Василий Титов - Соловьи

Не любил Слепыш, когда кричали зайцы весной. Крик их был противен, по их следам не хотелось ходить. Зато любил он слушать свадьбу тетеревов, любил слушать, как они урлюкали на своих токовищах. На болотах ему нравилось слушать, как постукивают бекасы, по посвисту рябчиков знал он, где ельники стоят, по турухтаньим боевым крикам догадывался, где протаяло.

Особенно, хоть и не совсем понятно все это было, любил он слушать, как большие черные птицы чертят крыльями снег и как потом взлетают на деревья и начинают издавать странные звуки, похожие чем-то на «чу-фы». С того дня, как глухари начинали «точить ножи», у него от сердца отпадали зимние тревоги. Он многое знал, многое любил. Больше же всего любил спокойствие. Оно приходило с весною, длилось до осени. Зимою же часто рубили лес в округе, возили дрова, в одном месте даже гнули сани, и оттуда пахло распаренным дубом. В зимние дни было больше тревог, меньше всего своего в лесу.

Тогда Слепыш продвигался ближе к сторожке в осинники и там стоял. Все, что делалось вокруг сторожки, он знал. Он знал, когда из нее выходил лесник Митроха и куда шел. Узнавал он его и по запаху одежды, и по голосу, и по кашлю. Дед Митроха кашлял крепко, надсадно. Про свой кашель старик говорил: «Хорош, да редок». Заслышать его кашель, его запах значило для Слепыша, что все вкруг хорошо.

Еще было хорошо, когда там, в сторожке, мычала корова и пела какая-то диковинная птица. Если пела она днем, Слепыш угадывал, что вокруг весело и светит и назавтра, пожалуй, снегу не будет. Если же птица пела в ночь, то он отсчитывал время, когда там будет опять хорошо, будет светить, хоть свет был ему не нужен.

Не любил Слепыш слышать запах и голос только одного человека из сторожки — вечно пьяного Юшки, сына лесника, мужика плаксивого и неудачного. От него всегда очень издалека несло тем, что Слепышу было неприятно. Говорил Юшка, как лаял, а то и кричал хуже, чем кричат в деревнях, когда поют какие-то песни.

Юшку Слепыш не боялся. Юшка если и напарывался на него, то не трогал. Слепыш не знал, что сказал однажды Митроха Юшке:

— Если этого лося тронешь, то смотри. Вон Робье болото рядом. Стукну раза и головой под лед, в «окно». Ясно?

Потому и не трогал Юшка Слепыша, потому и обходил его за версту.

Из всех сыновей, что были у старика Митрохи, ему не поталанило только с Юшкой. Два старших, Иван да Серега, давно у дела, давно на стороне своими домами живут. А этот как присосался к отцу, так от него никуда. Пробовал и его в дело определять старик, да ничего из этого у Юшки не вышло. И кем он только ни был, этот Юшка.

Когда МТС еще были — трактористом, дурака, послал работать. Обучили. Лугом раз ехал он на тракторе и умудрился же как-то, болван, поперек коровы трактором пройтись! Прокурор его потом спрашивал:

— Как же это ты на корову наехал?

А он отвечает:

— А я почем знал, что это корова. Думал, барахло какое лежит, за соломой корова лежала.

А то однажды в пожарные в Рогачево устроился. Года не проработал, как с ним беда — в печную трубу эдак метров с семи слетел. Как только жив остался! Хлебозавод горел, и хорошо, что печная труба была широка — не застрял он в ней. Вытащили, спрашивают:

— Да зачем тебя черт на трубу понес?

А он в ответ:

— Дак я ж по скобам. Оттедова лучше смотреть, где горит.

Не раз вот так было, и нигде не усидел. А ведь женат уже два раза, идиот! Одна жена в Рождестве, другая в Гаврюхине. Напьется — и к ним просится. Молит, плачет — примите. Жены его гонят, не принимают. Тогда он к третьей идет, к пятидесятилетней сударушке, что в Сапентеевке отыскал. Баба — сквалыжина. Ежели чего Юшка не принес, то на глаза к ней и не показывайся. Все, что случится у него, тащит к ней и молит:

— Не гони, Олимпиадушка, видит бог, повешусь.

Да вот так из года в год от сторожки к Рождеству, от Рождества к Гаврюхину, а от Гаврюхина к Сапентеевке и ходит. А все три села в трех районах находятся, а посреди них сторожка отцовская. В сторожке отцовской петух сразу на все три района поет, в лесу Юшка горланит на все три района, и всем ясно, откуда он идет и зачем куда ходил. А идет всегда пьяненький, а орет оттого, что в лесу ему страшно, и ждет, и слушает, когда и где гаркнет отцовский петух. По пению петуха он сторожку только и находил. А не будь на пути у него этого маяка, давно бы где-нибудь на крутояре голову себе свернул.

Но хватит уже об этом Юшке, хватит говорить о дурной и непутевой жизни его. Если бы не необходимость, о нем бы и слова одного молвить не надо, не стоит он того, чтобы им занимать в книге место. Но как обойти его, если он-то и явился виновником гибели Слепыша? Он? Да, он, и никто иной больше. Ведь это же он выдал его Варганову, он под пулю поставил. Вот как все это было.

В одну из суббот, когда Варганов звал кого-то из приятелей к деду Митрохе глухарей пострелять и они поехали, то как бы само по себе судьба Слепыша была уже решена. Приехав под вечер с приятелем, готовясь побродить с самого рассвета по глухариному зимовью, Варганов порешил и ночевать у деда Митрохи.

Зимняя охота на глухарей это не то, что весенняя, под песню. Зимой бить глухаря — значит знать, где он держится. И не то чтобы знать место, а и дерево-то надо знать, на котором ночует он или о полдень, если день ясный, прилетает переваривать свои хвоинки или ягодинки. В непогожий день птица и с места не двинется, до ночи просидит, подремывая, на одном месте да так и останется на нем до утра. Вот тут найди ее, выследи, сними.

Дед Митроха глухарей своих берег, лишнего про них не рассказывал — слишком мало их оставалось в лесничестве, чтобы привлекать к этим редким птицам своими рассказами внимание. Варганов издавна знал, что у деда Митрохи глухари есть, и прикатил к нему как снег на голову. Покряхтел старик, покашлял, сказал: «Хорош, да редок» — про свой кашель, и решил про себя выделить начальству двоих — старого и молодого самцов, что у Кобыльего оврага на дуплистой сосне, в тяжелых ее лапах, зимнюю квартиру себе облюбовали.

Расчет деда Митрохи был прост — с утра выйдут охотники, проищут до полдня эту сосну, и надоест им больше блукать по лесу, домой вернутся. А к этой поре глухари к себе домой еще с кормежки не вернутся и потому, что день завтра будет светлый, погожий, — им к своим слетать захочется. Словом, дед Митроха знал, как поступить, а что день будет хороший, знал тоже — из осинников на болото Слепыш вышел да и поползни бойко себя вели, что, по его приметам, всегда к погоде.

Получилось все так, как рассчитывал лесник. И Варганов полдня проходил, сосну нашел, помет под нею глухариный был, а сколько птиц ни ждал, не появились птицы дома. Умаявшись, он вернулся в сторожку.

— Ну, значит, — сказал дед Митроха, — на запасной квартире где остановились. У них, у глухарей, и такие есть — ежели что помешает, так и на запасной ночуют.