – мемуары или роман – это превосходная проза. Все это очень „катаевское“, т. е. пластика внешнего превалирует над „духовностью“, изобразительность над интеллектом. Он десятки лет писал левой ногой, цинично и расчетливо, но и это не могло затушить его талант, хотя конечно задержало его внутренний рост и, если задумаешься – о чем катаевское произведение? – то ответить трудно». И снова, уже 9 мая: «Все думаю о „Траве забвения“. Вот, не вспоминает же Катаев, как писал романы на сталинскую премию, как подличал и вертелся. Из всей жизни – единственно ценным оказываются воспоминания о Бунине и Маяковском – воспоминания по существу трагические. Словно жизнь кончилась на рубеже от 20 к 30 годам. А пятилетки, перековки, а сталинская конституция – где это все? Ничего нет, пустота… Это своего рода приговор эпохе и собственной жизни. Но все же – будем справедливы! – писатель сохранил и свое холодное, блестящее мастерство и особого рода совесть» ( А. Гладков // Новый мир. 2015. № 5).